Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов

Спустя вечность, проведенную в ослепительном небытие пылающей пучины первоначального хаоса, он пребывал во тьме и покое, размышляя над чудом своего сознания.

«Я есть», — только что понял он.

Это был первый и самый серьезный шаг. Дальше стало легче. Потому что, если есть он, значит, есть и нечто, что «не он». Ведь так?

Кажется, он сподобился вернуться в бытие...

Стоп. А он в нем уже бывал?..

Да, и очень далеко. Но, возможно, лучше было бы сказать «давно»?..

Какая разница.

Сейчас он мог бы произнести название того места, как Эгроссимойон. На самом деле слово это звучало совершенно иначе. Да и вообще не звучало.

А может, на самом деле это была Шибальба?.. Кажется, здесь это слово более уместно.

И он больше не там. Потому что?..

Да, потому что прошел...

«Мембрана!» — громоподобно вернулось в память грандиозное слово.

Он снова прошел сквозь Мембрану и вот он здесь.

А где?

Ну, как минимум, в воде. Хотя он ушел в огненное небытие не из воды. Нет, он был... Там было темно, холодно и очень жутко. Там совершалось что-то нехорошее, неправильное...

Он все забыл. Ладно, вспомнит потом.

Вернулось чувство тела. Он ощущал свои сильные лапы, массивный, но подвижный хвост — прекрасный балансир в водах. Здоровые жабры мерно вбирали живительную жидкость.

Он был гол, словно дома. Но ведь... он не был там. Он не должен быть без одежды.

И, в конце концов, кто он вообще такой?!

— Я — Благой, — он не произнес это, а нарисовал в сознании. Мыслеобраз был четким, выпуклым и вполне узнаваемым.

Ему удалось — он вышел иным путем!

И попал туда, куда стремился? Возможно. Однако... здесь он не должен быть Благим. Здесь он должен стать... как же его?..

Да, человеком. С Езоэевели. То есть... да, с Земли.

И если это Земля, он не Благой, а...

Но он все еще в его теле? Почему дышит в воде и балансирует в ней хвостом?

Все это следовало прояснить. А значит, надо двигаться.

Сказано — сделано. Благой изогнулся всем телом и стал скользить по темным водяным тоннелям, лавируя между сталактитами и спускающимися сюда корнями растений, похожими на орудия казни.

Но плыть было тяжело — гораздо тяжелее, чем обычно. Ему казалось, что он вяло полощется в почему-то сгустившихся до консистенции сиропа водах, а не скользит по ним стремительно, почти без сопротивления среды, как обычно.

«Сила тяжести гораздо больше», — догадался он.

Уже одно это говорило, что он на Земле. Снова. И вскоре это стало вовсе несомненным — когда в воде показался отблеск света.

Благой на мгновение вздрогнул, решив, что вновь видит отблеск ТОГО всепоглощающего пламени, через которое прошел эоны назад.

Но, похоже, он просто приближался к поверхности и видел солнечный свет.

Так оно и было — из-под воды он смотрел на искрящуюся под солнцем рябь на ее поверхности. Для человека — даже привыкшего к погружениям — зрелище было восхитительным. Да и для него тоже — он ведь не был избалован лицезрением отблесков светила на водах...

Там, где водяная рябь освещалась ярче, место выглядело более темным, где слабее — более светлым. Негатив мира...

Но он не должен был так видеть...

Он всплыл к самой поверхности, осторожно высунул голову из воды и теперь мог смотреть на этот самый земной мир. Хотя видел пока всего лишь круглую дыру, в которую врывалось ослепительное небо.

И темные фигурки по краям этой дыры. Живые существа. Эгроси... Нет, люди!

Благой ощущал идущие сверху вибрации, возмущавшие молекулы окутывающей его жидкости. Это были звуки — он знал, что это такое и умел различать их. Гул толпы, и нечто, похожее на музыку... Да, это была именно музыка множества странных инструментов — шелест, и писк, и бренчание, и ритмический стук.

Но он не воспринимал, как привык, осмысленные сигналы разумов. Потому что люди не обладают способностью испускать их.

Принимать тоже, поэтому они не знали, что он тут. А видеть его глазами в мутной воде, стоя спиной к солнцу, они были не в состоянии. Он же видел их прекрасно. И прежде всего — стоящего на краю дыры.

Самка. Мелкая — как и все они. В очень ярких одеждах, но с открытой... как же это... да, питательные железы — они же кормят молодь своим телом. Ее талию охватывал толстый цветной шнур, конец которого уходил куда-то ей за спину. Глаза были закрыты — ему показалось, что она вообще присутствует тут лишь телом, но не духом.

Самку окутывали клубы дыма, тоже идущего с поверхности. Дым имел резкий запах — не неприятный, а... непривычный.

Но дым вскоре исчез, а вместе с ним смолкли гул толпы и музыка. Кто-то громко и резко прокричал что-то, и самка... нет, девушка дернулась и полетела вниз!

Она упала в воду недалеко от него, подняв тучу искрящихся брызг, и он на мгновение увидел обескровленное ужасом лицо.

— Леэнмиин! — вырвался у него ментальный призыв, но тонущая не слышала его.

Вот теперь он окончательно вспомнил, кто он, где был до этого, и зачем пришел сюда. Да, теперь его выход!

Благой издал грозное шипение и разом выпрыгнул из воды на крутую стенку колодца, прочно прилепившись к ней мощными присосками на лапах.

Впрочем, прыжок дался ему тоже куда тяжелее, чем обычно. Ничего удивительного.

Он начал быстро перебирать лапами, поднимаясь вверх, откуда раздались вопли ужаса —его наконец-то увидели.

Но он не обращал на них внимания — подниматься было трудно, хотя на взгляд человека он делал это с потрясающей скоростью. Рядом с ним тянулся толстый цветной шнур, уходивший вниз. Он еще дергался — девушка в колодце продолжала бороться за свою жизнь.

Наконец, голова его поднялась над краем колодца и яркое... аделинаам... нет... да, солнце ударило его по глазам. Он хотел прикрыть их третьим веком, но... у него больше не было третьего века.

У него уже не было даже и присосок на лапах — они исчезли. Он очень вовремя поднялся и вылез на поверхность, секундой позже соскользнул бы обратно в воду.

Благой поднялся во весь рост, опершись на хвост (тот у него еще был) и обведя взглядом смятенную толпу.

Все эти люди... Застывшие в разнообразных позах, боящиеся дышать — люди в пестрых одеждах, с раскрашенными телами и в каких-то безумно сложных головных уборах... Или это у них такие прически?..

Все они с