Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном. Часть 1 - Александр Беляев

В наше время в шестидесяти верстах от города, в Минусинском округе, начали устраивать и устроили казенные поселения для сосланных на поселение под руководством смотрителя этих поселений Ильи Васильевича Голенищева-Кутузова, отставного капитана армии. Тогда правительство решило вывести всех поселенцев из волостей, где они были приписаны, в особые нарочно выстроенные для этого селения и водворить вместе. Думаю, что эта мера не была полезна в то время. Селения красивые, правильные, воздвигались быстро под руководством Ильи Васильевича, но, проезжая эти красивые селения, какая-то грусть охватывала при виде этих пустынных улиц. Ни одного женского лица, ни одного ребенка или кой-где, как исключение. Может быть, впоследствии, когда поселенцы переженились, обзавелись семьями, хозяйством, расплодились, эти селения и стали богатыми и многолюдными селами, но тогда это была пустыня. Соединенные в общества, составив отдельные от старожилов группы, эти миазмы общества скоро образовали из себя шайки грабителей и воров; и если б не удивительная энергия смотрителя, то жители Минусинского округа были бы разорены. Поселенцы, когда жили по волостям, были работниками у богатых сибиряков, жили среди их семейств; обедали, ужинали с хозяевами, у которых сменялось до шести кушаний; следовательно, живя среди порядочных людей и такого изобилия, некоторые и сами исправлялись, оставляя свои прежние дурные наклонности, и сами потом делались хозяевами. Но все же нельзя не сказать, что ссыльные имеют вредное влияние на край. Другие же поженились на сибирячках, хотя это было так же трудно, как трудно белокожему американцу открыто жениться на цветнокожей, так как сибиряки-старожилы народ гордый и у них считалось позором отдать дочь за ссыльного.

По этому случаю расскажу один интересный эпизод. У одного богатого сибиряка жил в работниках молодой поселенец, красивый, ловкий, трудолюбивый, кажется, москвич, которого старик хозяин очень полюбил. Помимо отца и дочка полюбила молодца, но они знали, что на их соединение никогда не последует согласия. Вот они придумали, чтоб он украл ее, как там выражаются. По гордости сибиряков поселенцы иначе не женятся, а, в видах населения края, от Синода разрешено венчать такие свадьбы без всякого исследования; самые свадьбы называются там крадеными. Он подговорил лихую тройку быть готовою и объявил хозяину, что намерен жениться; тот одобрил его намерение, обещал наградить, все приготовить к свадьбе и принять в работницы его жену. В назначенный час храм осветился, священник с причтом готовы, и вот примчалась тройка. Невеста, нарядно одетая, под покрывалом вступает на приготовленную ткань, принимает зажженную свечу и обряд начинается. Старик же хозяин сторожит у дверей, не впуская любопытных, из опасения, чтоб погоня не расстроила свадьбы. Когда венчание кончилось, тем же порядком поехали к дому; и когда молодые поклонились по обычаю отцу в ноги, то он тут только увидел, что вместо чужой неизвестной молодой у ног его лежала его дочь и не вставая просила прощения. Старик погневался, пошумел и благословил.

К Ильину дню мы обыкновенно ездили в село Шуш к Илье Васильевичу Кутузову, упомянутому выше смотрителю поселений, на его именины.

