Голос бездны - Ветер Андрей

– Это зачем же? Сейчас уже поздно, никто не приедет. Для чего такой трюк? – удивился Лисицын.

– Чтобы задницу прикрыть, балбес. Об этих звонках непременно станет известно и Когтеву и Чемодану, и всем остальным. Пусть понервничают. Я хочу заставить их всех зашевелиться активнее. Они задёргаются, захотят убрать Когтя побыстрее. Естественно, что работать будут неаккуратно. Мне только этого и нужно. Разве это не очевидно?

– Очевидно? – Лисицын налил очередную чашку чая. – Дурацкое слово «очевидно». Откуда взялось слово «очевидно»? Почему не говорят «ухослышно» или «ногоходно»?

– Какое такое «ухослышно»? – вступил в разговор Влад.

– Обычное, – ответил с невозмутимым лицом Лисицын. «Очевидно» происходит от «очи» и «видеть». Почему тогда нет соответствующих слов, связанных с другими действиями?

– Влад, он сейчас начнёт тебе мозги втирать, – пояснил Романов своему подчинённому. – Его хлебом не корми, дай словечками поиграть. Ты не видишь, что ли, как он подбирается, выискивает повод для активного спора, чтобы разложить вас и пригвоздить своими разглагольствованиями? Знаете, братцы, как он однажды, когда мы ещё торчали в Ченгреме, ораторствовал перед нашими солдатами на тему войны? Не поверите! Я уже подумывал о том, что его придётся выслать оттуда за разложение морального духа моих бойцов или посадить под арест. Он тогда в плену у горцев побывал, насмотрелся на их жизнь и ну загибать про всякое…

– Ничего я не загибал, – возмутился Сергей. – Я говорил о том, что видел. А видел я, как мужики в горах танцевали перед боем. И тогда я понял, что нам таких людей не одолеть. Наёмников одолеть, а этих, вольных, – нет. Вольные навсегда останутся вольными.

– Вот-вот. Нашёл, что сказать солдатам во время войны.

– А когда мне им говорить это? Когда они по госпиталям будут валяться без рук, без ног, без глаз? Я и сейчас повторю то же самое. Никакие правительственные войска со всей своей бронетехникой ни на что не годятся против таких партизан. Правительственные войска, которые военное дело воспринимают только как умение точно стрелять по цели, могут уничтожить такого врага физически, но не морально. Солдаты – люди подневольные. Такая армия может вести успешные боевые действия только против такой же армии. Что же до горцев или каких-либо иных аборигенов, то они воюют иначе. У них дух другой. Они танцуют, хороводами вокруг костра ходят. А это такую силищу даёт, что мало не покажется. Они прекрасно знают, для чего идут в бой. У них настрой вот здесь, в сердце, настоящий воинский дух. Мы же не танцуем.

– При чём тут танцы, Сергей? – взвился Романов.

– Воинское искусство держится не только на умении правильно держать нож или пистолет. Взгляни на всю свору, которой окружил себя Коготь и ему подобные. Там очень сильные ребята найдутся, и головой они своей рискуют точно так, как наши солдаты на войне. Разве что деньги здесь получают за риск и верную службу совсем другие. Но вряд ли кого из этих амбалов можно назвать воинами.

– Конечно, они не воины. Обыкновенные бандиты! – гнул своё Романов.

– А чем они отличаются от солдат, стреляющих в горах по местным жителям? – возмутился Сергей. – Если там солдаты, то и эти бандиты такие же солдаты, Ваня. И ты не отнимешь у их профессии ни риска, ни страха, ни смерти.

– Они воюют не за Родину.

– А наши пареньки в Ченгреме и других «горячих точках» воюют за свою Родину, что ли? Бросьте, господин полковник, не надо юлить перед самим собой. Их туда швыряют, потому что они бесправны, никто не спрашивает их согласия, а за отказ выполнить приказ их упекают за решётку. А те, которые по контракту идут, так их тоже патриотами не назовёшь. Они деньги зарабатывают. И никогда такие парни не будут петь горячие песни перед костром, чтобы кровь вскипела. Они лучше водки жахнут, чтобы страх придавить… Воин это образ жизни. Нет, я ничего не хочу сказать против спецназовцев, Ваня, ты же знаешь, с каким уважением я отношусь ко всем спецам. Но всё-таки это – их работа. Они всегда могут оставить её и перейти на другую. Сколько твоих ребят бросило работу из-за мизерной зарплаты? Сколько ушло вкалывать в частные структуры, которые фактически работают против государства?

