Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма - Кэтрин Зубович

организациями, где мы обеспечиваемся работой, т. к. жительство в этих районах сопряжено с огромными затруднениями в транспорте (особенно, в ночное время, связанное со спецификой нашей работы) и полным отсутствием телефонной связи и др. удобств»[565]. Кроме того, переехав на окраины, они окажутся вдали от московских медицинских учреждений (Арутчян страдал гипертонией). Как было известно супругам, УСДС строило в Москве ряд «высотных зданий» (об этом они написали в скобках). Они хотели бы получить жилье в одном из этих зданий[566].

Илл. 5.6. Карта развития Москвы к середине 1950-х. Cox Cartographic Ltd.

Арутчян и Беджанян принадлежали к московской культурной элите, и их предположение о том, что по этой причине они могут обладать особыми правами, основывалось на юридических и культурных нормах, в соответствии с которыми в сталинское время распределялись привилегии. Начиная с 1930-х годов, представители определенных профессий, например, ученые и писатели, получали намного более просторное жилье, чем среднестатистические горожане. Арутчян и Беджанян многие годы вносили заметный вклад в культурную жизнь Советского Союза и потому полагали, что заслужили большую благоустроенную отдельную квартиру в центре Москвы. Уже сам факт, что они и так жили в отдельной трехкомнатной квартире, ясно свидетельствовал об их высоком социальном положении. Но чтобы придать своей просьбе еще больший вес, супруги приложили к письму записку от главного архитектора Москвы Александра Власова, в которой сообщалось, что в 1941 году Арутчян работал над маскировкой Москвы и в 1947 году, по случаю празднования 800-летия столицы, был награжден за эту работу медалью[567]. В итоге же прошение супругов не возымело действия: в конце января 1953 года их переселили в Текстильщики в двухкомнатную квартиру[568].

И свое название, и свой характер район Текстильщики получил от текстильных фабрик, появившихся к юго-востоку от Москвы в конце XIX века, и от рабочих поселков, выросших рядом с ними. Застройка этой местности началась за десятки лет до расселения Зарядья, но, как хорошо знал Арутчян, район был все еще плохо связан с центром города. В 1947 году в Текстильщиках проживали около 25 тысяч человек, занимавших 1 359 квартир. Но решение о газификации Текстильщиков и других отдаленных районов Москвы власти приняли лишь в 1948 году[569]. Тогда же УСДС было выделено семь гектаров земли для постройки жилья для людей, выселяемых из Зарядья[570]. В 1949 году УСДС продолжало присоединять район, отданный под жилищное строительство, к городским энергосетям[571].

Жилой массив в Текстильщиках, построенный УСДС на окраине Москвы, по плотности населения и быстроте возведения предвосхищал массовую застройку, которая развернется уже в хрущевскую эпоху. Новый жилой квартал тянулся к юго-востоку от пересечения Остаповского шоссе (ныне Люблинской улицы) и Проезда № 1906 (ныне Саратовской улицы). Составили новый квартал более десятка четырех-и пятиэтажных домов разной величины из силикатного кирпича[572]. В каждом из домов насчитывалось от 36 до 59 квартир. Полукруглые фронтоны над окнами первых этажей и над дверьми и прочие неоклассические архитектурные детали делали Текстильщики похожими на другие жилые районы сталинской застройки, но все равно считалось, что этот новый район не согласуется с градостроительным планом Москвы. Поскольку в 1949 году на стадии разработки находился новый Генеральный план, по мере разворачивания строек в Текстильщиках архитекторы из Министерства городского строительства выражали обеспокоенность тем, что новый жилой массив не только создается вне связи с более ранними проектировочными документами, но и противоречит их представлениям о будущем развитии Москвы[573]. Жители Зарядья тоже понимали, что поспешное возведение этого нового жилого района явно не входило в изначальный план.

Московские переселенцы, в отличие от граждан других стран, оказавшихся в аналогичном положении, не могли образовать какие-нибудь объединения жителей для борьбы с ползучими стройками, захватывавшими их родные районы. Не могли они и публично протестовать или коллективными стараниями смещать с властных должностей местных функционеров, поддерживавших алчных застройщиков в ущерб интересам местных жителей. Зато в распоряжении советских граждан имелся другой инструмент воздействия – письмо к представителям власти. Сочинение таких писем в позднесталинскую пору (как и раньше, и позже) являлось вполне приемлемым способом выражения недовольства. Перспектива переселения побуждала рядовых граждан писать высшему руководству страны и добиваться, чтобы местные бюрократы обеспечивали переселяемых новым качественным жильем, причем своевременно. Многие авторы облекали свои жалобы, просьбы о помощи и обличения в форму эмоциональных автобиографических рассказов, какие по меньшей мере с 1930-х годов сделались в Советском Союзе своего рода нормой для открытых писем[574]. Таким образом, отправляя властям послания с жалобами или обличениями, жители Зарядья подхватывали обычай, успевший перерасти в настоящий ритуал[575]. Обращение к властям и в газеты, чтобы сообщить о невыносимых жилищно-бытовых условиях и коррумпированных чиновниках, отвечающих за распределение жилья, в самые разные годы существования СССР для многих граждан было совершенно обычной практикой[576].

В конце 1940-х – начале 1950-х годов переселяемые москвичи общались с советским государством при помощи пространных посланий, где описывалось прошлое и настоящее их семей и выражались искренние надежды на лучшее будущее. При помощи этих рассказов граждане взаимодействовали с государством, а государство, в свой черед, так или иначе реагировало. Эти письма получали, читали, обсуждали и отвечали на них – порой резко, а иной раз и доброжелательно. Поскольку для обработки обращений граждан существовал обширный аппарат, понятно, что и советское государство извлекало из этой переписки определенную пользу. Разумеется, обмен письмами служил важной формой сбора информации, которая позволяла верхушке следить за тем, как справляются с работой управленцы среднего звена. А еще возможность писать письма в органы власти побуждала людей проявлять себя как граждан, играть активную роль в политической жизни своей страны.

В то время как москвичи, вроде Арутчяна с женой, обращаясь к государственным чиновникам, упирали на свои профессиональные достижения и заслуги и рассчитывали на поддержку влиятельных покровителей, другие полагались главным образом на личные рассказы о подвигах в годы войны и описания собственных каждодневных мытарств. В ноябре 1950 года письмо Сталину написала Анфиса Вихорева, которая надеялась получить в Кунцеве отдельную квартиру, а не одну комнату, которую ей отвели в квартире, где должны были поселиться еще три семьи. Когда Вихорева писала письмо Сталину, она все еще жила в Зарядье недалеко от Арутчяна с Беджанян по адресу Елецкий переулок, дом 12. Муж Вихоревой, рабочий, умер еще в 1929 году, оставив ее одну с тремя сыновьями. Один сын умер в 1939 году, второй погиб на фронте в 1944-м. Третий