Это был самый гостеприимный, самый радушный хозяин, и как человек в своем роде замечательный, то с ним надо несколько познакомить читателя. Он был большого роста, с живыми серыми глазами, довольно большим носом и быстрыми движениями, был очень умен, образован, но злой язык его был остер как бритва. Это был бич всех чиновнических нечистых проделок, не щадил ни низших, ни высших, и, по его резкому замечанию, "русским государством в сущности правили столоначальники" — так мало, по его мнению, было способных начальствующих. Мы его очень любили и уважали за его честность, бескорыстие и прямоту, хотя и спорили с ним по некоторым взглядам. Его энергия и деятельность были изумительны; он управлял вновь устроенными казенными поселениями, так что ему одному Минусинский округ был обязан своею безопасностью от поселенцев, теперь собранных вместе и образовавших шайки воров и мошенников. Только его железная рука удерживала их. Правда, что строгость его доходила иногда до жестокости, как рассказывали, но он находил эту жестокость единственным средством спасения для населения. Он навел на мошенников такой страх, что они лучше готовы были идти под кнут, нежели попасть к смотрителю. Он даже однажды едва не поплатился жизнью за свою грозную деятельность. К нему привели двух пойманных воров и бродяг; это было летом, он вышел к ним на террасу, как вдруг один из них быстро выхватил из сапога нож и нанес ему рану в живот, но, к счастью, не прорезал кишок, и он остался жив. По выздоровлении он поехал по поселениям, и когда старосты, после этого случая, для его безопасности ставили большой караул, он отпускал караул и приказывал растворить все двери. Он имел необыкновенные полицейские способности, и на европейском поприще был бы известен как один из тех поистине великих полицейских агентов, которые стяжали такую огромную славу в своей стране и литературе. С началом приезда его в Сибирь губернатор Красноярска временно, до приезда назначенного, поручил ему должность полицеймейстера, и в месяц с чем-нибудь он открыл и перехватал целые шайки в их притонах, которыми служили дома, как открылось, многих из незапятнанных до того граждан города. Посредством своей полиции, выбранной им из помилованных мошенников, он знал о грабительстве прежде, нежели поступало к нему объявление или жалоба. Весь округ был оцеплен его тайными агентами. Когда он вышел в отставку и занялся устройством чугунно-плавильного завода, то крестьяне думали, что теперь уже пришел конец их благосостоянию, хотя он недаром был семь лет смотрителем и устроителем поселений. Он сумел их приучить к труду, всегда благодарному там, много увеличил благоденствие порядочных людей, так что и дурные прежде стали держаться хозяйства и бродяжничество много уменьшилось. Одним словом, этот человек исполнил свое назначение. При всей его строгости, железной воле и силе характера, это был человек самый кроткий в домашнем быту, добрый и нежный муж; детей у них не было, но они воспитали прелестную девочку по имени Поленька, которую он любил со всею нежностью отца.

Поселившись в Шуше, ближайшем месте от заведываемых поселений, он пригласил жить с собой Петра Ивановича Фаленберга, нашего товарища, выстроил уютный домик, завел хозяйство и довел его до самого цветущего состояния; и все это в такой глуши, как село на пустынных берегах Енисея.

Так как у нас было много работы дома, то мы ездили в Шуш один раз в год, в Ильин день. День его именин был днем самым приятным для всех нас, изгнанников, где забывалось все тяжелое минувшее, вспоминалось все далекое, дорогое и милое под впечатлением радушия и сердечной дружбы этого человека, почему я и решаюсь, в память этой дружбы к нам и его гостеприимства, описать один из дней его именин, составлявших, можно сказать, для нас эпоху.

Когда мы все собрались в Шуш, я с братом, Киреевым и Крюковым, то обыкновенно приезжали накануне Ильина дня как раз к чаю.

Дом его, хотя простой архитектуры, был довольно обширен и уютен. Петр Иванович Фаленберг тут имел особое помещение; комнат было сколько нужно: спальня, кабинет, детская, диванная, гостиная, зал довольно обширный, буфет, две прихожие, — словом дом был самый хозяйственный, светлый, с террасами; мебель прекрасная и все своего домашнего мастерства. Приятно вспомнить и самые те жилища, где обитатели давно уже ждали вас с обращенными на дорогу взорами и где уже ожидали вас дружеские объятия, где виднелись радостные лица, с любовью встречавшие вас.

Самовар уже кипел, чай разлит, и мы усаживаемся вокруг этого семейного средоточия. Превосходнейшие сливки, превосходное печение — и все это домашнее. Прислуга их, одна молодая и хорошенькая женщина, была замечательна по своей удивительной способности все уметь делать и услужить так, как бы могли служить четыре человека ловких лакеев. Она пекла крендели и сухари, она делала различные соления, варила варенья, водицы, наливки, служила за столом, за чаем, ходила за барыней, была превосходной прачкой, словом, — эта женщина была все в доме и сверх того была верна, кротка, услужлива и искренно привязана.

После шестидесятиверстного пути, конечно, чай имел свою прелесть, тут же был и превосходный варенец и творог со сливками. Напившись чаю и закусивши, прошлись по улице, а по возвращении домой тотчас поставили пюпитр, и Петр Иванович Фаленберг с Николаем Крюковым начали дуэт на скрипках, приготовившись каждый у себя дома. Илья Васильевич, Александр Александрович и некоторые из сторонних гостей сели за бостон. После ужина в оживленных разговорах пробило час, и милая хозяйка Екатерина Петровна, пожелав всем приятного сна, удалилась в свою спальню. Вслед за тем на диванах постлали и нам постели, и мы скоро заснули в самом веселом настроении.