Деус Вульт! - Альфред Дагген

Рожер предпочитал проводить время в своем уютном и прохладном доме или нанять мулов и вместе с Анной осматривать местные достопримечательности, обедая на свежем воздухе.

Одна тень омрачала всеобщее веселье: прованцы и итальянские норманны не желали мириться. Этот раздор слишком близко касался четы де Бодемов: их любимый Роберт де Санта-Фоска был норманном, а все подруги Анны принадлежали к прованскому лагерю. Конечно, они постоянно спорили, кому должна принадлежать Антиохия, но еще большие споры вызывал деликатный вопрос о подлинности Священного Копья. Прованский легат назначил графа Тулузского хранителем священной реликвии, что подняло престиж последнего среди благочестивых паломников, но итальянские норманны, довольно равнодушные к религии и в принципе враждебные Церкви, считали всю эту историю сплошным мошенничеством. Она стала главной темой бесед и споров даже среди тех, кто спокойно относился к вопросу о том, кто будет впредь владеть городом. Хотя Анна и родилась в Провансе, но ее семья слишком давно враждовала с графом Тулузским, а дружба с кузеном Робертом привела ее в стан насмешников. Рожер и сам колебался: сначала он склонен был восхищаться реликвией и почти не сомневался в ее подлинности, но потом понял, что это дело слишком отдает политикой, чтобы быть правдой.

Как обычно, юный рыцарь поделился сомнениями с отцом Ивом. Однажды он встретил священника у выхода из городской церкви. Добряк священник в превосходном настроении возвращался с крещения семьи горца — пастуха, который двадцать лет назад был православным, при турках — неверным, а сейчас принял католичество. У местных пастухов было незыблемое правило исповедовать ту же религию, что и сборщик налогов, который пересчитывал их стада. Ни одному паломнику не приходило в голову, что можно так по-торгашески смотреть на вопросы веры.

— Мы все же покорим эту страну, — говорил священник, пока они медленно взбирались на холм по теневой стороне улицы. — Эти обращения язычников — многообещающий знак. Греки говорят, что неверного невозможно отучить от идолопоклонства, но это лишь доказывает, что они и не пытались их обратить. Они не проповедуют, потому что не дали себе труда изучить местный язык; я думаю, это оттого, что они в глубине души не желают, чтобы спасение коснулось тех, кто не является подданным их императора.

— Хорошо, если это кажется вам обнадеживающим, — откликнулся Рожер. — Лично я не верю, что эти новообращенные добавят мощи нашему войску. Доводилось ли вам крестить хоть одного воина?

— Ну, конечно, наша мораль сильно осложнила бы им жизнь, — признал отец Ив. — Один пленный имел наглость заявить проповеднику, что закон природы повелевает мужчине иметь много жен. Кажется, у большинства неверных от рождения нет ни стыда, ни совести. Я готов одобрить смертную казнь для тех, кто предается содомскому греху [52]. Даже и без Божественного откровения люди должны понимать, что это очень плохо.

— Попробовали бы вы сказать это английскому королю! — рассмеялся Рожер. — Одной из причин, по которой я не согласился служить ему, была его склонность к этому чудовищному греху. Мне не хотелось иметь ничего общего с человеком, которого рано или поздно постигнет кара небесная. Отец мой, вы действительно верите, что нам удастся покончить с идолопоклонством в Сирии?

— Конечно, в конце концов мы добьемся своего, — не раздумывая ответил священник. — Это потребует времени, но Истина победит. Турецкие и арабские воины слишком гордые, чтобы что-то перенять у нас, вернутся в свои пустыни, а смиренные поселяне будут делать то, чему их учат.

— Ну что ж, дай-то бог, чтобы все так и закончилось, но кто должен владеть Антиохией, чтобы вы могли заняться обращением язычников?

— У меня нет на этот счет определенного мнения, — медленно, как будто размышляя вслух, произнес отец Ив. — Греческий император окончательно утратил свои права. Вы слышали, что он увел войско в Константинополь? Граф Вермандуа уехал с ним, а оттуда подался прямо во Францию. Какой позор! Но это к слову. Если город должен принадлежать кому-то из наших вождей, то выбирать придется между графами Тулузским и Тарентским. Оба они славные воины и добрые христиане, и за обоими стоит много сторонников. Не стоит сбрасывать со счета и нашего герцога. Здесь он ведет себя куда достойнее, чем дома, но другие вожди уверены, что властитель, не сумевший удержать отцовское наследство, не сумеет удержать и этого города. А как насчет герцога Лотарингского? Готфрид продал земли, чтобы содержать своих вассалов, и никто не сделал для успеха паломничества больше, чем он. Не думаю, чтобы кто-либо из наших вождей мог тягаться с ним разом и в знатности, и в добродетели.

