Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин

Молотова, а 24 июня вернулся в свою эскадрилью. В полку царили оживление и воодушевление, составлялись списки добровольцев для немедленной отправки на фронт. В те же дни наш полк реорганизовали. Из состава 84-го ИАП выделился новый 348-й истребительный авиационный полк. В него вошла 3-я эскадрилья капитана Кантеева, а из техсостава в новый полк вместе со мной попали Петя Кравчук и Петр Сазонов. В начале июля наш 348-й ИАП был перебазирован в Мильскую степь, это близко к советско-иранской границе. Мы сидели в глухой и голой степи на полевом аэродроме и только изредка по трубке телефона возле КП полка слышали невнятные обрывки радиосводок. Радисты говорили, что в сводках Информбюро сообщают об успехах наших войск, о сотнях сбитых самолетов и подбитых танках противника, но где проходит линия фронта — мы абсолютно не представляли. Ни газет, ни писем. Даже политработники ничего не могли нам прояснить. Знали, что немцы взяли Минск и Львов, и все… И тут в один из июльских дней полк получил приказ ударить по аэродрому противника и уничтожить находящиеся на нем самолеты. Название аэродрома в приказе не указывалось, но по координатам цели и по времени полета «Чаек» летчики сразу догадались, что речь идет об иранском городе Тебризе. И спустя несколько дней уже весь наш полк разместился на этом тебризском аэродроме. Из Мильской степи до границы с Ираном, до города Джульфа я вместе с другими ребятами из техсостава добирался на грузовой машине с боеприпасами. А из Джульфы в Тебриз летел на старом самолете «ПР-5». Со мной рядом сидел наш солдат, тяжеловес, украинец Попадюк, который советовал, успокаивая меня и себя: «Если начнем падать, ты упрись ногой в стенку, авось поможет». На Тебризском аэродроме не было никаких следов нашей бомбежки, за исключением неразорвавшейся бомбы ФАБ-50. Наш полк частично расположился на поле, где только что был убран урожай зерновых. Ровная и твердая поверхность, и большая площадь поля подходили для взлета и посадки наших истребителей. Стали смотреть, куда нас нелегкая занесла. Иран произвел на нас удручающее впечатление. Нищая страна. Женщины ходили в чадрах, и было немало таких, которые приходили к нам торговать своим телом за несколько туманов. Крыши над нашими головами не было, но ночи были теплыми, а днем мы прятались от жары под крыльями «Чаек». Совсем близко от нас находился огромный виноградник, хозяин которого сбежал, видимо опасаясь, что «коммунисты его арестуют как буржуя». Там созревали разные сорта винограда, стояли на стеллажах ящики с изюмом, и мы вскоре стали разбираться в сортах винограда, как специалисты. Провели мы под Тебризом несколько месяцев, никто из моих земляков не имел от близких никаких вестей. Я почти ежедневно писал письма на адреса сестер в Овруч и Коростень, и в октябре 1941 года на мой старый адрес в 84-й ИАП пришло письмо с Урала, со станции Халилово, от моей сестры Зины. Она удивлялась, почему я продолжаю писать в Коростень, разве я не знаю, что город давно оккупирован немцами? Она сообщила, что почти вся наша семья — мама и четыре сестры с детьми — успела убежать на восток, и только одна сестра, Малка, осталась с мужем и двумя дочками в оккупации и, как я узнал уже в конце войны, погибла от рук местных полицаев.

И еще два мужа моих сестер — Абрам Цимберг и Миша Лорман, — ушли на фронт и погибли на полях сражений… Только одна сестра, Эсфирь, дождалась своего супруга Саню Яновского живым с войны. В ноябре 1941 года наш полк вывели из Ирана в СССР, отправили на Кубань, разместили рядом с городом Армавир. Техсостав перебросили на Кубань на транспортных самолетах. Но долго там засидеться нам не пришлось.

Наш полк уже под новым номером — 743-й ИАП в конце декабря участвовал в боях на Крымском фронте, в Керченско-Феодосийской десантной операции, и сразу после высадки десанта перебазировался на керченский аэродром, прикрывая с воздуха порты и города Керчь и Камыш-Бурун.

Интервью и лит. обработка — Г. Койфман

Крутских Дмитрий Андреевич

22 июня об объявлении войны мы услышали по радио от Молотова. Сразу объявили боевую тревогу и стали готовиться к походу. Дивизия выдвигалась на Ухту. Крик! Стоны! Плач!

Я должен был идти за 118-м полком. Приехал комдив Панин. Я ему доложил. Он подзывает моего начштаба и объявляет, что я назначен командиром первого батальона снабжения Кемской оперативной группы и с дивизией не пойду, а буду формировать батальон и саму станцию.

— У вас будет шесть рот. Три роты держите боеготовными, для того чтобы они в любой момент могли от вас уйти. Остальные три должны готовить ваши заместители, — сказал он.

— Как же так! Я же воевал! Меня все знают! — Возмутился я.

Он посмотрел на меня:

— Я удивляюсь — разведчик, а приказы обсуждает.

Что такое станция снабжения? Карельский фронт к началу войны был разделен на две армии: 14-я армия обороняла Мурманское, Кандалакшское и Кестингское направления, а Кемское, Беломорское, Медвежегорское и Петрозаводское направления обороняла 7-я армия. Чтобы снабжать армии, назначались станции снабжения, занимавшиеся сортировкой грузов. Каждая станция имела один батальон обслуживания станции, состоявший из 1100 человек (из них 54 офицера) и роты ПВО с 12 счетверенными пулеметными установками. В Кеми они прикрывали железнодорожный мост. Я остался. Пришли люди. Большинство новобранцев на спусковой крючок никогда не нажимало! а оружия нет, обмундирования нет! Тем не менее развернули подготовку. Две роты принимали и отправляли грузы, а также обороняли станцию. А пульрота и еще две роты были организованы в 1-й отдельный батальон Кемской оперативной группы. Я был назначен командиром этого соединения, поскольку был единственным кадровым офицером.

Немцы пошли на Кандлакшском, Кестингском и Ухтинском направлениях 1 июля, а 4 июля финны перешли в наступление на Ребольском направлении против 337-го полка. Меня направили на помощь этому полку. Мы вышли вперед и отступали до Ругозера, где их остановили.

Самые страшные бои были в районе Андроновой горы. Мы отражали 11 атак в сутки! Потери с обоих сторон были значительные.

Там в рукопашной меня ранило штыком в бровь, но я заколол нападавшего. Получилось так, что финны форсировали речку на нашем фланге. Дальше нельзя их было пускать, иначе они нарастили бы плацдарм. Мы пошли в атаку. Выбежали из окопов, а до берега еще метров 400–500. Они встали на нас, и мы сошлись в свалке. Штыковая — это страшно! Пошел редкий кустарник. Бой разбился