Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова

До самой весны сорок второго шла битва за Москву. В марте Екатерина Александровна писала сестре уже в Беломорск, куда Мария Александровна была отозвана из эвакуации для работы в Госплане своей республики:

«Милая сестричка моя! Пользуясь свободной минуткой на работе (последний день месяца, план дался сравнительно легко, особенно последние дни), решила сесть написать тебе письмецо.

Я опять сижу без стекол и без рам, даже, можно сказать, была буквально на волоске от смерти. Это все происходит так молниеносно-быстро, что едва успевает дойти до сознания. Все запечатлевается зрением. Успела только подумать: «Как это просто!» И как видишь, жива и невредима. Выручила Москва-река, перед самым моим окном чернеет огромная воронка во льду. Волна прошла выше меня…»

Немцев уже громили далеко от Москвы, и в сердце Кати вновь возродилась надежда на встречу с Рихардом, пусть даже не очень и скорую. Ведь ей по-прежнему переводили часть его зарплаты, и значит, у него все в порядке…

Если бы она знала, что им уже никогда, никогда не встретиться! Рихард еще в октябре сорок первого был арестован японской полицией и сидел в страшной тюрьме Сугамо.

…Знакомый ласковый голос тихо шептал ей на ухо: «Я тебя очень люблю и думаю о тебе… Ты всегда около меня…»

Катя всхлипнула и открыла глаза. «Ика…» — беззвучно прошелестели ее губы. Тоскливым взглядом окинула пустынную белизну больничной палаты. Зачем она здесь? Почему?! За широким больничным окном сияло солнце и слегка покачивались вершины высоких сосен. Совсем как в ее родном Петрозаводске. Неужели она умирает? Как жестоко, как несправедливо обошлась с ней судьба…

Она бессильно прикрыла веки, борясь с наползающим бредом. Где же это она? Ах да… Бесконечный товарный состав… Эвакуация… Красноярск. «А Юрочка наш умер в дороге…» Старенькое плачущее лицо тети Кили. «Тетечка, спасибо тебе, дорогая… Ты — Человек. Когда-нибудь я тебя отблагодарю… Когда-нибудь?..»

Господи, как же она сюда все-таки попала? Деревня Большая Мур… Мурта… «Ика, спаси меня!»

Кто-то над ней явственно произнес: «Летальный исход…»

«Летальный… Ах да, смерть. Я ведь умираю…»

В Свердловск, где находилась в эвакуации мать Екатерины Александровны, сообщили из больницы, что 3 июля 1943 года в деревне Большая Мурта Красноярского края умерла Максимова Екатерина Александровна от острого желудочного заболевания.

Екатерина Александровна Максимова была репрессирована в 1942 году по ложному навету и сослана в Красноярский край, в деревню Большая Мурта, где и погибла. Ей было 37 лет.

Она до конца верила, что Рихард вернется после войны и все будет хорошо. В мае 1943 года писала своей матери из Красноярска:

«Дорогая мамочка!

Вот я и воскресла опять. Жива и здорова, начинаю новую жизнь в Красноярском крае до конца войны. Завтра еду в район, где буду работать километров за 100—120 от Красноярска. Перестрадать мне пришлось очень много, но я очень здоровый и крепкий человек и не потеряла ни своего оптимизма, ни жизнестойкости…

Мамочка, все будет хорошо теперь. Я здорова, жива, будьте здоровы и вы. Мы еще с вами увидимся, вы погостите еще у меня здесь, в Красноярском крае, а кончится война, ну тогда это совсем другое дело, вернется Ика, у него все в порядке, я в Москве буду как миленькая. Я больше всего мучилась о вас, как вам тяжело и здоровы ли вы…»

В 1964 году Мария Александровна получила извещение, что дело Е. А. Максимовой прекращено из-за отсутствия состава преступления.

Мария Александровна давно на пенсии. Она член партии с 1940 года. Работала на высоких государственных постах в своей республике.

Татьяна Александровна получила звание заслуженного врача Карельской АССР. В настоящее время тоже на заслуженном отдыхе.

Мужа ее репрессировали в 1937 году и реабилитировали после войны (посмертно).

ЧУДО РЕВОЛЮЦИИ

Роман о партизане и чекисте Щетинкине

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Великая доблесть о себе молчит.

1

Тайга вплотную подступала к полотну железной дороги. Это была Великая Сибирская магистраль. Каких-нибудь полгода назад по ней бесконечным потоком шли из Владивостока в Омск, столицу колчаковского правительства, эшелоны с продовольствием и солдатами.

Теперь все замерло. На участке протяженностью в двести верст хозяйничали красные партизаны Щетинкина и Кравченко. Впереди каждого эшелона приходилось пускать бронепоезд.

Весна 1919 года. В распадках еще снег. Деревья погружены в легкий, прозрачный сумрак.

В зарослях пихтача стоял человек в шинели, в папахе с красной звездой и смотрел, как партизаны закладывают мины под рельсы. Лицо у человека было строгое, сосредоточенное, выражало нетерпение.

— Ну, что там, Уланов?.. — крикнул он, обращаясь к кому-то невидимому.

— Пока ничего, Петр Ефимович, — отозвался Уланов с наблюдательной вышки.

Томительно тянулись часы. Наконец послышался взволнованный голос Уланова:

— Петр Ефимович, бронепоезд!

— Бронепоезд пропустить! — распорядился Петр Ефимович. — Подойдет эшелон — взрывать!..

Раздался взрыв. Эшелон со скрежетом свалился под откос, из разбитых вагонов выкатывались бочки, вываливались мешки с мукой. Выскочили из леса партизаны с берданками и японскими винтовками.

Петр Ефимович первым спустился к месту катастрофы. Губы искривлены, брови резко сдвинуты. Он пихнул носком сапога одну из бочек.

— Вскрыть!

— Топленое масло, Петр Ефимович. Зачирелое…

— Паутов, приходуй: масла — два вагона, муки белой — две тысячи пудов… Все отправить в Баджей, в центральный отдел снабжения. Мобилизуйте подводы у семеновских мужиков. Поспешайте! Сейчас вернется бронепоезд…

— Пути разобрать, товарищ Щетинкин?

— Разобрать!

Бронепоезд «Генерал Духонин» в самом деле скоро появился.

Петр Ефимович Щетинкин скомандовал:

— Все в укрытия! Линию пусть восстанавливают. А когда станет уходить — пускайте под откос…

Звенели, выли и грохотали рвущиеся снаряды. Партизаны сидели в бревенчатом блокгаузе, ослепленные и оглушенные.

— Ну и жарит! Аж завидки берут, — восхищался Щетинкин.

— Нам бы столько снарядов! — откликнулся Уланов. — В Красноярск и Ачинск давно бы Советскую власть вернули…