Месть Анахиты - Явлат Ильясов

Он вскрикнул — и уронил кишки и прочее наземь. Все опечалились. Красс виновато улыбнулся:

— Такова уж старость! Но меч я свой не уроню…

Не сбудется! Уронит.

Петроний принес горшок подогретого оливкового масла. И вдвоем с Крассом они принялись колдовать над его пальцем. В палатку велели никого не пускать, — Красс не желал, чтобы кто-либо, кроме Петрония, узнал о его тайном недуге.

Этот недуг непременно припишут, в ущерб достоинству Красса, проклятью богини Деркето, которую он ограбил.

Красс долго держал палец в горячем масле, чтобы он напитался мягким жиром: может быть, соскользнет зловредное кольцо?

Нет, не хочет! Их руки бесполезно ерзали по кольцу. Видимо, оно уже вросло краями в мышечную ткань. Как врастает в зажившую рану наконечник вражеской стрелы, глубоко засевший и не вынутый сразу.

— Редкий случай, — обескураженно разводил руками Петроний, считавший себя хорошим врачом.

Он предусмотрительно захватил с собой лечебник с перечнем средств, которыми, по примеру знаменитого Катона Старшего, лечился сам и пользовал домашних, включая рабов.

— «От зубной боли, — раскручивал свиток Петроний, — хорошо помогает отвар горлянки». Нет, не то.

— Боль не легче зубной. — Красс осторожно, от плеча, помахал неловко согнутой рукой.

— «Венок из темно-красных левкоев отрезвляет пьяного и прогоняет тяжесть в голове».

— Что ты городишь?

— «Отваром красной свеклы… следует мыть голову при парше, и это средство очень действенное. Если в ушах стоит звон, сок капают в них, и звон проходит».

— Что за ерундой ты пичкаешь меня? — вскипел Красс. — Я вот сейчас хвачу тебя кулаком по глупой башке — в ней звон пойдет! — В последнее время он становился все раздражительнее.

«Не хватишь, — злорадно подумал Петроний. — Больше не хватишь! — Он не забыл, как его ударил Красс в палатке у Зенодотии. — Кулак-то подгнил. Но левый еще цел! — спохватился военный трибун. — Он и левым может так хватить, что не звон, а грохот пойдет».

— Сейчас, сейчас. Пусть император соизволит потерпеть, — сказал он уклончиво-витиевато, на местный лад. — «Глисты выгоняют… настойкой фанатов на терпком красном вине». Хм. А, вот оно! «Возьми горшок, влей туда шесть секстариев воды и положи копыто от окорока…»

— …Не ослиное? — съехидничал Красс.

— «…и два кочешка капусты, две свеклы вместе с ботвой, росток папоротника, немного меркуриевой травы, два фунта мидий, рыбу головача, скорпиона, шесть улиток…»

— Только дохлой змеи не хватает, — проворчал «император». — И двух фунтов дерьма.

— «Все это увари до трех секстариев жидкости. Масла не добавляй. Возьми секстарий этой жидкости, долей один киаф косского вина, передохни…» Тьфу! Это, оказывается, от засорения желудка.

— Убирайся!

Огорченный Петроний поспешно свернул лечебник.

— Нет, постой, — задержал его Красс. Он сам кое-что понимал в медицине. — Вели принести сырой репы, истолченной с солью. Правда, это от болезни ног, но все же. И еще… — Он тяжко вздохнул. — Возьми у лекаря, грека Дорифора… пучок полевого шалфея.

— То есть буквицы? — удивился Петроний. — Но ведь она — от колдовства.

Чтобы Красс, в медный асс не ставивший всякую «поэзию»…

— Вот именно, — хмуро отвел глаза «император». — На шею себе повешу.

«Да, видно, крепко допекло его кольцо богини Деркето», — усмехнулся мысленно Петроний.

Два смешных старика. Кто бы подумал со стороны, что эти два глупых, смешных старика готовы обречь десятки тысяч людей на гибель, а сотни тысяч — на рабство?

Положение караульных войск, оставленных в месопотамских городах в прошлом году, оказалось не столь уж плачевным, как думал Красс. Да, конечно, случались налеты, обстрелы, иногда доходило до рукопашных стычек в открытом поле, но гарнизоны в общем держались неплохо.

А после того, как основные римские силы переправились на восточный берег, парфяне и вовсе прекратили осаду тех городов, сели на быстрых коней и улетучились.

Лазутчики из местных жителей, сходив в разведку, донесли, что местность совершенно безлюдна, но замечены следы множества лошадей, как бы совершивших крутой поворот и уходящих от преследования.

— Сразу учуяли, что им теперь несдобровать, — горделиво заметил Петроний на военном совете. — Когда на тропу выходит лев, шакалы прячутся в кустах, — привел он к месту восточную поговорку.

Лишь Зенодотия в руках неприятеля.

— Злосчастная Зенодотия, — сказал задумчиво Кассий, видно, желая внести на ее счет какое-то предложение, но горячий Публий не дал ему говорить:

— Взять и срыть до основания!

Он не бывал в этом городе, ибо приехал после событий, случившихся там, но ему, конечно, о них рассказали.

— Зачем? — возразил Петроний. — Зенодотия — особый город. С него начинается путь нашей славы. («Или бесславия», — подумал с горечью Кассий.) В нем благородный твой родитель получил высокое звание императора. Зенодотию следует сохранить на века! Но, конечно, переиначив название. Назовем ее Крассией.

…Опротивел он квестору Кассию! Люди делают дело, по крайней мере хотят делать, а этот мешает им, носится возле, как дым у костра. Чем больше дыма, тем в костре меньше пламени.

— Неужели, — сурово одернул Кассий ретивого военного трибуна, — ты не нашел в этих краях города, более достойного имени Красса, чем жалкая крепость на безымянной речке? Когда мы возьмем весь Восток, — сказал он с горькой иронией, — тогда и переименуем несчетное множество Александрий, Селевкий и Антиохий, которыми три хвастливых царя сплошь утыкали Азию. «Крассия на Тигре», «Крассия Парфянская», «Крассия-Согдиана». Неплохо звучит?

Легат Октавий усмехнулся. Это заметил Публий. Он вспыхнул, уловив в словах Кассия и в усмешке Октавия некий выпад против его отца. Публий выжидательно обернулся к «императору». Что скажет родитель?

— Вот именно! — строго промолвил Красс. Предложение Петрония, хоть и очень приятное, сейчас неуместно. Это понял Красс по выражению глаз квестора Кассия. — Действительно! Мы играем в войну или воюем?

— Но это — после, когда мы возьмем весь Восток, — продолжал терпеливо Кассий. — И установим повсюду римскую власть… Зенодотия нам нужна для других, более близких целей. Да, мы займем ее! И превратим в опорную крепость. Пока не узнаем о неприятеле что-нибудь достоверное. «Сели на быстрых коней и улетучились». Куда улетучились? И надолго ли: на три дня, навсегда? Откуда, с какой стороны могут нагрянуть? Сколько их?

Публий согласно кивнул. «Я смелый воин, но не стратег», — подумал он, завидуя Кассию.