Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

Затем у Адлерберга состоялась встреча тет-а-тет с Екатериной Михайловной, с которой он разговаривал впервые в жизни. Министр пытался и невесте доказать опасность, пагубность предстоящего, но быстро пришел к заключению, что с таким же успехом мог бы убеждать и «дерево». Княгиня на все доводы и аргументы неизменно отвечала одной фразой: «Государь будет счастлив и спокоен, только когда повенчается со мной». В момент этого «диспута» дверь в комнату приоткрылась, и самодержец робко спросил, может ли он войти. В ответ на это его избранница отозвалась: «Нет, пока нельзя». Это было сказано таким тоном, которым, по наблюдениям Адлерберга, приличные люди не разговаривают «даже с лакеем». Это потрясло царедворца. Граф был сломлен, растерян и, когда государь в очередной раз попросил его стать шафером, то уже с полным отрешением дал свое согласие.

Через два дня, 6 июля 1880 года, вскоре после полудня, в небольшой комнате нижнего этажа Большого Царскосельского дворца у алтаря походной церкви состоялся обряд венчания. Государь был в голубом гусарском мундире, невеста в простом светлом платье.

Священник трижды повторил: «Обручается раб Божий, благоверный государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей, Екатериной Михайловной». Они стали мужем и женой.

Свидетелями на церемонии были: граф Александр Владимирович Адлерберг, начальник Главной Императорской квартиры Александр Михайлович Рылеев (1830–1907) и генерал-адъютант Эдуард Трофимович Баранов (1811–1884).

Император попросил всех присутствующих сохранять происшедшее в тайне. Но сразу же возник вопрос о реакции наследника, который граф Адлерберг и задал. На это Александр II заметил, что сам сообщит ему по приезде из Гапсаля и что он не видит тут никаких препятствий, так как государь «единственный судья своим поступкам».

Минни и Александр мирно гуляли вдоль моря и не подозревали, что в Царском Селе произошло такое драматическое событие. Лишь по их возвращению в августе Император сообщил о случившемся старшему сыну и его жене. Он просил их быть добрыми по отношению к Екатерине Михайловне и заверил, что никогда не будет навязывать им ее общество. Мало того, он попросил сына войти в состав небольшой комиссии приближенных, готовивших указ об обеспечении прав Юрьевской и ее детей в случае его преждевременной кончины. Цесаревич стоял как громом пораженный, безропотно приняв волю царя. Минни же от полученного известия чуть не лишилась чувств. Затем появилась Юрьевская, которая поцеловала руку цесаревне и сказала, что Император сделал ее супругой, что она вполне счастлива и «никогда не позволит себе выйти из своей скромной роли».

После расставания с царем и «его дамой», у Минни с Александром состоялся долгий, просто душераздирающий разговор. Нет, они, конечно же, не исключали, что отец и свекор рано или поздно может осуществить свое намерение, но что это случится так быстро, всего через шесть недель после смерти Марии Александровны, – такого и представить не могли. Это просто выходило за рамки человеческого разумения, не имело прецедента. На душе у обоих было так тоскливо, что передать нельзя. Но сердце царево в руках Божьих, и Он один ему судья. Они пытались смириться, но человеческие чувства все равно порой прорывались наружу.

Цесаревич, обладая сильным характером, держался стоически, хотя окружающие замечали отрешенность и грусть, не покидавшие наследника после возвращения из Гапсаля. Куда девалось его жизнелюбие и веселость… Даже на фамильных обедах, в присутствии своих, теперь он почти ничего не говорил, не интересовался едой и большую часть времени неотрывно и сосредоточенно смотрел лишь на тарелку. Минни тоже ужасно переживала, но ей удавалось соблюдать необходимый стиль поведения, хотя это и давалось с большим трудом.

Постоянным испытанием являлись личные встречи с новоиспеченной женой Императора, которых Цесаревич и Цесаревна всеми силами старались избежать, но это было не в их власти. У царя вскоре возникла навязчивая идея сблизить старую семью с новой, и в этом своем желании он не считался с чувствами сына и невестки. Однажды Мария Федоровна прямо заявила Александру II, что не желает общаться с Юрьевской, на что тот возмущенно заявил: «Попрошу не забываться и помнить, что ты лишь первая из моих подданных». Так с ней он никогда еще позволял себе разговаривать…

Самые же большие потрясения ждали впереди. В конце августа Император отбыл в Ливадию, попросив Цесаревича приехать к нему с семьей. Сын обещал. Обсудив ситуацию, Александр и Минни пришли к заключению, что во имя мира в императорской фамилии они должны смириться и беспрекословно выполнять волю Монарха. Нетрудно было предположить, что в Ливадии их ждут тяжелые обстоятельства. Они уже знали, что Юрьевская с детьми впервые открыто поехала в царском поезде, хотя это вызывало повсеместное недоумение, так как о браке Императора наверняка знал лишь ограниченный круг лиц. Никаких сообщений и заявлений публично все еще сделано не было.

Через три недели после отъезда Императора в Крым выехала семья Цесаревича. Александр и Мария Федоровна тешили себя надеждой, что государь сдержит обещание и не будет навязывать им общество своей новой семьи. Ситуация сразу же стала проясняться по прибытии на рейд Ялты.

На причале встретил Александр II. После первых приветствий и поцелуев он огорошил заявлением, что княгиня нездорова и не могла приехать на встречу. Мария Федоровна не знала, как реагировать, а лишь спросила: «Как же я могу с ней видеться, если ваш брак содержится в тайне?» Императора вопрос не смутил, и с видом беспечного ребенка он заявил: «О, здесь так трудно что-либо скрыть, моя свита не может ничего не знать». «Но моя-то совершенно ничего не знает, потому что я верно хранила доверенную мне тайну», – возразила Цесаревна и разрыдалась к неудовольствию Императора.

Войдя в Ливадийский дворец, прибывшие были встречены Юрьевской и ее детьми: сразу стало ясно, что она во дворце распоряжается как полноправная хозяйка. И это в доме, который так долго, любовно и заботливо создавался покойной императрицей, где все было пронизано воспоминаниями о ней, где кругом находились ее портреты и личные вещи! За что такое наказание, чем они провинились перед Господом, получив эту страшную душевную муку! Минни испытывала стыд перед слугами, ей казалось, что все они возмущены и опечалены происходившим.

Беззаботной была лишь новая хозяйка. Да и Императора, по всей видимости, вполне устраивало все, и он не чувствовал неловкости и двусмысленности сложившейся ситуации. Царь, несомненно, не просто любил эту женщину, но находился под сильным ее влиянием. Не замечал даже бестактностей по своему адресу, которые всем остальным бросались в глаза. «Эта Катрин» на людях говорила ему «ты»,