Аромат желания - Анна Данилова

Панина Алевтина Петровна. Женщина приятная во всех отношениях. Справедливая, строгая, милая, вежливая, тихая, скрытная, задумчивая, одинокая, несчастная…

Вежливо выпроводив Катю Веретенникову, Алевтина Петровна села напротив Ольги и пристально взглянула ей в глаза. А потом вдруг сказала:

– Это был мой сын, Женя… Он болен… Лида тебе все расскажет… Я уезжаю, мой адвокат сделает все, чтобы сделка прошла как можно быстрее. Умоляю – прости нас…

Она вышла, хлопнув дверью, и этот конверт на столе казался просто забытым ею. Ольга даже не сразу сообразила, что он адресован ей. Открыла, прочла: «Прости».

«Лида тебе все расскажет»…

Что она могла рассказать, Лидия Наполова?

Она начала припоминать все мелочи, обрывки фраз, телефонные разговоры Алевтины, ее тяжелые вздохи, задумчивость… Больной сын. Она скрывала ото всех, что у нее есть сын. Скрывала потому, что было стыдно. Потому что знала о нем все и покрывала его. Потому что не знала, как ей жить с таким грузом на сердце. Но жить такой жизнью было трудно, и она взяла себе в сообщницы Наполову. Иначе как объяснить эту ее фразу: «Лида тебе все расскажет»?

Первый порыв броситься за ней, догнать, ударить по лицу, еще раз и еще… Оттаскать за волосы, еще раз ударить наотмашь… Это желание длилось всего мгновенье. Потом наступило ощущение какой-то чистоты, тишины и умиротворения. Это она сейчас, здоровая, относительно спокойная, наполненная любовью к Сергею, сидя в теплой уютной кухне за чаем, представила себе жизнь Алевтины Паниной, которая была – какой контраст! – опущена, раздавлена, опустошена, унижена словно самой жизнью и обстоятельствами, напугана, связана по рукам и ногам собственным же материнским инстинктом… И пришла потому, что уже не могла бездействовать, видимо, узнала про Катю Ратманову и ее маленьких детей… Здесь ее система дала сбой. Что-то разрушилось в механизме ее любви к сыну. Куда вот она сейчас пошла? Побежала? Помчалась? Прятать его или, наоборот, сдавать? А может, она задумала страшное… Сделать это с ним. Или с собой?

А ведь такая приятная была женщина, милая. К ней всегда можно было подойти с просьбой помочь. Она была умная, знала, как вести себя с цифрами и людьми. Казалось, она вообще все знала. У нее всегда можно было занять денег. Она приносила из дома очень вкусное варенье из айвы с орехами. Когда она пила чай, то, держа чашку, оттопыривала мизинец. У нее были длинные тонкие пальцы и розовый лак на ногтях. Волосы свои она укладывала в высокую аккуратную прическу – волосок к волоску. Носила дорогие костюмы, женственные блузки…

Вот куда она побежала? Что делать?

Звонок Глафиры вывел ее из шока. Хотелось сказать ей так много, но она не могла. Хотела одного – чтобы они как можно быстрее вернулись. И тогда они пойдут вместе к Наполовой. Если она, конечно, никуда тоже не убежала, не умчалась…

Глаша спросила про Панину. Значит, поездка удалась и они узнали что-то очень важное. Возможно, не приди сама Алевтина, их сведениям бы не было цены. А сейчас она раскрылась сама. Вылезла из своей раковины, сказала все самое важное и снова скрылась.

Звонок прозвучал тоже как-то странно, словно его обмотали ватой. Пошатываясь, Ольга добрела до двери, увидела Лизу, Глафиру, распахнула дверь.

Потом опустилась по стенке вниз, закрыла лицо руками и разрыдалась.

– Это была она? Она? – Глафира помогла ей подняться и утащила в кухню. – Садись и рассказывай, что здесь произошло?

Ольга коротко рассказала, как после их ухода Алевтина Петровна отправила Катю Веретенникову на работу, а сама, оставшись с ней один на один, сказала эти странные слова: «Это был мой сын, Женя… Он болен… Лида тебе все расскажет… Я уезжаю, мой адвокат сделает все, чтобы сделка прошла как можно быстрее. Умоляю – прости нас…»

Они хотели пойти за Наполовой, но Лидия Александровна позвонила сама. Вошла и, оценив ситуацию, сказала:

– Она попросила меня обо всем вам рассказать… Понимаю, что все это будет тяжело и неприятно… Но как случилось, так случилось… И если вы сочтете, что и меня тоже надо наказать, – я готова…

Ольга, глядя на Наполову, не переставала себя спрашивать: кто еще оборотень? Милая, добрая соседка, с которой она делилась самым сокровенным? Коллега, которую считала ангелом и образчиком порядочности?

– Садитесь, Лидия Александровна. – Глафира предложила ей сесть за стол. – Предлагаю рассказать все с самого начала.