Рожер улучил момент, чтобы задать мучивший его вопрос:

— Не думаете ли вы, отец мой, что вся эта история со Священным Копьем была слишком на руку графу Тулузскому? Помогло ли Копье выиграть битву? Или все это сплошной обман, как не устают кричать апулийцы?

— Тут три вопроса, а не один, сын мой. Во-первых, мы должны чтить Священное Копье, поскольку его объявил реликвией папский легат. Однако Рим еще не высказался по этому поводу, да и папа в последний момент может изменить решение курии. Во-вторых, была ли наша победа чудом? Я был в дальних рядах пехотинцев и не принимал настоящего участия в битве, но турки, по-моему, не слишком рвались в битву — может быть, потому что превосходили нас числом. Вы же знаете, я разговаривал с пленными, и они сказали мне, что армия была недовольна своим положением. Все эти турецкие царьки ненавидят друг друга еще больше, чем нас, и кое-кому из их вождей не терпелось изменить султану Мосула, который командовал ими. Среди воинов было немало арабов, которые не умеют сражаться врукопашную. Возможно, мы одержали победу только благодаря нашему единству, а турки проиграли из-за междоусобицы. И наконец, дает ли графу хранение реликвии какие-нибудь права на город? Тут я должен сказать «нет». Самые драгоценные святыни не имеют никакого отношения к мирской власти. С другой стороны, все мы обязаны подчиняться греческому императору, владеющему Терновым Венцом и большей частью Истинного Креста, подлинность которых по сравнению со Священным Копьем не вызывает никаких сомнений.

Священник, искушенный в схоластике, сказал главное, и Рожер почувствовал облегчение. Норманн всегда стоит за норманна, но у него было смутное подозрение, что церковь на стороне прованцев. По возвращении рыцарь сказал Анне:

— Я пригласил пообедать отца Ива. Знаешь, он говорит, что честные христиане вполне могут поддерживать графа Боэмунда.

— Тогда тебе следует называть его не графом, а князем Боэмундом, — весело ответила она. — Граф объявил Антиохию независимым княжеством и будет титуловать себя князем. Так мне вчера сказал Роберт.

— Почему бы ему не объявить себя сразу императором Боэмундом? — подхватил отец Ив. — Он ведь не собирается признавать над собой никакой власти, а Антиохия — важнейшая из марок Византийской империи.

Они сели за обед и принялись подтрунивать над промахами и недостатками графа Тулузского.

В конце августа жара усилилась. Конечно, когда войско слишком долго стоит лагерем на одном месте, в нем всегда появляются больные, и, как известно, несчастные, пораженные так называемой «военной болезнью» [53], редко выздоравливают. Но смертность резко возросла, и в городе заговорили о чуме. В середине сентября слух подтвердился, и тогда все, кто мог, начали покидать Антиохию. Рожер и Анна обсуждали, что делать. У них был удобный дом, который ничего им не стоил, и множество слуг, но глупо было из-за этого подвергать себя риску. С другой стороны, порт Святого Симеона, куда обычно бежали обитатели лагеря, был переполнен, жизнь там резко вздорожала, и не было никакой гарантии, что болезнь вскоре не доберется и туда.

Они было решили остаться в доме на вершине холма, достаточно удаленного от миазмов [54] нижнего города, запереться и никуда не выходить, но Роберт де Санта-Фоска предложил им нечто иное. Он пришел вечером после ужина, когда стало немного прохладнее. Норманн был облачен в легкие шелковые одежды и выглядел здоровым, свежим и процветающим. Когда слуга-сириец привел кузена в гостиную, тот первым делом поцеловал Анну и рассыпался в комплиментах ее красоте.

— Удивительно, как ты умудряешься сохранить здоровье в этом гнилом городе, — продолжил он. — Я решил уносить ноги, пока меня не похоронили.

— Ты не похож на больного, — ответил Рожер. — Ишь, какие шелка! Должно быть, служба графу Тарентскому хорошо оплачивается.

— Князь Антиохийский как подобает заботится о своих вассалах, — поправил его Роберт, — но эта шелковая накидка вовсе не от него. Я получил довольно забавную и хорошо оплачиваемую работу у генуэзского бальи — уговаривать евреев везти товары к ним, а не к провансальцам. Мы встречаем их у ворот, а если ты при этом в доспехах, они достаточно сообразительны, чтобы понять намек. Но здесь косит людей самая настоящая чума, и генуэзцы как-нибудь обойдутся без моей помощи. Вы собираетесь уезжать из города?