Метагалактика 1995 № 1 - Игорь Волознев

А пылающий ураган, выдавив из Кутафьей спасавшийся бегством арьергард, стремительным накатом ударил об угол Манежа, и покатился дальше, походя слизывая десятки обреченных жизней.

Словно в замедленном кино Дмитрий увидел падающую в пламя медсестру Лидию, и, как Грушинский, развернувшись, с перекошенным лицом рвется против движения, но сметаемый живой лавиной, ломается, будто вырванный с корнем тростник, и тонет в ней, погребаемый под множеством затаптывающих его ног.

Новая людская волна оторвала Димку от чугунной ограды, и он вместе со всеми побежал вниз по улице. Перед его застывшим взглядом одна за другой проносились, укрепленные на грязно-зеленых стенах, памятные доски: …Анна Ильинична Езизарова-Ульянова — словно вспышка стоп-кадра; метр на полтора, из серого камня… окна, двери, балконы — балюстрады с решетками похожими на паутину. И следом — будто кровавый лоскут: «Музей В. И. Ленина (в квартире А. И. Елизаровой-Ульяновой). Вход бесплатный».

У Боровицких ворот, тоже, все горело; огонь стекал к Большому каменному мосту, где по водостокам попав на Кремлевскую набережную, уже беспрепятственно заливал пожаром черную гладь Москвы-реки.

Чтобы не попасть в какое-либо жгучее щупальце напалма, Димка выскочил на холм пожухлого газона, и вдруг, в который раз за последние минуты, будто в стоп-кадре остановили движение и выключили звук.

Треск пулеметов, крики, грохот орудий — все ушло куда-то в небытие, а посреди навалившегося чистой голубизной утреннего неба, словно мыльные пузыри, один за другим раскрывались белые купола парашютов.

— Десант… — И тысячный унисонный вздох завороженно исторгся в одном оцепенелом изумлении.

Десантники уже в воздухе вели огонь, но выстрелов не было слышно, так же, как не было заметно движения парашютов, что будто приклеенные застыли посреди небосвода. И эта игрушечная ирреальность становилась вовсе невыносимой, отчего хотелось упасть в жухлую траву и зажать уши ладонями, чтобы не слышать, не видеть, не знать, не существовать, вырваться из этого ада…

Но тут снова прорвалось, будто кто-то прикладом разбил звуконепроницаемые двойные стекла.

— Ребята! Через мост, пока не отрезали! — Прокричал, срывая связки, невесть откуда взявшийся Жерехов, и значительная часть солдат ринулась за ним к Большому каменному…

Вдруг, черный зигзаг располосовал Димкино сознание, и покатился вниз, к мгновенно ослабевшим коленям: он словно воочию ощутил, как разверзается мост под его ногами, как все уходит в тартарары, в преисподнюю, в никуда; рядом прихрамывая семенил Леха и тащил, подставив плечо, раненного брата Андрея: голова близнеца моталась из стороны в сторону, и похоже…

— Мины. Под мостом мины. — В ужасе, до горячей струи по ногам, понял Димка, и отпрянул от увлекшей его толпы, побежал вдоль Боровицкой площади.

Не примкнул он и к основной массе, повернувшей к Большой публичной библиотеке (бывшей Ленинской), инстинктом ощутив — всем вместе, сейчас, можно только погибнуть. Сейчас — каждый сам за себя… Каждый спасается в одиночку.

Дмитрий и еще четверо солдат бежали вверх по уходящей на взгорье Знаменке; на углу ее, скелетом лесов ощетинилось постренессансного стиля здание; Димка бросил беглый взгляд на его облупившиеся стены и сколотые карнизы, и — сердце скакнуло куда-то в кадык.

Из рук приземлившегося на соседнюю крышу «берета», вращаясь, летела ребристо-овальная, блескуче переливающаяся в утреннем солнце, аспидно-вороная лимонка.

Дмитрий отчетливо видел все ее квадратные, нафаршированные смертью сегменты, которые сейчас должны выдавиться чудовищной силой, и рассыпавшись на мелкие зерна, впиться в его тело.

И в следующую секунду, подобно гаубичному снаряду влетев в тесный проулок, он покатился по мостовой, и тут же, рвущийся хлопок швырнул ему вслед бритвенную россыпь чиркающих по стенам осколков.

Наверняка, те, четверо были мертвы, но Димка уже не думал о них; пробежав дальше, мимо похожего на сарай жил-управления, он свернул влево, на детскую площадку и словно с размаху ткнулся о непреодолимую прозрачную стену.

Навстречу, с Волхонки, обрезая на ходу парашютные стропы, поднимались двое десантников.

Димка почувствовал, как сердце, стенобитным орудием ударило о грудную клетку, а холодный, с шумом втянутый воздух обжигающе заломил кончики зубов; он крадучись попятился, и тут же опрометью кинулся назад, в спасший его от взрыва двор, и заметался между облупленными, сложенными впритык стенами домов.

И неописуемо дикая, рожденная безысходностью злоба, наполнила его остервенелой яростью, и он, истошно вопя бросился на трехметровый кирпичный забор; не чувствуя ног вскочил на стенд, служивший ранее «Доской почета», и ухватившись за верхнюю кладку, как обезьяна, перекинул себя на ту сторону.

Висящий за спиной карабин больно ударил прикладом по затылку, но это не имело никакого значения. Наоборот, Димка вспомнил, что у него есть средство для самозащиты.

Он цепко, будто радаром прозондировал замкнутый со всех сторон двор, и взяв карабин на изготовку, тенью проскользнул к узкому проходу между стен.

Прижавшись к углу, осторожно выглянул наружу, и тут же отпрянул назад; посреди перекрестка винтом крутился БТР и палил по крышам изо всех пушек.

— Ага, похоже, что наш, — с радостью подумал Димка, — на крышах, ведь одни «береты». — И чтобы убедиться, вновь выглянул за угол.

Заполняя, словно поршень, весь Мало-Знаменский переулок, БТР двигался в его сторону; пулеметчик приваливался в горловину люка, сходу задраивая за собой крышку, а к Знаменке бултыхаясь летела брошенная им напоследок граната.

Димка инстинктивно отпрянул назад, чтобы не попасть под действие осколков, заметив вскользь, что напротив, в глубине библиотеки, со стилизованной под фронтон крышей, словно взмах крыла мелькнула фигура женщины; нельзя было различить ни ее лица, ни тем более, возраста, но даже за двойным стеклом, в полумраке фойе, с мистической отчетливостью горели наполненные страхом и отчаяньем, словно обретшие самостоятельность глаза.

Видение продолжалось всего один миг, потому что в следующую секунду, машина заслонила собой весь ордер двухэтажного фасада.

И, что есть силы оттолкнувшись, Димка прыгнул на БТР — как лягушка распластавшись по его бронированному корпусу.

Теперь он висел согнув ноги в коленях, а болтающийся на локтевом сгибе карабин, стучал и подскакивал, ударяясь прикладом о траки гусеницы; пальцы очень скоро занемели от холода и напряжения, но отцепиться было нельзя без того, чтобы оказаться тут же раздавленным.