– Я так и собиралась сделать.

Она выглядела совсем больной. Даже губы посинели, как это бывает у сердечников.

– Они учились вместе – мой Юра и Алин сын, Женя. Женя был влюблен в одноклассницу, Стеллу. И несмотря на свои пятнадцать лет, испытывал к ней вполне определенные чувства… Мы ничего этого не знали или просто старались не замечать. Подумаешь, мальчик сочиняет стихи, отправляет записки понравившейся девочке. Обычное дело. Женю били. Его сверстники. Одноклассники. За его ум, за непохожесть, за то, что он не боится подойти к красавице Стелле и попросить ее нести ее портфель. И, главное, за то, что его любят учителя и всегда ставят в пример… Юра не раз рассказывал мне о том, что Женю бьют. Он жалел его и всегда боялся оказаться на его месте. Юра вообще боялся боли и боится до сих пор.

– Мне кажется, я начинаю что-то понимать… – вдруг сказала Лиза. – Юра… Ваш Юра… Он видел Женю в тот день, когда все это случилось?

– Да. Он случайно увидел это… И как она идет к нему за мусорные баки… И как Женя выходит оттуда и убегает… И когда девочку нашли мертвой, Юра мне обо всем рассказал. Мы же дружили с Алей…

– Алей или Аллой?

– Правильно – Алевтина, но она не любила это имя, говорило, что это имя для старух, и просила называть ее Аллой. Так вот. Я до последнего не верила, что это сделал Женя. Но подумала, что, кроме Юры, его мог видеть из школьного окна кто-нибудь еще и наговорить на мальчишку. Я просто хотела помочь Але, я пришла к ней и сказала, что Юра его видел. Но чтобы мальчишку не схватили за то, что он, предположим, целовался за мусорными баками с девочкой (мы же все были уверены, что Стеллу изнасиловал и убил взрослый мужчина!), мы решили придумать Жене алиби… С этим я и пришла к Але. И Юре своему сказала, чтобы, если вдруг милиция его спросит, видел ли он чего-нибудь, он сказал, что ничего не видел и что Женя сразу после школы пришел к нам домой… Вот так получилось, что я из добрых побуждений обрекла себя и своего сына на этот огромный и непростительный обман…

– И как отреагировала на ваши слова Алевтина?

– Я отлично помню ее лицо, глаза. Я уже потом поняла, что она тогда, глядя мне в глаза, словно спрашивала себя, можно ли мне довериться. И приняла решение… – Лидия Александровна вздохнула. – Она сказала мне, что знает, кто это сделал… Я видела, что у нее шок. Что ей тяжело. Ей просто необходимо было высказаться. Ведь ее у нас все любили и уважали. Она – замечательная женщина. Этот случай разрушил бы всю ее жизнь, понимаете? Социальную жизнь. Ей все равно пришлось бы уехать, а Женю бы посадили или отправили на принудительное лечение… Она была уверена, что такое больше не повторится…

– Что она хотела от вас?

– Она посвятила меня в свою правду. Она попросила, чтобы мы с Юрой обеспечили алиби Жене, если его вычислят, схватят… Представьте, что со мной тогда творилось, – ведь Женя убил дочку моей подруги, Лены Вершининой.

– И вы согласились?

– У нее в Саратове была квартира, которую она переоформила на меня. Причем сделала это быстро, привела адвоката с документами, я что-то подписала… Вернее, все не так, конечно, было. Я отлично понимала, что делаю. Я позволила ей купить наше с Юрой молчание… Но я не предполагала, что будет продолжение…

– И вас не насторожило, что она расплатилась целой квартирой?

– Я успокаивала себя тем, что она делает это не для меня, а для себя, для того чтобы обезопасить прежде всего себя. Свой бизнес. Мало ли что, а так, квартиры у нее вроде бы и нет. Она и жила там всего некоторое время. И я там останавливалась, когда приезжала в Саратов. Но все получилось так, как получилось. Она купила мое молчание и покупала потом снова и снова…

– Вы переехали с ней в Балашов?

– Нет. Никуда я не переезжала. Но стала ее самым близким человеком, с которым она могла обсуждать свои дела, свою беду. Мы встречались с ней в таких местах, где нас никто не мог услышать, и она изливала мне душу. Она страдала, а вместе с ней страдала и я. И я уже была не рада тому, что помогаю ей… Понятное дело, что я была для нее чем-то вроде жилетки, в которую всегда можно поплакаться, и, одновременно, могла в любую минуту выступить в роли свидетеля, если Жене понадобится алиби. Кроме того, я выполняла различные ее поручения… Встречалась, к примеру, с Лилей, представившись его матерью… Звонила ей, Лиле этой, с телефонов-автоматов, чтобы меня не вычислили…

– Зачем вам понадобилось скрывать, что ваш сын не живет с вашей снохой?