Брандвахта - Александр Викторович Горохов

В общем, протопили печурку, поужинали собственными продовольственными припасами и припасами нашего нового знакомого, выпили «заветные» полбутылки, которые он берёг «на всякий случай». Помянули погибших близких. Ну, и поговорили. Откуда я и знаю подробности жизни Александра и обстановку в Салавате.

Беспокоила, конечно, судьба Икрамовой, но Саша только покачал головой.

— Бесполезно искать! Охота на баб началась недели через полторы, как всё случилось. И калечили людей, чтобы отнять тех, которые уцелели, и убивали. Сам понимаешь, большинство «сконцентрировалось» у бандитов. Соваться к ним — гарантированно получить пулю или заряд картечи. Я на такое насмотрелся: кто знает о моей специальности, звали помочь раненым.

Порадовало соседа Богдановых и то, что Наташа стала моей женой.

— Хорошая девочка, умненькая! Поздравляю! Жаль, родители не дожили до этого…

Необычно молчаливый, подавленный Васька засобирался спать раньше других. Понимаю его: хоронить родную мать (а точнее, то, что осталось от неё через три месяца после смерти) — очень тяжёлое занятие. Морально тяжёлое. И проглоченные сто пятьдесят граммов водки лишь притупили его переживания, а не заглушили боль. Всё, что я мог ему сказать, а именно пожелать держаться, я уже сказал. Приставать с жалостью — только сделать хуже. Так что, следом за ним стали устраиваться на ночлег и мы с Некрасовым. Он — на единственном в домике старом диване, мы с Васей — на каком-то тряпье на полу.

Спать после кроватей брандвахты было неудобно, жёстко, но сил и, самое главное, нервов за день было потрачено немеряно, так что дрых я мёртво, просыпаясь лишь для того, чтобы поменять заболевший бок. Но, на удивление, неплохо выспался. Так что, перекусив остатками вчерашнего ужина (пообедаем уже дома, а на десерт отведаем какой-нибудь очередной кулинарный шедеврик Оли Бородиной), не стали долго тянуть со сборами.

Погода за ночь немного улучшилась. Пусть небо всё ещё было укутано низкими серыми тучами, но дождя, если судить по ночной капели с двускатной крыши дачки, не было уже несколько часов. После этого я оставил салаватцев собирать вещи, а сам завёл фургончик и задом подогнал его к воротам участка под погрузку.

Несмотря на мои протесты, доктор всё-таки нагрёб из погреба пару мешков картошки.

— Не хочу быть нахлебником.

Вот упёртый! Ну, да ладно: не на себе же нам эти мешки тащить, машина, загруженная даже меньше, чем на одну десятую грузоподъёмности, повезёт.

А меня после ночёвки в домике, пока Некрасов бегал к соседям сообщить, что они могут пользоваться собранным им урожаем, посетила мысль: может, всё-таки нам с Натальей перебраться «на сушу»? Как посетила, так я её и забраковал: это сейчас, в тёплое время года, в доме нет особых забот. А зимой придётся и снег во дворе чистить, и за водой на затон к проруби бегать, и печку каждый день топить. А в морозы — и не по одному разу в день. И от холодного туалета я уже поотвык. На следующее лето — может быть, но не сейчас, накануне зимы.

До трассы договорились ехать в следующем порядке: впереди на «Москвиче» Александр, а мы с Василием за ним на «Ниссане». Доктору, как местному, показывать нам дорогу по здешним закоулкам. А на трассе поменяем порядок, чтобы уже он следовал за нами.

— Ты что лучше возьмёшь на всякий случай? Автомат или пистолет?

— Да какие могут быть всякие случаи? — попытался отмахнуться Саня, но я настаивал. — Тогда давай пистолет. Я, всё-таки, офицер запаса, «Макаров» мне привычнее.

Вдоль забора дачных участков снова выползли на Индустриальную улицу, ведущую к «Салаватстеклу», и покатились к заводу вдоль трамвайной линии. Переехали через пути и повернули направо, мимо трамвайного кольца с одной стороны и административного здания с другой.

Васька, сидящий на левом, пассажирском сиденье японского грузовичка, чуть ли не носом влип в боковое стекло, пока проезжали мимо стоянки у проходной.

— Папина машина, — ткнул он куда-то пальцем.

— Ты же понимаешь, что нам её сейчас не забрать. Она же наверняка закрыта на замок. Значит, придётся бить стекло, возиться с севшим аккумулятором. Да и вести её некому.

— Понимаю, — вздохнул парень.

Почти через километр прямая, как стрела, дорога очень круто повернула налево. Сначала проехали что-то похожее на асфальтовый завод, а потом по обеим сторона дороги потянулись садово-дачные участки. Из одного из проездов вглубь которых вырулила тёмно-синяя «девятка». И, чуть-чуть проехав вперёд, вдруг затормозила и развернулась поперёк дороги. А из неё вылезли молодые парни в очень характерном «прикиде»: спортивные костюмы, кепочки, кроссовки…

42

— Если миром разойтись не удастся, действуй как договаривались: вываливаешься из машины, падаешь на дорогу и стреляешь. Сними автомат с предохранителя и дошли патрон в патронник. Да не задирай его сейчас, чтобы те не увидели!

Расстегнул кобуру «стечкина», не глядя перевёл предохранитель на одиночный огонь и, не глуша машины, выпрыгнул из кабины. Мотор «Ниссана» бормочет еле слышно, так что напрягать слух на речи парней примерно моего возраст не приходится.

— Ну, тебя, Пилюлькин, мы знаем. А это кто такие с тобой на такой знакомой нам машинке? О, и номера у твоей тачки, кажется, уфимские! Махнулся не глядя с ними, что ли?

А теперь уже вопрос мне:

— Слышь, кореш, ты кто такой? Ты же явно нездешний, иначе я бы тебя помнил. И чего тебе в нашем городе надо?

У одного в опущенной руке пистолет, у другого — двуствольный обрез. Опять обрез! Ну, зачем, зачем они ружья портят?

— Да так, дорога завела. Парню, вон, помогал мать похоронить да вещи домашние собрать: зима ведь на носу.

— А, парню… А мы уж думали, тоже бабе, как тот чмошник, который до тебя на этой машинке ездил и всё никак не хотел нам бабца отдавать. Да только не ему в нашем городе решать, кто ту шмару трахать будет. Ничё так бабёнка была, выносливая! Вырубилась только после того, как на неё с десяток пацанов слазили.

— Была?

— Ага. Не досмотрели: пока мы думали, что она очухивается, она, сучка, петлю соорудила и в неё залезла.

— Она ж беременная была!

— А нам-то какое дело? Дырка у неё из-за этого не затянулась, пихать было во что. Постой, а ты откуда про неё знаешь? Или тоже, как тот Садык, ей так называемый муж? Так и мы с Пашкой, получается, ей, хе-хе, мужья. Были.

У меня потемнело в глазах.