– Самураи тоже часто шли наёмниками, – проговорил Романов. – А мне кажется, что самураи – воины из воинов. Или я ошибаюсь?

– Мне начинает казаться, что вы сейчас поссоритесь, а я так и не пойму, о чём вы толкуете, – нахмурилась Ксюша. – Вы для начала разберитесь в терминологии, а потом уж затевайте спор, ладно? Я не разбираюсь в самураях и не разбираюсь в тонкостях спецназа, но вы же говорите о том, что знаете. Почему же вы не понимаете друг друга? Воин это кто? Или что? Это профессия? Или призвание? Или духовность?

Мужчины посмотрели на Ксению с удивлением…

Ночные передвижения

Эдуард Семёнов приехал к Чемодану не сразу. Он долго размышлял о Когтеве, прикидывал все «за» и «против». Конечно, Когтев влип. В том не было никаких сомнений. Влип основательно. Скорее всего, его возьмут, так как уже разыскивают повсюду. Через пару часов после встречи с Когтевым в «Васко да Гама» Семёнову позвонил главный редактор «Волонтёра» и застрочил, точно пулемёт:

– Эдик, я только что имел разговор с Лисицыным. Он сегодня, несмотря на поздний час, собирает журналистов, чтобы сделать какое-то заявление насчёт Когтева. Оказывается, Михал Михалыч свою красотку живьём в землю зарыл! Голова кругом идёт!..

После пары таких звонков Семёнов понял, что с Лисицыным разбираться поздно. Информация уже получила широкую огласку. Значит, Когтева не отмыть. Если же его не отмыть, то от него следует избавиться. И по возможности быстрее. Теперь Когтев становится опасен для всех. Он слишком тесно завязан на Семёнове, Саприкове, Фелимонове, Жбане и других. Нельзя допустить, чтобы он потянул за собой хотя бы одного из этих людей. Один низложенный король не должен свалить других королей. Нет, Когтев человек конченый. И кончать его нужно очень быстро. Ни о каком сходняке не могло быть и речи. Решать нужно было самому или… Семёнов расстроенно вздохнул и набрал номер Саприкова Старшего.

– Алло, Чемоданчик? Это Эдик говорит.

– Можешь не представляться, старик, я твой нежный голосок из тысячи других узнаю, – ответил Чемодан пьяным голосом.

– Мне бы поговорить с тобой надо.

– Валяй. Мои локаторы наготове.

– Не по телефону. Пошушукаться. Это очень важно и срочно. Касается Михалыча.

Чемодан громко засопел в трубку.

– Ладно, я дома. Ты подъедешь или хочешь где-то ещё?

– Приеду к тебе.

Они встретились через сорок минут.

– Что у тебя? – с порога начал разговор Чемодан. – Не ходи кругами, выкладывай прямо.

– Несколько часов назад я разговаривал с Когтевым. Он просил у меня помощи. Он спрятался в углу и не имеет возможности высунуть нос.

– Я в курсе, – Чемодан провёл Семёнова в гостиную, – знаю, что Коготь шнуркуется.

– Я полагаю, надо сделать так, чтобы он не поставил нас в неудобное, очень волнительное положение, – негромко произнёс Эдуард, элегантно поправляя завитую прядь волос на виске. – Ведь менты скоро вычислят его. Ни ты, ни я в этом не заинтересованы.

– Ты намекаешь, что он может потянуть за собой и нас? – нахмурился Чемодан.

– Мало ли как повернётся дело. Он в отвратительном состоянии.

Чемодан наклонился вперёд. Его так и подмывало открыть Семёнову, что он сам уже собрался разделаться с Когтевым. Но Чемодан сдержался. Он прекрасно знал Эдика, этого тонкого, скользкого, хитрого, опасного и изящного, как змея, человека. «Пусть мои пожелания останутся при мне», – рассудил Саприков Старший, переборов пьяное желание поведать о своих замыслах, и вместо этого спросил:

– Ты пришёл сблатовать меня на эту работу?

– Я пришёл обсудить положение, – улыбнулся хитро Семёнов.

– А затем на меня укажут рукой, что я воспользовался случаем? Никто же не поверит потом, что положение Когтя было полный горюн! – Произнося эти слова, Тимофей Саприков мысленно улыбался. Эдик Семёнов появился в его доме с своим предложением как нельзя более кстати. Теперь совесть Саприкова очистилась. То, что несколько часов назад он единолично принял решение убить Когтева, нарушив законы своего мира, не имело теперь никакого значения. Отныне он мог не беспокоиться. Решение о ликвидации Когтева принадлежало не ему одному.