Польская партия (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

Отчаянно бьющегося и вполне искренне рыдающего в три ручья.

За минувшие сутки он уже несколько раз пытался покончить с собой. Но, будучи склонным к красивым жестам, попытался это сделать красиво. На публике. Из-за чего ему каждый раз мешали. Дошло даже до того, что он затеял перестрелку со спасателями и одного из них сумел подстрелить.

В первые два раза ему это сошло с рук.

Но на третий окружение не выдержало и пошло на жесткие меры, сдав бывшего правителя Германской Империи местным психиатрам. На обследование. Впрочем, им и без него работы хватало, потому как по старушке Европе прокатилась волна самоубийств. Не всегда успешных. И им приходилось трудится, приводя в чувства уважаемых людей, после неудавшегося суицида… Что в целом не сильно влияло на откровенно маниакально-истерический национальный подъем. Люди вдруг поверили в светлое будущее, без долгов. За исключением, пожалуй, Польши. Где депрессивная форма этой общественной «биполярки» явно и ярко доминировала. Потому как собственных средств вести войну с СССР у них не имелось. Англии и Франции было сейчас явно не до них. А США, которые обещали им денег на войну и даже какие-то крупные транши перевели, оказались не в том положении, чтобы выполнять свои обязательства дальше. А это выглядело совершенной катастрофой, в свете разгрома наиболее боеспособных частей их армии в пограничном сражении. И ставило крест даже на глухой обороне. Поднимая вопрос о самом существовании Польши. Ведь она оставалась с СССР один на один. И этот косматый, злой медведь, надвигающийся на нее с востока, не внушал оптимизма. Украина же… она не могла помощь. Так как потеряв дуриком почти все свои боеспособные части сама находилась в шаге от краха.

Именно поэтому руководство Польши решилось на ва-банк. Морской. Чтобы получить коридор для бегства.

Ведь Германия не пропустит.

Вон — и войска СССР выставила.

И Чехословакия не пропустит, не желая портит отношения с Союзом. Достаточно, надо сказать, продуктивные и взаимовыгодные.

«Прибалтийские же тигры», почуяв смену трендов, притихли и выглядели мышками. Покладистыми и очень миролюбивыми мышками. Чтобы не дай Бог Союз не обратил свой взор на них.

Так что прорыв морской блокады был для польского руководства жизненно важным решением. Любой ценой. Просто чтобы уйти, спасая свои жизни и какие-никакие, а сбережения.

Англичане, уведя эскадру, оставили им не только три легких крейсера и восемь эсминцев, но и всю группу тральщиков, с помощью которых акватория вокруг Данцига и Гдыни поддерживалась безопасной. Союз, впрочем, новых мин не ставил.

Зачем их впустую «сливать»?

Вместо этого он перешел к полной и тотальной блокаде, перехватывая и досматривая все корабли, которые приближались к польским территориальным водам. Действуя с опорой на дирижабль. Проблемы с авиацией у поляков позволяло использовать его безнаказанно и совершенно безопасно…

Раннее утро.

Туман.

Полутьма.

Все три легких крейсера, семь нормальных и шесть малых эсминцев вышли в атаку. Стремясь как можно сильнее укусить Балтийскую группировку РККФ. Расслабившуюся. По их ожиданиям. После столь действенной демонстрации недавно…

Расположение мобильной морской базы Советов им было примерно известно. Поэтому они старались выйти прямо на нее. По приборам, ибо в тумане и плохой видимости иначе было невозможно. Но тем лучше для, внезапной ее атаки, дабы на время выключить корабли РККФ из активной деятельности в акватории. Во всяком случае — их основную массу.

После ухода эскадры Королевского флота эта мобильная база переместилась в акваторию Польши. Разместившись этаким морским караван-сараем в самом удобном месте для перехвата судов, идущих в Данциг и Гдыню.

Иной день их даже было видно с мыса Хельской косы.

Дирижабль уж точно. Который обеспечивал полное и тотальное перекрытие акватории Данцингского залима, «болтаясь» на высоте трех километров. Заодно прослушивая радиопереговоры и пытаясь взять на них пеленг, играясь с направленными антеннами. Получалось не очень хорошо, но с этим вопросом только пытались разобраться…

Первыми шли малые эсминцы.

