Интервью со смертью - Ганс Эрих Носсак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я забыл, что происходило потом. Не помню я и имени этой восьмой сестры, иначе я бы ее позвал. Но так как я тщетно перепробовал всевозможные имена, я предпочел вместо этого припомнить другую сказку.
Одну деревню захватили враги и убили всех ее жителей — всех, кроме одного. Три дня и три ночи лежал он рядом со своими мертвыми односельчанами, надеясь, что прилетит орлица, вырвет из его груди сердце и унесет в свое царство. Но вместо орлицы явились крысы и мухи. Тогда человек поднялся, сел на берегу моря и вскричал: «Что же мне теперь делать? Должен ли я стать Орионом?»
Как было бы прекрасно, если бы та девочка и тот человек встретились. Они бы подошли друг другу и помогли миру стать лучше. Да, и пока я раздумывал, как бы мне свести их вместе, мне в голову вдруг пришел вопрос: как мы, собственно, дошли до того, что стали называть такие истории сказками, словно такое уже невозможно в действительности и не может происходить сегодня? Я бы предпочел, наоборот, считать сказочными фигурами тех, кто, не хвастаясь, может утверждать о себе, что никогда не хотел никуда бежать и никогда — за все последние годы — не ныл и не стонал.
По зрелому размышлению должен сказать, что эта книга сказок не так-то уж мне нужна. Надо смотреть только в себя и стойко переживать свою судьбу.
Отчет инопланетянина о людях
Согласно полученным мною инструкциям, я не стал открываться, но смешался с ними и вел себя так, словно был одним из них. Правда, эта предосторожность, скорее всего, была излишней, ибо у этих существ напрочь отсутствует способность поистине чему-либо удивляться. Однако они, как и мы, были однажды сильно одержимы, как мне удалось — хотя это и было дерзостью с моей стороны — понять из остатков их трудов и сетований старых людей.
Прошу Вас воспринимать все, что я имею Вам сообщить, как повествование, ибо я исходил из желания выяснить истинное положение этих существ, и не считать это сообщение исчерпывающим докладом, каковой я непременно представлю на суд Вашей мудрости, дабы Вы смогли позже прийти к нужным выводам. Я горд тем, что Вы сочли меня достойным этой миссии, и уже теперь осознаю всю меру ответственности, с нею связанной. Я наблюдаю здесь так много невероятного, что предпочту не спешить с высказыванием своего мнения. Я прибыл сюда лишь для предварительного прощупывания обстановки, которая пока остается для меня покрытой непроницаемым туманом. Поэтому наберитесь терпения.
Дело в том, что здесь нет ничего более осязаемого и реального, нежели то, что можно было бы выразить словами: так уж сложилось! Или: так они хотят! Прежде всего, эти существа лишены уверенности в себе, и это разительно отличает их от всех известных нам существ. Было бы большим заблуждением думать, будто для них быть человеком означает почетную и превосходную форму бытия. Каждый, кто имеет с ними дело, с содроганием убеждается, что, похоже, как раз за это они себя и презирают, что им надо еще расти, достичь цветения и плодоношения, ибо это необходимо всему живому для сохранения своего рода. Желания их при этом безмерны, а так как они изо всех сил стараются увильнуть от необходимости, их возможности сильно ограничены. Однако никто так и не смог мне сказать, чего они добились бы, если бы им удалось, как они того хотят, превозмочь свою нынешнюю форму и стать настоящими людьми. При этом нельзя сказать, что они до сих пор охвачены каким-то детским утренним полусном. Их день уже позади, и сознание того, что световой день прошел зря, заставляет их сомневаться во всем. Как можно ожидать от существ, которые не верят в самих себя, что они смогут устоять против тьмы?
Не удивляйтесь, что я веду речь о таких вещах, ибо я с полным правом могу предполагать в этом истинную первопричину их сущностного бедствия. Да, дошедшие до нас слухи о них ни в малейшей степени не были преувеличением. Они прозябают, как не подобает живому существу. Им нечем согреться и нечего надеть. Питаются они ядовитыми отходами. Тела их покрыты нарывами и струпьями, они шатаются от слабости, а многие, очень многие из них умирают от голода. Ни одно существо, видящее их страдания, не может не испытывать жалости. Я лично наблюдал, как даже дерево со стоном склонилось над беглецами, чтобы защитить их от бедствия.
Однако как можно, если Вы, в своей великой мудрости, придете к такому решению, снабдить их едой и одеждой? Осмелюсь спросить, не приведет ли это к тому, что люди лишь примутся уничтожать самих себя с новыми силами? Ибо у них раньше было всего в избытке, но они не смогли распорядиться тем, что имели, а кто имел всего вдосталь, не отдавал другим то, что не было ему нужно. Они предпочли задыхаться от переизбытка.
Они сами довели до того, что все привычки, все обычаи, дорогие их нраву и полезные для их здоровья, оказались уничтоженными. Но они не осознают и этого. Когда говоришь им об этом, получаешь весьма загадочные, противоречивые ответы. Тебе, говорят они, было суждено победить меня, а мне было суждено потерпеть от тебя поражение. При этом жизнь победителя столь же жалка и убога, как жизнь побежденного, и оба стонут и жалеют о своих поступках. Относительно того, что или кого они имеют в виду под неким третьим существом, которое заставило их терзать самих себя, я не смог выяснить даже при самом тщательном исследовании. Старики говорят о каком-то существе, которое они называют Богом. Но они вкладывают настолько мало чувства в это слово, что я так и не смог составить для себя отчетливый образ этого существа. Возможно, то, что они так называют, есть лишь образ их желаний, и образ этот разбит, как и все остальное; в противном случае мы знали бы хоть что-то об этом существе. Молодые, однако, не желают больше знать это слово, а так как они не знают, кому мстить за все их несчастья, они
