Вернись, бэби! - Мэв Хэран

– Очень милая леди. – Тон, каким это было сказано, не предполагал продолжения дискуссии. – Так, у кого рисунки к новой «Виейр»-купе?

Его коллеги выглядели так, словно их лишили лакомого кусочка, но они хорошо знали Джо и не стали ничего из него вытягивать. Надо просто подождать, потом сам расскажет.

Тем временем Грэхам вышел в кабинет позвонить жене. Редкий случай, когда он узнал что-то раньше ее.

Ему пришла в голову любопытная идейка, которую он пока решил попридержать. Может быть, теперь Джо поможет им заполучить снимок Стеллы на обложку справочника по «Пежо»?

Боб Крамер в ликовании потирал руки. Конечно, «Пост» – дешевая газетенка, но историю моментально растиражируют все другие издания. Снимок тоже удался на славу. В кои-то веки не стали прибегать к услугам бесталанного мастера пошлых мизансцен, а пригласили настоящего виртуоза. Фотография была достойна полноцветного журнала. Стелла выглядела великолепно, но изюминка была в пацане. Вас приковывало к газетной странице что-то скрытое от глаз, исполненное сдерживаемой страсти.

Обычно Боб придерживался философии типа «сами придут и все дадут», но время от времени он позволял себе подтолкнуть события в нужном направлении. Сегодня он послал курьера закупить пачку газет и разнести их по разным нужным людям. Последним в этом списке – так, на всякий случай – был продюсер «Ночи желания», постановки, в которой Стелла так жаждала получить роль.

Пожалуй, позже всех публикацию увидела сама Стелла. Она вообще любила присоединяться к обществу ненавязчиво и под занавес. Обычно, если она не была занята на съемках или в театре, она вставала около половины одиннадцатого и делала себе стакан кипятка с лимоном или, если ей требовалось взбодриться, женьшеневой настойкой. Со стаканом она возвращалась в постель, по дороге открывая окна, чтобы стало слышно кипение городской жизни.

По звукам улиц Ковент-Гарден Стелла могла безошибочно определить точное время. Больше всего она любила часы пик, когда все несутся по своим делам, останавливаясь только, чтобы заскочить в закусочную или за сигаретами, которые по нынешним временам приходится курить на улице. Затем, чуть позже, начиналось хлопанье дверей такси – это прибывали на службу боссы. Как одна из героинь Томаса Харди, Стелла предпочитала выходным будни, когда она острее ощущала радость безделья на фоне чужой занятости.

Сегодня ей предстоит идти на прослушивание, но это будет во второй половине дня. Было уже позднее утро, почти время ленча, когда она услышала звук подъехавшего такси у подъезда своего дома. После чего прозвучал громкий, начальственный и очень английский голос: «Спасибо, юноша, что взяли на себя труд открыть мне дверь».

Едкий сарказм этой фразы живо нарисовал Стелле происходящую сцену. На такси приехала ее мать, а водитель даже не удосужился пошевелиться и помочь старушке выйти.

Стелла быстро оделась, не желая, чтобы Би видела ее в разобранном виде без десяти час. Иначе не миновать лекции о том, что только шлюхи после десяти часов еще в халате. Поскольку большинство сыгранных Стеллой ролей были именно роли шлюх, хотя и утонченных и высококлассных, то эта критика звучала довольно бессмысленно. Но даже в свои сорок пять Стелла больше опасалась нотаций, чем потери собственного достоинства, поэтому она в рекордное время привела себя в порядок. Ее костюмерша была бы горда тем, что прославленная Стелла Милтон может меньше чем за минуту надеть костюм, причесаться и даже подкрасить губы. И все это, чтобы не позволить старушке обрушить на себя всю мощь своей артиллерии.

Перехватывая инициативу, Стелла решила открыть дверь матери, не дожидаясь звонка.

– Привет, ма. – Она изобразила необычайную радость от встречи с матерью. – Какой сюрприз!

– Действительно сюрприз, ничего не скажешь! – грубо оборвала Би. – Какого черта ты творишь, Стелла? Ты что, совсем разум потеряла?

Стелла быстро втянула ее в дом, радуясь, что у нее нет соседей.

– Чаю хочешь?

– Я не за чаем приехала. Ты отлично знаешь, зачем я здесь.

– Ма, поменьше драматизма! Ты не на сцене Королевского театра!

Би завернулась в лиловую шелковую шаль, купленную в Пакистане сорок лет назад. Она носила ее вовсе не в качестве дани нынешней моде, охватившей лондонских дам, готовых выложить за такое произведение деньги, на которые можно полгода кормить пакистанскую семью.

– Стелла, это очень серьезно. – Она достала номер «Пост». – Что у тебя в голове, черт возьми?

– Ма, не шуми так. Мне надо было отвязаться от журналистов, пришлось дать одно маленькое интервью.

– Здесь важно не количество, – парировала Би. – Важно то, что ты наговорила. Это же полный бред!

– Это ради него. Он был несчастен. Он говорит, что с тех пор, как нашел меня, его жизнь наконец-то обрела смысл. Посмотри на него, он же красавчик! Он всегда был чужой в той семье. Не сомневаюсь, что они милые люди, но Джозеф непростой мальчик. – Стелла видела, что убедить мать не удалось. – Ма, послушай, я сделала так потому, что это было нужно ему. Он всю жизнь чувствовал себя отверженным, и это моя вина. Ты можешь себе представить, каково мне это видеть? – Голос ее сел и звучал от этого несколько театрально. – Видеть этого славного юношу и понимать, что он ущербен, и только потому, что был лишен любви собственной матери, которая отказалась от него, как от старого хлама. Мне нужно было доказать ему, что это не так!

– А это не так, Стелла? – тихо спросила Би.

– Нет, не так! Я тоже страдала. Может, теперь всем кажется, что я совершила ошибку, но я тогда так не считала!

– А что это за письма, которые ты ему якобы писала? – Стелла едва заметно вздрогнула, но Би заметила. – Ты их сфабриковала, да? Ты вовсе не писала ему раз в год. Ты о нем и думать забыла!

Стеллу словно хлестнули.

– Пусть так. Но не называй их фальшивкой! В них то, что я чувствую, что я могла бы ему написать. Просто я написала их не тогда, когда он думает.

Би закрыла глаза, чувствуя себя старой изношенной покрышкой, которую продолжают гонять по дороге, хотя срок ее жизни давно истек.

– Стелла, что ты наделала!

Она открыла объятия, и дочь бросилась к ней.

– Ma, я только хотела, чтобы ему было лучше. Я не могла видеть, сколько я причинила ему боли.

Би погладила дочь по спине, как делала в ее детстве.

– Было бы намного лучше честно повиниться, чем городить новую ложь.

Наконец, спустя столько лет, ее дочь обнаруживает не только то, что можно любить кого-то больше, чем себя, но и что любовь неразрывно сопряжена со страданием. Как же теперь сообщать ей самое неприятное?

– Дорогая, я знаю, ты хочешь помочь Джозефу, но мне кажется, это надо делать не так. Ты не поможешь ему новой ложью. Мне думается, тебе лучше на время уехать. А шум тем временем уляжется.