Останься со мной - Маргарита Дюжева

Дальше я просто зависаю на сайтах с детской мебелью. Выбираю шкафы, стеллажи, кровать, стол, попутно какие-то пуфики и игровые палатки. До этого момента я даже не представляла, что во мне живет чокнутый дизайнер, готовый до посинения искать покрывало в цвет строчки на шторах.

Это занятие настолько меня увлекает, что я забываю обо всем на свете. Погружаюсь полностью, не замечая того, что творится снаружи.

Лай Сэма — мимо. Наверное, гоняет кошку по двору.

Тихий щелчок входной двери — показалось.

Шаги в коридоре — просто сквозняк.

А вот когда на пороге появляется чья-то тень, игнорировать уже поздно.

Я как раз сижу на полу, разложив перед собой листочки с планом того, как и что буду расставлять, поэтому взгляд упирается в дорогие туфли на космической шпильке.

— И что ты тут делаешь? — холодный голос Эльвиры пробивает до самых пяток.

Я медленно поднимаюсь:

— То же вопрос могу задать и тебе.

Она поднимает руку, и я вижу, как на указательном пальце болтаются ключи.

— Угадай, — хмыкает она и уходит.

По звуку шагов понимаю, что она направляется в комнату Демида. Туда, куда мне не хватает пороху зайти! А она запросто! Я не выдерживаю и бегу следом, как раз чтобы увидеть, как она бросает сумочку на кровать, будто у себя дома, и открывает шкаф. Хмурится.

— Демид, знает, что ты здесь?

— Милочка. Мне не надо спрашивать его разрешения. В отличие от некоторых, я тут на официальной основе. Невеста, как никак. А вот почему он в дом тащит всяких убогих, я никак не пойму.

— Может, потому что это его дом? — у меня поднимаются злые шипы, — и он не нуждается в понимании со стороны всяких там «невест».

Последнее слово колет язык, но я брезгливо его выплевываю, не без удовольствия наблюдая, как она сначала краснеет, а потом белеет, сравниваясь по цвету со своей идеально отутюженной блузкой.

— Рот закрой.

— Угу. Сейчас, — она еще не в курсе, что у меня проблемы с тем, чтобы вовремя заткнуться, — кстати, раз уж ты такая вся из себя невеста, то может подскажешь, почему в этом доме нигде нет твоих вещей. Я вчера специально прошлась по «злачным» местам в поисках улик. Ни заколки, ни зубной щетки, ни случайно оброненных трусов. Ни единого признака твоего присутствия в этом доме.

Да. Я действительно это сделала. И мне не стыдно.

— Тут одно из двух. Или Барханов запрещает своей невесте свить тут гнездо и наполнить своим барахлом, или эта невеста только в своих воспаленных фантазиях является таковой. Что скажешь?

— Рот закрой! — жестко повторяет она, — и вали обратно на ту помойку, на которой он тебя откопал.

— Слушай, а может после того, как вы расстались, Демид просто нанял службу клининга, чтобы они дом от твоего присутствия отмыли? Вывезли весь твой хлам на помойку и все.

Она сдержанная, холодная, как змея, но все-таки не настолько, чтобы контролировать уровень своего румянца. Краснеет, как рак, и я понимаю, что попала в точку. Не на помойку, конечно, но все-таки вывез, иначе бы она не стояла тут такая вся недовольная, пытаясь прикрыть пафосом свою растерянность.

— Жалость-то какая, — подхожу ближе и захлопываю шкаф, — нечего по чужим вещам лазить.

Знаю, что веду себя как стерва, но она первая начала.

— Это просто возмутительно.

— Будь другом, возмущайся где-нибудь в другом месте. Все на выход.

Да, я ее выгоняю. И мне плевать, что Барханову это может не понравится. Защищаюсь как могу.

Впрочем, Вобла не сопротивляется. Окатывает взглядом, полным ледяного пренебрежения и выходит из комнаты. Конечно, задевает меня плечом. Как без этого.

Я иду следом за ней, чтобы проконтролировать и молюсь, чтобы эта зараза больше не открывала рот, потому что спорить с ней — больно. У меня перед глазами стоит тот момент, когда я прячусь за машинами, еще не зная, что беременная, а она обнимает Демида и вместе с ним уезжает. Больно. Даже несмотря на то, что прошло столько времени — все равно больно.

К сожалению, заткнуться Вобла не хочет. Уже возле лестницы останавливается, сжимает перилла так, что белеют пальцы и решительно оборачивается ко мне:

— Думаешь, что победила? Думаешь, что будешь ему нужна?

— Я ничего не думаю.

— Он сдохнет от скуки уже через неделю. С тобой ведь ни поговорить, ни обсудить, ни в люди выйти. Таких только имеют, пока интерес есть, — жестко хлещет словами, — хочешь секрет открою. Без одежды все одинаковые. Разницы нет. Ты или какая-то другая выскочка. Попользуется и забудет. Тем более ничего кроме рабочих отверстий ты предложить и не сможешь. Девочка-пустота. Одна из миллиона.

Меня скручивает. Все ее слова — отражение моих собственных страхов, поэтому бьют прямо в цель.

— Проваливай!

— А то что? Включишь быдло и вцепишься мне в волосы? Или как там у вас на селе принято.

У меня темнеет перед глазами, и прежде, чем успеваю остановить свой порыв — замахиваюсь, чтобы влепить ей пощечину, а дальше… Дальше происходит что-то безумное. Я не понимаю как, но Вобла срывается с последней ступеньки, неуклюже валится на бок и, словно в замедленной съемке, скатывается вниз по лестнице.

— Эльвира! — визжу и бросаюсь следом за ней.

Глава 20.3

Глава 20.3

Когда она падет ничком на пол, у меня все обрывается. Ладно руки-ноги — неприятно, но заживет, а если шею сломала?

— Эля! — последние три ступени буквально скатываюсь, путаясь в своих собственных ногах. Едва за перилла успеваю схватиться, а то бы рядом с ней прилегла, — ты живая?

Плюхаюсь возле нее на колени и не знаю за что хвататься. В фильмах показывают, что нельзя трогать людей, которые повредили позвоночник, можно хуже сделать, но как помочь?

Я не врач и не медсестра, вообще ни разу, но тяну ледяные пальцы в надежде нащупать пульс.

— Убери от меня свои лапы, — стонет она и, опираясь на руки, медленно приподнимается и потом садится, привалившись спиной к ступеням.

Морщится, но двигается! Со сломанной шеей так точно не получилось бы. На меня обрушивается облегчение. Живая!

— Где болит? Голова кружится? — пытаюсь усадить ее поудобнее, но Эльвира отталкивает меня. Так сильно, что