Долгая дорога домой - Александр Афанасьев

— Какой — такой?

— Такой как ты. Сильный… ты сильный.

— Ты знаешь меня пару часов.

— Ты плохо знаешь женщин. Мы чувствуем мужчину с нескольких минут знакомства. Наверное, это идет с древних времен. Женщина должна была найти себе мужчину, который убережет ее и прокормит. И подарит ей ребенка. Или нескольких.

— Я думаю не о ребенке. И тем более не о нескольких.

— А о чем же?

— О том, что будет завтра. Когда я встану утром. Спи.

На следующий день я уехал на службу, сам не зная, что делать. Надо было налаживать деятельность военных комендатур в городе и по всей стране, надо было что-то делать с беженцами, с местами, зараженными радиацией, надо было разрабатывать план прикрытия границы в нормальных и чрезвычайных обстоятельствах, надо было…

Чертовски много надо было сделать. Сделать прямо здесь, сейчас, времени на раскачку не было совсем. Каждый день оборачивался сотней убитых — я считаю не только военных и казаков, но и беженцев — и еще несколькими тысячами, если не десятками тысяч людей, разочаровавшихся в правлении Николая Третьего и в способности временной администрации навести порядок в Тегеране и во всей стране. Еще неизвестно — что из этого было хуже.

Домой я приехал где-то между двадцатью тремя и двадцатью четырьмя часами, злой как собака, теперь уже четко осознающий весь масштаб проблем, свалившийся на меня. На вилле остался постоянный пост из шести казаков, там же осталась Люнетта. И она встретила меня — в комнате, в которой она умудрилась создать обстановку и даже — она с казаками нашла где-то целые стекла и каким-то чудом умудрилась их вставить. Мебель была собрана отовсюду, в основном с соседних вилл. Где она взяла пулярку — неизвестно, но явно не из казачьего котла.

Той ночью произошло и все остальное…

Почему это произошло? Да потому что я не железный. Нет, не в смысле разыгравшейся похоти. Просто я тоже человек, пусть и привыкший жить на глубине, под давлением. Но мне нужно было хоть какое-то живое существо рядом. Существо, общаясь с которым я и сам чувствовал бы себя живым.

Хотя — можно было бы завести собаку.

Картинки из прошлого

10 сентября 2002 года

Тегеран, Персия

Если целая страна допустила, чтобы её правил тиран, вину за это нельзя возлагать лишь на одного тирана.

Доброе утро, страна…

Хотите, подскажу, как можно выучить язык, не слишком сильно потратившись, и даже ничего особо не делая? Очень просто — нужно купить антенну спутникового телевидения и начать с того, что слушать регулярно новости на том языке, который вы хотите выучить. Сначала это будет казаться абракадаброй, бессмысленным набором звуков. Потом — вы начнете понимать, о чем речь. Потом — начнете понимать отдельные слова. Потом — будете понимать уже все, что говорится — примитивно, но для повседневного общения больше не надо. Примерно так пацаны в больших портах, занимающиеся мелкой торговлей в свои двенадцать — четырнадцать лет знают понемногу десяток языков и нигде не пропадут.

Усилием воли я вырвал себя из сна, поплелся в душ. Пять часов десять минут утра… лег в час ночи. Сегодня — не факт, что вообще удастся поспать, дела наваливаются подобно снежной лавине гораздо быстрее, чем удается их разгребать. Войну мы выиграли, теперь самое сложное — мы должны выиграть мир…

