Анатомия любви - Марина Крамер

Домой она возвращалась в странном настроении, это заметил Антон и недовольно поинтересовался:

— Случилось что?

— Нет… все в порядке. Я просто устала сегодня.

— Я уже говорил — тебе нет нужды вообще там работать.

— Тоша… ну а где я могу работать с такой специализацией?

— Если непременно нужно каждое утро мотаться в Москву, можно выбрать что-то другое, — буркнул муж. — Почему не работать там, где не будешь выматываться? Сидела бы косметологом где-нибудь в салоне красоты.

— Ты думаешь, что косметологи не работают и не выкладываются? Да там вообще рабочий день практически от рассвета до заката. В своей клинике у меня жесткий график, я ведь даже дежурств почти не беру, только если попросят… — Инна убрала с лица прядь волос и невольно задела синяк на скуле, тщательно замаскированный плотным тональным кремом. — Ох… — непроизвольно вырвалось у нее, и муж тут же понял причину:

— Дорогая, ну ты ведь сама виновата. Я же просил — не трогай меня, когда я возвращаюсь с работы не в настроении… Мне очень жаль, что так вышло, правда… — он дотянулся до ее руки и сжал пальцы. — А хочешь, в ресторан сейчас заедем?

В ресторан Инна не хотела, но знала, что если откажется, дома придется за это рассчитываться новыми синяками — Антон не терпел никаких проявлений неповиновения и отказ от его предложений всегда воспринимал агрессивно.

— Да, это было бы кстати, — выдавила Инна, пытаясь натянуть улыбку.

Антон удовлетворенно кивнул и начал перестраиваться в другой ряд для поворота.

Они приехали в любимый ресторан мужа, и Инна поняла, что поужинать ей вряд ли удастся — у нее была аллергия на морепродукты, Антон отлично об этом знал, но всякий раз вез ее именно сюда, где практически не было блюд без креветок, кальмаров, мидий и тому подобного. Но Инне даже в голову не пришло возразить или хотя бы заикнуться о своей аллергии — это непременно вызовет у Антона вспышку гнева.

«Придется опять сидеть с тарелкой картошки», — вздохнула она про себя и вышла из машины.

Инна всякий раз спрашивала себя, зачем терпит все это, и с годами найти ответ становилось все труднее. Раньше она уговаривала себя тем, что любит Антона — да так, в общем-то, и было первые годы их брака, — и Антон тоже ее любит. Со временем любовь трансформировалась в заботу о детях — им нужен отец, родной отец, который их не трогает и пальцем, даже голоса не повышает. Но сейчас Инна вдруг поняла, что совершает самую страшную ошибку в жизни — она программирует детей на такую же модель отношений. Еще немного — и Алина начнет догадываться, почему мать изводит тонны тонального крема или переодевается только в запертой на ключ гардеробной. И своим поведением Инна даст ей понять, что это нормально. А такой жизни для дочери она не хотела.

Листок с написанной Владом суммой остался лежать в кармане рабочего костюма, Инна не хотела, чтобы муж, имевший привычку обыскивать ее сумку и все содержимое, увидел цифры и начал задавать вопросы. Она колебалась. С одной стороны, эти деньги дадут ей свободу и помогут решиться наконец на то, что без денег не провернешь. Но с другой…

Кто этот странный клиент? Что за операция ему требуется? Почему непременно нужно держать все втайне? И что будет, если вдруг какая-то информация просочится из стен клиники?

Голова пухла от мыслей, и Инна отвлеклась, не услышала вопроса, заданного Антоном перед десертом.

Пинок в голень под столом быстро привел ее в чувство, она сумела даже сдержать рвавшийся из груди вскрик, подняла глаза:

— Прости, дорогой… я действительно не расслышала…

— Чем таким важным ты занята? — сварливо поинтересовался Антон. — Я пытался обсудить предстоящие каникулы дочери.

— Но… еще ведь есть время…

— Ты вечно все откладываешь на последний момент, когда уже нет никакого выбора!

Эта фраза решила все. Фраза — и последовавшее за ней по приезде домой очередное избиение. Инне казалось, что уже давно Антон бьет ее просто потому, что так привык, это стало чем-то вроде ритуала, который он выполнял все с тем же рвением, но уже с меньшей эмоциональной вовлеченностью. Как будто по обязанности.

«Нет, все, хватит! — думала Инна, прикладывая к наливавшимся синякам бодягу. — Если не сейчас — то уже точно никогда».

Появление в клинике новой пациентки ни у кого вопросов не вызвало — такое случалось каждый день, рядовой случай, молодая женщина, явно не стесненная в средствах, хотела кое-что подправить во внешности. Кое-что, на ее взгляд, лишавшее ее изюминки и привлекательности. «Алена Игоревна Суркова, 29 лет» — значилось на ее карте.

Когда Влад принес ее историю Инне, та не сразу поняла, что именно не так. С фотографии на нее смотрело красивое лицо с почти идеальными чертами и пропорциями, такое вообще редко встречается в природе — чтобы все линии были настолько симметричны.

— И что даму не устраивает, я не пойму, — рассматривая снимок, спросила Инна.

— Дама хочет подправить скулы, нос и разрез глаз, а также, раз уж мы тут собрались, заодно и форму губ откорректировать.

— Но она же изменится до неузнаваемости, — Инна отложила снимок и перевела взгляд на Локтева.

Тот прижал к губам палец и покачал головой, и тут до Калмыковой дошло, что это, видимо, и есть та самая богатая и загадочная пациентка.

Она снова взяла снимок и уже совсем с другой точки зрения рассмотрела его повторно. Да, внешность женщины после вмешательства перестанет быть такой правильной, все пропорции изменятся, лицо станет похожим на те стандартные кукольно-мопсовые лица, которыми заполнены все соцсети.

— Зачем ей это? — вырвалось у Калмыковой, и Влад, забрав фото, тихо произнес:

— Нас это не касается. Клиент платит — клиент получает то, что заказал. Надеюсь, вам это понятно, Инна Алексеевна.

Ей это было непонятно, но обсуждать моральную сторону вопроса с Локтевым Инна не хотела. Ее всегда коробил подобный подход хирургов — клиент платит, мы уродуем. Разве можно идти на поводу у прихотей и ухудшать то, что природа создала так, как считала правильным? Нет, понятно, когда у человека действительно есть изъян, мешающий ему если не физически, то психологически, тут Инна могла понять пациентов, мечтающих исправить огромные уши, горбатые носы, стесанные подбородки. Человеку должно нравиться собственное отражение в зеркале, тут не о чем спорить. Но когда лицо прекрасно — зачем изменять его на нечто невразумительное и похожее на штамповку? Что в собственной внешности так не давало покоя этой Алене