Когда горит огонь - Ханна Грейс

Сегодня днем у нас был сплав на каяках, что позволило немного побыть наедине с собой – насколько это возможно в лагере – и помогло разобраться в ощущениях. Они сосредоточились в районе живота, отчего я странно себя чувствую.

– Не умираю. Это точно.

– Просто сбой из-за мужчины, понятно.

Эмилия не смотрит на меня и не видит, что я показываю ей палец, но как любая лучшая подруга прекрасно знает об этом.

– Боже, как легко ты выходишь из себя. Мне нравится эта новая твоя версия: ты паришь, как ожившее лесное создание, это так мило.

– Прости, ты что-то сказала? Я не слышу. – Оглядев берег, я вижу Расса. Он с легкостью поднимает каяки и ставит на место. «Лесное создание» – не худший эпитет, которым меня награждали, особенно Эмилия. – Скучаю по Поппи. Она уравновешивала твой несносный характер.

– О, поверь, она будет рада об этом узнать. – Эмилия агрессивно откашливается и машет руками. – Эй, Расс! Не мог бы ты нам помочь?

Голос полностью к ней не вернулся, но выходит достаточно громко, чтобы привлечь внимание, хотя, уверена, Расс не разобрал, что она сказала. Убрав последний каяк, он пробирается через толпу детей, которых Клэй ведет умыться перед ужином.

– Что ты делаешь? – ворчу я вполголоса, чтобы Расс не услышал.

– Что такое? – спрашивает он, останавливаясь перед нами.

Боже, какой он красивый.

Эмилия выразительно показывает на ящик.

– Мне очень нужно в туалет. Не мог бы ты помочь Рори убрать этот ящик в сарай?

– У тебя все хорошо? – спрашивает Расс. – Ты странно себя ведешь.

– Никогда не знаешь, кто подслушивает. Не благодари.

– Тебя сейчас трудно услышать, даже если постараться, – говорю я.

Теперь ее черед показывать мне палец. Эмилия убегает за Клэем, и с ее уходом бабочки начинают резвиться в полную силу.

Это точно не аллергия.

Последние несколько дней были наполнены напряженными взглядами, касаниями рук, шепотками и понимающими улыбками. Я беспокоилась, что после нескольких недель, проведенных бок о бок, когда мы уняли обоюдный зуд, все воодушевление выветрится. Но когда он затащил меня в пустой коридор и зацеловал до потери сознания, я поняла, что не стоит об этом волноваться.

Не верится, что есть парень, который искренне хочет завязать со мной отношения, помимо тех, что бывают, когда мы обнажены. Я знаю, что планка у меня невысока, когда речь идет о мужчинах. Из-за этого я часто ошибаюсь в своих суждениях, но своему мнению о Рассе определенно могу доверять.

Расс толкает ящик ногой, тот сдвигается на дюйм, и он поднимает его. Бицепсы напрягаются от усилий.

– Я могу и сам справиться, не обязательно мне помогать.

О господи, я всего лишь слабая, слабая женщина.

– Но я хочу помочь.

До сарая недалеко. Это, скорее, небольшой склад, и целую минуту я взволнованно иду за ним, глядя, как сокращаются мышцы его спины. Я придерживаю для Расса дверь, он заносит ящик в темное помещение и опускает на пол. К счастью, нам больше ничего не нужно делать. Мне не следовало тоже заходить и закрывать за собой дверь, однако я это делаю.

Свет здесь есть, но у меня нет желания искать выключатель. Хватит и того, что в окошки под крышей проникает немного солнечных лучей. Мы ничего не говорим, только его руки находят мои плечи и скользят к шее. Я провожу ладонями по его спине и сцепляю руки в замок за его шеей. Рот Расса накрывает мой в медленном, сладком поцелуе. Он словно пытается запомнить этот момент. Я прижимаюсь к нему ближе, запускаю руки ему в волосы и становлюсь на цыпочки, чтобы стать еще ближе.

Расс убирает руки с моей шеи, но не успеваю я пожаловаться, как он подхватывает меня, помогает обвить его ногами и усаживает на ближайшую твердую поверхность. Каждое прикосновение изумительно, но этого недостаточно, я хочу больше. Я пьянею от него, от желания и от того, что мы тайком делаем что-то запретное.

Он покрывает поцелуями мои скулы и шею.

– Я так сильно тебя хочу.

– Я могу быть твоей.

Расс не решается заходить дальше, но это не значит, что я не хочу, чтобы он трахнул меня прямо здесь, на этой непонятной поверхности, где примостилась моя задница. Правда, не хотелось бы, чтобы меня здесь застали со спущенными трусами. Но детям нельзя заходить в эти постройки, к тому же я видела, как они все ушли в коттедж. Так что попасться на глаза детям мы не рискуем.

Риск представляют все другие сотрудники лагеря.

И именно вероятность того, что нас застукают, делает ситуацию в десять раз пикантнее и начинает пробуждать те знакомые ощущения, за которыми я когда-то гонялась. Которые вызывают всплеск эндорфинов и действуют на нервы как электрический ток, текущий по проводам. Которые формируют зависимость и создают проблемы. Несмотря на все тревожные колокольчики, звенящие в моей голове, мне хочется, чтобы Расс немедля проверил устойчивость того, на чем я сижу.

– Мы не должны, – шепчет он.

– Конечно не должны, – шепчу я в ответ. – Но если ты этого хочешь, просто знай, что я могу вести себя супертихо.

Расс смеется. Этот смех более низкий и распутный, чем обычно, и меня охватывает дрожь. Вот до чего я дошла: дрожу от мужского смеха.

– Ты такая умная, – дразнит он. Клянусь, этот парень желает моей смерти. – Но я люблю, когда ты ведешь себя громко.

Его рот снова завладевает моим, я ногами притягиваю Расса поближе к себе, и у меня вырывается стон, когда его твердый член прижимается к моим бедрам. Я готова послать все к чертям и опуститься на колени, но вдруг что-то падает, и мы оба пугаемся до смерти.

Расс снова меня целует, на этот раз медленно и нежно, поглаживая заднюю поверхность моих бедер, и вдруг мы точно замечаем какое-то движение.

– Это еще что такое? – возмущаюсь я, неохотно расцепляя ноги и опуская их на пол.

Расс помогает мне встать, и я хлопаю по стене в поисках выключателя. Наконец загорается свет, и мы оглядываем ящики и полки, забитые всевозможным инвентарем.

– Ничего не вижу, – говорит Расс, такой же озадаченный, как и я.

– Я не ду…

Вдруг передо мной выскакивает самый большой опоссум, какого я видела в жизни, и я кричу так громко, что удивительно, как этот сарай не обрушился.

* * *

Расс убежден, что мироздание послало опоссума, чтобы помешать разврату и заставить нас вернуться к работе.

Кроме того, ему стыдно, что ни в школе, ни на каникулах в этом