Вода даже в Зеленой зоне была холодной — другой просто не было…

Вот так тут мы и живем. Город — многомиллионный мегаполис — до сих пор питается из армейских кухонь, того, что успели запустить — явно недостаточно. Несмотря на все произошедшее — население города не только не уменьшилось, но и увеличилось, недавно военные подсчитали примерное количество палаточных, шиферных прочих лагерей беженцев вокруг города и пришли к выводу, что сейчас население Тегерана и его окрестностей составляет от четырнадцати до пятнадцати миллионов человек. Число это не только не сокращается, но и прибывает, потому что через восточную границу, которая до конца так и не перекрыта, в том числе через зараженные зоны продолжают идти беженцы и поток этот до конца остановить так и не удается, несмотря на патрулирование беспилотников и дирижаблей. Кроме того — люди, сорванные с мест гражданской войной, идут в Тегеран потому, что тут распределяется помощь, и этот процесс удается контролировать мне лично, в других же городах все безумие раздачи гуманитарки не удается прекратить даже расстрелами. Люди живут в палатках, в землянках, в последнее время нам удалось найти какое-то решение — мы закупили и стали выдавать таким вот беженцам стандартные сорокафутовые морские контейнеры. Хотите, смейтесь, хотите нет — но это намного лучше палаток: прочные стены, крыша, пол, двери, можно повесить замок, можно утеплить, контейнер легко перевозить, легко составлять их вместе, образуя лагеря беженцев… я не хуже вас понимаю, что это ничто, но пока это все, что мы можем сделать. А делать надо быстро, потому что ситуация, немного нормализовавшись после штурма Тегерана, снова стала ухудшаться. Эти лагеря… гигантские клоаки под открытым небом — там кишмя кишат агитаторы, экстремисты, их никто толком не выявляет и не изымает. Что там творится по ночам… шииты режут суннитов и наоборот, арабы режут персов и наоборот, все вместе ненавидят успевших прийти из разодранного войной Афганистана пуштунов — а за время беспредела их перешло на нашу сторону разве что не миллион человек, значительная часть — радикальные экстремисты. Но спрос здесь — с нас, и конкретно — с меня, потому что теперь это наша земля и мы за нее в ответе перед Богом, Аллахом, людьми и остальным миром. Действовать мы должны быстро — пока все окончательно не рвануло, мы должны как-то устроить в жизни этот табор, восстановить и запустить промышленность, дать людям работу, хоть какую-то, но работу — и только потом спрашивать за законопослушание. Власть, не способная обеспечить нормальную жизнь своим подданным не вправе с них ничего требовать.

Промерзнув под душем так, что даже кости заныли, я вышел из этой душегубки, начал одеваться. Про зарядку речи больше не было — просто некогда. Кофе пить я тоже не стал — в администрации напьемся.

Одеваясь, я мельком слушал новости. CNN — каждый день я слушал новости на разных языках, чтобы поддерживать в форме свои лингвистические способности. Это своего рода зарядка для ума, иначе язык забывается…

Сегодня годовщина со дня трагических событий в Нью-Йорке и приходится с горечью констатировать, что за этот год мир не стал безопаснее. В Триполи…

Дальше я не стал слушать — выключил. Понятно, что в Триполи — итальянцы просирают, простите, страну. У них есть такое понятие — искусство жить. Но жить с удовольствием и жить в Империи — две вещи суть несовместимые.

Внизу меня ждали броневики — два массивных стальных урода с пулеметными башенками, держат по кругу пятнадцатимиллиметровый бронебойный патрон, решетки от РПГ — иначе по городу передвигаться опасно. Когда только начинали — вставал вопрос, а не передвигаться ли нам на вертолетах, благо вертолеты были, а посадочные площадки оборудовать и защитить от шахида с гранатометом было возможно. Я отказался сам и воспретил другим по одной простой причине — этим самым мы лишим себя стимулов к улучшению ситуации в городе и дадим всем заинтересованным сторонам понять, что мы не контролируем ситуацию и всего боимся. А этого — допустить нельзя. Хотя вертолеты были, и не только у меня — на них перемещались по стране, так намного быстрее. Нас было мало, и успеть нужно было везде.

Надев привычный уже бронежилет — тоже хоть смейтесь, но с безопасностью здесь шутки очень плохи — я влез в головную машину, во вторую погрузился мой лейб-штандарт, то есть группа охраны. Тронулись…

Улицы уже расчистили, начали разбирать завалы, самосвалы, кабины которых были заменены на бронированные, курсировали по улицам, вывозя на свалку мусор и битый кирпич — но работы был еще непочатый край. Поражало другое — работу эту делать не хотели. Пытаясь занять людей — в конце концов, чем-то же они должны были заниматься — мы объявили о наборе гражданских добровольцев за один рубль в день и кормежку. Пришло — на удивление мало людей, хотя беженцев вокруг города было столько, что весь город можно было уже вылизать как на коронационные торжества. Удивляло то, что люди не хотели приводить в порядок землю, где они жили, город, где они собирались жить (если пришли сюда — наверное, собирались здесь жить) они просто пассивно сидели и ждали чего-то. Активных было меньшинство… многих перебили, активные-то как раз и пользовались лютой ненавистью исламских экстремистов, они говорили — это мы сделали, это не Аллах сделал, по шариату сказать так страшный грех, все на этой земле — по воле Аллаха. Я знал, что с этим будет трудно — но все равно массовая апатия поражала. Такое ощущение, что многим все равно было — жить или умирать.