Разорванный круг - Владимир Федорович Попов

Опершись на подлокотники, Брянцев поднялся.

— Герман Николаевич, извините, я, пожалуй, уйду…

Шеповалов собрал лежавшие на столе бумаги, сунул их в папку и придвинулся к столу, как бы сокращая расстояние между собой и посетителем.

— Не горячитесь, я вас слушаю.

Брянцев принялся рассказывать. Торопливо, чуть сумбурно, не всегда учитывая, что идет ему на пользу, а что во вред. Когда он иссяк и приготовился слушать слова в поддержку или в осуждение принятого решения, вошел референт и доложил, что начинается секретариат.

— Это, должно быть, часов до пяти, — предупредил Шеповалов.

Три часа ожидания. Чем заняться? Дел, как всегда, в Москве было невпроворот. Предстояло наведаться в министерство, чтобы сориентироваться, как вести себя в Госплане. И в Главметаллосбыте не мешало бы побывать — снабженцы не сумели добыть проволоку для бортовых колец. Только в силах ли он заниматься всем этим в таком состоянии? Мысли, одна за другой, гнетущие, мрачные, вспыхивали в разгоряченном мозгу. Да, завод, да, люди. Этого со счетов не сбросишь. Но вправе ли он быть безжалостным к любимой и любящей женщине? Говорят, от любви не умирают. Пожалуй. Но измучить человека неопределенностью, отнять несколько лет жизни, иссушить, убить веру в добро — можно. А он, чертов глухарь, еще допытывался: «Что с тобой, Ленок? Почему ты стала другой, осунулась, замкнулась в себе? Не больна ли?» И проявил внимание: привез раков.

Вспомнив о раках, похолодел. Надо немедленно возвратиться, увезти их и уничтожить все следы своего появления.

Такси не попалось, пришлось ехать в метро. Выйдя на станции «Арбатская», пересек улицу и пошел к Гоголевскому бульвару, торопясь так, словно в распоряжении были считанные минуты. Не ожидая лифта, взбежал по лестнице, лихорадочно отпер дверь.

Так и есть. В пепельнице окурки, на столе пепел, на полу тоже. Метнулся в кухню, нашел сухую тряпку, веник, пластмассовый совок, вытер, подмел, но, высыпая мусор в унитаз, упустил совок, и он раскололся. Улика посещения была налицо. Кто, кроме него, мог здесь появиться? И что делать с разбитым совком? Спрятать? Глупо. Оставалось надеяться на то, что Леля не придаст этому значения. Теперь очередь за раками. Ну и юркие существа! Не успел положить в корзину одних, как вылезли другие. Сетку он сорвал с корзины небрежно, не подумав о том, что она может пригодиться, и повредил в нескольких местах. Пришлось искать нитки, связывать сетку. Потом ванну ополоснул, пол подтер…

До гостиницы добрался весь в поту, словно разгрузил целый вагон, и едва умолил гардеробщика принять на время живой груз. Почувствовав облегчение, вышел на улицу, отдышался и отправился в аптеку, которую по старинке москвичи называют Феррейновской, — Таисия Устиновна снабдила его целым списком лекарств для своих подопечных, и не только лекарств. Были в этом списке и лечебное белье, и детские туфельки двадцать восьмого размера, и конфеты «Снежок».

Однажды Алексей Алексеевич устроил жене «страшную месть». Взял ее в Москву и заставил самое отыскивать все необходимое. Таисия Устиновна сбилась с ног, многого не нашла, сразу же невзлюбила столицу — сутолочно, шумно, бестолково — и оценила старания супруга, привозившего почти все из порученного, не ведая о том, что этим занималась Леля. Больше Таисия Устиновна в Москву не ездила, однако поручения по-прежнему навязывала. Даже когда муж уезжал внезапно, как на сей раз, успевала сунуть в карман пиджака пространный список.

Сегодня Алексей Алексеевич выполнял поручения без особого неудовольствия, поскольку это помогало скоротать время. И все же отделаться от обуревавших мыслей он не мог. Если каким-либо образом Леля установит, что он был в ее доме, а значит, видел и, возможно, читал дневник, у нее наверняка шевельнется к нему недоброе чувство. Нельзя заглядывать в душу глубже, чем это тебе дозволено. Решение, которое сложилось у него за эти долгие часы мучительного раздумья — немедленно рвать со всем, что мешало им соединиться, — будет в ее глазах не добровольным его решением, а вынужденным, выпрошенным, вымученным. Так к любимой женщине не приходят. Да и простит ли вообще она вторжение в ее «святая святых», вторжение, противоречащее всем этическим правилам? Тем не менее о своем поступке он не пожалел. Теперь ему, как никогда, ясно, что больше медлить нельзя. Заводская жизнь похожа на зубчатые колеса. Не успеет один зуб выйти из зацепления, как в него попадает другой. Удобного случая все равно не дождаться.

Ровно в пять он появился в приемной Шеповалова.

— Герман Николаевич отбыл домой — прихворнул, — неприязненно глядя на Брянцева, сказал референт. — Но вас просил наведаться к нему. Сегодня.

— На квартиру? — не скрыл удивления Брянцев.

Референт кивнул.

— Только прошу лично от себя: не задерживайтесь у него долго. — И показал на сердце.

На звонок дверь открыла молодая женщина. Две девчушки с одинаковыми распушенными внизу, как кисточки, косичками с любопытством уставились на вошедшего, и на их мордашках появилось разочарование: дядя был явно не тот, которого они ждали.

— Вы Брянцев? — женщина сделала приглашающий жест. — Папа ждет вас.

Шеповалов вежливо приподнялся с дивана, когда Брянцев вошел в кабинет, улыбнулся и, откинувшись на подушку, предложил гостю сесть рядом.

— Надо же, забарахлил мотор, — пожаловался приглохшим голосом.

Вслед за Брянцевым в кабинет прошмыгнули девчушки и, хотя Шеповалов попытался выпроводить их, не ушли, пока не выяснили с детской бесцеремонностью, кто этот дядя, откуда приехал и долго ли будет у них.

— Отца они почти не видят — капитан дальнего плавания, — как бы извиняясь за поведение внучек, пояснил Шеповалов. — Я для них единственный представитель мужского населения в доме. Кстати, меня они тоже видят очень мало.

Брянцев невольно отметил, что если там, в служебном кабинете, густо-серые глаза Шеповалова с черной окантовкой были холодные и отрешенные, то сейчас в них теплилась доброжелательность.

— Вы задали мне нелегкую задачу, — после паузы, которая показалась Брянцеву довольно долгой, заговорил Шеповалов. — Тут как ни поверни — все плохо. Честно говоря, объективным в этом вопросе я быть не могу — никто с меня за ваш завод ответственности не снимет. Но меня подкупает ваша, так сказать, молодость души. В наш рационалистический век… А скажите пожалуйста, Алексей Алексеевич, почему вы решили, что мне с руки разматывать этот запутанный узел?

Брянцев молчал. А в самом деле: что конкретно нужно ему от Шеповалова? Чтобы благословил на развод, а затем защитил от нападок? Именно. Но в лоб ему это не скажешь.

Не дождавшись ответа, Шеповалов неожиданно спросил:

— Алексей Алексеевич, как вы расцениваете роль руководителя в работе предприятия?

Вопрос был явно прицельный, и правдивого ответа на него Брянцев дать