Жизнь Марианны, или Приключения графини де *** - Пьер Мариво

— Ах, боже мой, сударыня,— нет, дорогая матушка (раз вы милостиво позволяете мне называть вас так), до чего ж вы добры и великодушны! — воскликнула я, бросившись на колени перед ней.— Сколько вы проявляете внимания, как бережно относитесь к бедной девушке, у которой нет ничего за душой и которую другая на вашем месте и видеть бы больше не захотела! Ах, боже мой, где бы я была, если б вы не пожалели меня? Подумайте только, если б не вы, матушка, мне теперь пришлось бы, к великому стыду своему, протягивать руку за подаянием, а вы боитесь меня унизить! Есть ли еще на земле такое сердце, как ваше!

— Дочь моя,— воскликнула она в ответ,— да у кого бы не было в сердце доброты к тебе, дорогое дитя? Ты меня совсем обворожила!

— Ах, так! Она вас обворожила? Прекрасно,— сказала госпожа Дорсен.— Но кончайте же эти излияния, а то я не выдержу и заплачу, вы уж слишком меня растрогали.

— Хорошо, вернемся к тому, о чем начали говорить,— согласилась моя благодетельница.— Раз мы решили, что ей надо поговорить с Вальвилем, как же быть? Подождать, когда он придет еще раз? А не лучше ли для ускорения дела, чтобы она написала ему и попросила прийти?

— Бесспорно, это лучше. Пусть напишет,— сказала госпожа Дорсен.— Но я полагаю, что сначала нам нужно узнать, что он говорит ей в том письме, которое вы держите в руках, после того как прочли его про себя. Содержание письма укажет нам, как поступить.

— Да,— подтвердила я с простодушным, наивным видом,— Надо узнать, что он думает, тем более что я позабыла вам сказать: я ведь написала ему в тот день, когда поступила сюда, за час до прихода.

— Написала? Зачем, Марианна? — спросила госпожа де Миран.

— Увы, по необходимости, сударыня,— ответила я.— Дело в том, что я послала ему сверток, положив в него платье, надеванное только раз, белье и некоторую сумму денег. Я ни за что не хотела оставить у себя эти мерзкие подарки, а не знала, где живет тот богач, который сделал их мне. Я имею в виду того самого видного господина, о коем вам говорила; он притворялся, будто из сострадания поместил меня к госпоже Дютур, а на самом деле имел самые бесчестные намерения. И вот я написала господину де Вальвилю, который знал, где живет этот человек, и попросила переслать ему сверток от моего имени.

— А какими это судьбами,— сказала госпожа де Миран,— мой сын знает, где живет этот человек?

— Ах, сударыня, вы сейчас еще больше удивитесь,— ответила я.— Господин де Вальвиль знает, где он живет, потому что это его дядя.

— Как! — воскликнула госпожа де Миран.— Господин де Клималь?

— Он самый,— подтвердила я.— Именно к нему и привел меня добрый монах, о котором я говорила. А в вашем доме я узнала, что господин де Клималь приходится дядей господину де Вальвилю,— он пришел туда через полчаса после того, как я упала и меня перенесли в ваши покои; его-то и застал господин де Вальвиль, когда он стоял на коленях передо мной в квартире госпожи Дютур; господин де Вальвиль пришел как раз в ту минуту, когда господин де Клималь впервые вздумал объясниться мне в любви и заговорил о том, что намерен завтра же увезти меня и поселить в далеком квартале, чтобы видеться со мною втайне и избавить меня от соседства с господином де Вальвилем.

— Праведное небо! Что я слышу! — воскликнула госпожа де Миран.— Какая слабость у моего брата! Сударыня, обратилась она к своей подруге,— ради бога, никому ни слова! Если о таком приключении станет известно, сами понимаете, как это повредит господину де Клималю,— ведь он слывет человеком, исполненным добродетелей, и действительно у него их было много, но он как видно растерял их. Несчастный человек, о чем он только думал! Ну, оставим это, речь не о нем. Прочтем письмо моего сына.

Она развернула сложенный листок, но тут же спохватилась:

— Подождите, мне пришло сомнение. Хорошо ли мы сделаем, что прочтем его при Марианне? Быть может, она любит Вальвиля. Это письмо проникнуто нежностью, которая растрогает ее, и тогда ей будет трудно оказать нам ту услугу, какую мы просим у нее. Скажи, дорогое дитя, нет ли тут опасности? Что мы должны думать? Ты любишь моего сына?

— Это не имеет значения, сударыня,— ответила я.— Ничто не помешает мне говорить с ним, как должно.

— Это не имеет значения? Так, стало быть, ты его любишь, девочка? — сказала она, улыбаясь.

— Да, сударыня,— ответила я,— это правда. Я с первого взгляда почувствовала склонность к нему — с первого взгляда, не зная, что это любовь, я о ней и не думала. Просто мне было приятно смотреть на него, я находила его привлекательным молодым человеком, и вы же знаете, что я права; ведь он в самом деле привлекательный молодой человек, такой деликатный и такой стройный, и очень похож на вас; я ведь вас тоже полюбила с первого взгляда, это ведь то же самое.

Тут госпожа Дорсен и мать Вальвиля тихонько засмеялись.

— Нет, я, право, не могу ее наслушаться,— сказала госпожа Дорсен,— и насмотреться не могу. Другой такой не найдешь.

— Я с вами согласна,— отозвалась моя благодетельница.— Но я должна ее пожурить — зачем она сказала моему сыну, что любит его? Ведь это было нескромно с ее стороны.

— Ах, боже мой! Сударыня, никогда я этого не говорила. Он ничего не знает, я об этом и слова не промолвила. Да разве девушка осмелится сказать мужчине, что она любит его? Даме сказать — другое дело, тут нет ничего дурного. Но господин де Вальвиль и не подозревает, разве только что сам догадался. Однако, если он и догадался, ему это не поможет, вот увидите, сударыня. Я вам это обещаю, можете не беспокоиться. Конечно, он очень привлекательный кавалер, надо быть слепой, чтобы этого не видеть. Но от его привлекательности ничего не изменится, уверяю вас, я на нее не посмотрю, было бы черной неблагодарностью с моей стороны поступить иначе.

— Дорогая моя девочка,— сказала мне госпожа де Миран, — тебе будет очень трудно убедить его сердце отказаться от тебя: чем больше я на тебя гляжу, тем меньше надежд у меня, что тебе это удастся. Попробуем все-таки, а сейчас давайте посмотрим, что он пишет тебе.

Письмо было короткое, и насколько мне помнится, вот каково было его содержание:

«Я ищу вас уже три недели, мадемуазель, и умираю от тоски. У меня нет намерения объясняться вам в любви, я не заслуживаю того, чтобы вы выслушали меня. Я хочу лишь броситься к вашим ногам, сказать, как я раскаиваюсь, что оскорбил вас; я хочу просить у вас прощения, но не надеюсь его получить. Что ж, отомстите мне, отказав в сей милости. Вы еще не знаете, каким это будет для меня тяжким наказанием, так узнайте. Я ищу только одного утешения — сказать вам об этом».

Да, содержание письма было приблизительно таким; оно взволновало меня, и, признаюсь, сердце мое втайне ловило каждое его слово; кажется, госпожа де Миран это заметила, так как сказала, пристально глядя на меня: