Невинная помощница для альфы (СИ) - Линд Алиса

— Твоей… — он осекается, видимо, подбирая неоскорбительное слово. — Твоей игрушке здесь нечего делать.

Его голос почти дрожит от возмущения. А я даже затаиваю дыхание, желая посмотреть, что на это сделает Шона. Она, похоже, совсем освоилась и осмелела.

— Нет, мистер Квин, — она говорит твердо, подходит и, встав за спиной, кладет руку мне на плечо. — Мое место рядом с Трэем. Я никуда не уйду.

От нее пахнет уверенностью. Меня практически возбуждает этот аромат. Ладони теплеют, во рту становится сухо, и я облизываю губы. Лючия бы никогда не позволила себе такое поведение!

— Да, Бартоломей, — встаю на ее сторону. — От Шоны у меня нет секретов. — Белый старикан пренебрежительно фыркает, а я обращаюсь к ней: — А наш вожак что-нибудь скрывает, а, Шона?

Она вглядывается в лицо главного альфы, щурит глаза. Изображает — внутренне усмехаюсь. Я уже видел, как она считывает мысли, ей не приходится морщить лоб и так старательно всматриваться в объект.

— Мистер Квин не сказал, что мистер Дрейк назначит в Калифорнию лояльного не тебе, а ему человека, — выговаривает она, сурово чеканя слова. — Этот человек будет сообщать о ситуации в штате. Мистер Квин тебе не доверяет, Трэй.

Бартоломей багровеет.

— Убери свою черную шавку, Трентон! — он поднимается с кресла и нависает над столом. — Что за балаган ты устроил?

Чувствую от Шоны запах негодования. Слова старика ее оскорбили. Меня, признаться, тоже. Решительно встаю. Смотрю на него с вызовом. Мы уже говорили об этом. Он знает, что для меня значит Шона. И все равно оскорбляет ее!

— Бартоломей, — в голосе прорывается рычание. — Шона станет моей парой. Это был последний раз, когда ты оскорбил ее!

— Иначе что? — выкрикивает Бартоломей.

Трэй

Чувство, что мне за шиворот вылили ведро ледяной воды. Отступаю от стола и, сверля Бартоломея взглядом, с расстановкой произношу.

— Бартоломей Квин, я вызываю тебя на дуэль.

В переговорной повисает молчание. Здоровенный белый волк, на чью власть я только что покусился, красный как рак тычет в меня пальцем.

— В случае моей победы, ты изгнан, щенок! — он направляется к двери, не своя с меня глаз. — Сразимся вечером.

— В моем поместье, — добавляю, с трудом скрывая злую насмешку. — В девять.

Бартоломей проходит мимо меня и молча кивком соглашается. Ну вот и порешили.

Поворачиваюсь к Шоне. Она выглядит бомбически соблазнительно и даже не благодаря красивому платью, от нее пахнет уверенностью и преданностью, а еще возбуждением. В мой адрес.

— Моя девочка, — произношу немного хриплым голосом и глажу ее по щеке костяшками пальцев.

Она чуть подается вперед и по-кошачьи гладится о руку. Внизу живота слегка тянет и разливается чувство приятной истомы. Что ж она творит? Охватывает настолько сильное желание, что я с трудом удерживаюсь от того, чтобы выгнать телохранителей и разложить ее прямо на этом столе. Повторяю себе свои же слова: «Потерпи. Не уйдет».

— Так что ты сделал с Лючией, Трэй? — Шона хитро заглядывает мне в глаза. Знает же ответ, но, видимо, хочет услышать.

— Вернул отправителю, — отвечаю с рокотливыми нотками и плотоядно улыбаюсь. Мне нравится, что Шона так ненавязчиво показывает ревность. — А тебя я никому не отдам.

— Спасибо, — шепчет она, обнимает меня и прижимается всем телом.

В груди нарастает распирающее ощущение гордости и собственной значимости. Со мной этой волчице можно не опасаться ничего. Никому в обиду не дам!

***

К вечеру после вкусного ужина в моем ресторане мы приезжаем в поместье. Даже странно не видеть Лючию у бара, но это приятно. Спокойно. Я за талию вывожу Шону из лифта, и из игровой доносится голос Бартоломея:

— Готов, Трентон? — он направляется ко мне в окружении личной охраны. — Надеюсь, ты не огорчишься. Без твоего ведома я собрал свидетелей твоего падения. И врача пригласил, чтобы было кому тебя подлатать.

Он кивает в сторону двора. Замечаю там с десяток белых волков.

— Твои заместители и их ближайшие помощники, — усмехается Бартоломей. — Кому-то из них придется занять твое место.