Широким веером.

Они прощупывали туман.

За ними продвигались полноценные эсминцы. Идущие строем фронта. И замыкали построение легкие крейсера, выступающие просто группой поддержки. Для прикрытия и обеспечения отхода…

Хранить радиомолчание не было смысла.

В регионе много радио.

И переговоры по ним шли постоянно. Поэтому польские корабли постоянно обменивались по радио короткими сообщениями. Чтобы не заблудиться и друг друга не перепутать с кораблями Советов. Видимость все-таки была, мягко говоря, не очень.

Но что-то пошло не так…

После того внезапного встречного боя у Данцига Фрунзе «накрутил хвосты» морякам. И те держались очень собрано. Из-за чего их полная боевая готовность была именно что полной.

Они ожидали круглосуточно чего угодно.

Посменно дежуря. В том числе и на радиостанциях. Так что всплеск зашифрованных радиопереговоров заметили заблаговременно. Еще до выхода польского флота в море. А потом сумели заметить усиление сигнала по мере его приближение. Что позволило своевременно развернуться в боевые порядки и подготовиться к бою.

Чтобы ускорить и упростить коммуникацию в боевой обстановке на РККФ применялась передача радиосообщений открытым текстом. Без предварительной шифрации. А чтобы неприятель был не в состоянии их оперативно понимать при перехвате, использовались так называемые — национальные смены. То есть, группы военнослужащих, говорящих на достаточно редких языках Союза. Разных. Со сменой раз в несколько дней сразу на всех кораблях. Произвольной смены без всякой системы.

Так что английские радисты, на приближающихся польских кораблях, начали перехватывать бессмысленный набор звуков. Что уже бывало не раз. Какие-то попытки их анализировать собственными силами не давало никакого результата. Потому что перехваты очень сильно отличались день ото дня. Так что эти ребята накапливали материалы. Специально для того, чтобы их сдать в метрополии на расшифровку. Полагая, что столкнулись с какой-то новой системой достаточно надежной и быстрой шифровки.

Вот и сегодня они с умным видом они фиксировали переговоры на табасаранском языке из лезгинской ветви нахско-дагестанских языков. Не понимая этого, впрочем. А в предыдущий раз — записывали фразы на калмыцком языке. Ну и так далее. Редкий день шло совпадение. Тем более, что «национальные смены» активно использовали одним им понятный сленг, в том числе специальный, разработанный в рамках повышения стойкости шифрования этими группами.

Активность советских радиопереговоров польские англичане тоже зафиксировали. Однако вида не предали. Она спорадически возрастала время от времени по неизвестным им причинам. И они это связывали с морскими перехватами, например, транспорта или рыболовецкого баркаса, которые занесло в территориальные воды Польши. А последнее время всякое бывало. Морская блокада, конечно, перерезала почти всякое судоходство в районе. Но случалось разное. В том числе и из-за несовершенной навигации. Особенно на гражданских судах класса «рабочая лошадка».

И вот — туман.

Малые эсминцы уверенно шли вперед. Хоть и не очень быстро. Все-таки видимость — дрянь.

И тут, прямо на них, из «молочных лохмотьев» вынырнули эсминцы типа «Новик», идущие строем фронта. Почти в упор. Кабельтовых десять, может пятнадцать. Не больше.

Мгновение.

И орудия кораблей РККФ начали стрелять, так как их загодя зарядили и изготовили к бою. Сразу. И довольно прицельно, ибо дистанции были смехотворные. Почти в упор. С такой дистанции промахнуться было сложно. Поэтому тот, кто первым открыл огонь и получил решительное преимущество. Вон — даже один 102-мм снаряд, взорвавшийся на палубе малого эсминца — выглядел катастрофой. А когда их там взрывалось два-три в течение минуты? А если больше?

Так что первый эшелон польского наступления отвернул и попытался ретироваться. Кто смог. Потому что «Новики» долбили из своих орудий как безумные, буквально засыпая противника снарядами. Взамен же почти не получая ничего. Ибо расчеты открыто расположенных орудий противника выкосило почти сразу при такой плотности попаданий.