— Тебе бы и со своей стороны свидетелей пригласить, — парирую и едко скалюсь. — Иначе придется самолично благословить меня на управление всеми белыми волками США.

После обмена любезностями мы снова расходимся в разные стороны. Бартоломей в игровую зону, я к бару. До назначенного времени примерно полчаса. У меня на душе спокойствие и штиль. Наверное, во многом благодаря Шоне. Ради нее я готов сворачивать горы, крошить врагов пачками и побеждать, чтобы видеть ее восторженный взгляд и нежность в глазах. Она нереальная, просто магическая какая-то, никогда и ни ради кого я настолько не старался быть во всем лучшим.

Я отсылаю подошедшего официанта, наливаю себе виски, Шоне вина. Мы молча наслаждаемся своими напитками. Шона уверена во мне, наверное, даже больше, чем я сам. И ее умиротворение передается мне незримым образом. А может, она просто посылает мне свои мысли? Это не принципиально. Главное, я знаю, что она сделает все, чтобы остаться со мной. Этого достаточно.

К девяти мы с Бартоломеем выходим во двор. Тиг, Хейден, Аарон, Стэн и их заместители ожидают меня и с серьезным видом кивают, мол, беспокоятся. Чуть в стороне стоит Селен с помощником и медицинским боксом у ног. Бросаю вопросительный взгляд на Шону, и она шепчет мне на ухо, кто какие ставки сделал. Только Стэн ставит на Бартоломея, остальные уверены в моей победе.

Хорошо, что спросил. Стэна я разжалую. А остальных приближу. В столице мне понадобится стая побольше.

Я ни разу не участвовал и не видел дуэлей внутри клана. Во внешних всегда убивал противников, а здесь нужно лишь показать силу. Впрочем, надеюсь, я просто не смогу прикончить Бартоломея в силу душевной привязанности. Белые волки не убивают друг друга, если речь не о предателях.

Когда часы показывают девять вечера, мы с бартоломеем выходим в центр засаженного зеленой травой газона и синхронно принимаемся раздеваться. Это уже как негласный ритуал. Необязательно, но пригодно. Мои волки оживляются, затылком чувствую, что персонал дома тоже прильнул к окнам.

Бартоломей обращается медленно, тихо рыча от боли. Я делаю это третий раз за две недели, и это проходит почти без страданий. Обратившись, дожидаюсь, когда противник закончит обращение, и скалю пасть. Невольно засматриваюсь на Бартоломея. Могучий, громадный, в холке выше меня на пару дюймов (4 см — прим. автора), заметно крупнее. Снова ощущаю себя юнцом, которого он когда-то взял под крыло. Сколько спаррингов было между нами — не сосчитать. И он всегда выходил победителем, хотя тогда мы не сражались за право сильного. Сейчас все иначе. И я другой. Подросший, заматеревший, кровожадный.

Бартоломей первым начинает маневр. Обходит меня со стороны, чуть пригибая голову к земле, отчего торчащие лопатки выпирают еще сильнее, а вся поза кажется коварной, опасной. Нечего ждать! Срываюсь с места и в прыжок сокращаю дистанцию, мечу лапами Бартоломею в бок, пытаясь повалить, но он резко отпрянывает, я промахиваюсь. Он бортует меня боком — мощный толчок, но я тоже умудряюсь устоять.

Мы еще какое-то время ходим по кругу, выбирая удобный момент для нападения, но оба слишком хорошо умеем драться, к тому же я учился у Бартоломея. Он в схватке явно лучше меня, но давно этого не делал.

В мозг врывается мысль Шоны — она заметила, что мой противник делает более короткий шаг левой задней лапой. Понятия пока не имею, как это использовать, но принимаю к сведению.

Вскоре и сам замечаю, что Бартоломей будто припадает на левую заднюю лапу. Это настолько сложно увидеть, что сам я вряд ли бы смог это разглядеть. Похоже, последствия давней травмы. Когда-то Бартоломей тоже дуэлился. В голову приходит мысль — укусить его за эту ногу. Шона подсветила слабое место, значит, стоит воспользоваться. Ты пожалеешь, что связался, Бартоломей!

Трэй

Бартоломей словно пытается взять меня измором. Мы лишь кружимся по площадке, он не нападает. Выжидает. Это тоже тактика — выбесить противника, чтобы тот совершил ошибку. Но я на это не поведусь. Честно выбираю момент для нападения и, когда Бартоломей поворачивается удобно, чтобы прыгнуть и вгрызться ему в лапу, разыгрываю свою козырную карту.