Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Он видел также и бессилие Англии, вздумавшей «продолжать войну до бесконечности», как заявил на конгрессе лорд Кларендон, и в то же время бывшей не в состоянии поднять численность своей армии выше тридцати пяти тысяч человек. А между тем война обошлась уже английскому казначейству в два миллиарда франков, и к каким же результатам привели эти колоссальные затраты?

Даже Австрия, которая не воевала, но умудрилась на одно только развертывание своей армии и оккупацию Молдавии – Валахии израсходовать свыше миллиарда, что она стала бы делать дальше, если бы и в самом деле ввязалась в войну?

В общем союзные армии, не считая турецкой, потеряли одними убитыми и умершими от ран и болезней сто пятьдесят пять тысяч человек, а издержки их стран превзошли пять миллиардов франков.

Потери России убитыми и ранеными дошли до ста тысяч человек; потери от эпидемических болезней были огромны, но относительно меньше, чем у интервентов, а издержки на всю Восточную войну были исчислены в восемьсот миллионов рублей.

Глава третья

I

Мир был подписан, и телеграф известил об этом почти одновременно и русские войска на Северной, на Инкермане, на Мекензиевых горах, и войска интервентов на их позициях.

И вот сразу и безудержно кинулись вчерашние враги одни к другим в гости, благо стояли яркие весенние дни, звенели жаворонки, золотели всюду звездочки крокусов, тихо голубела бухта и сверкало снова приветливо, снова своими русскими безбрежными просторами море.

На Трактирном каменном мосту через Черную речку, так памятном и русским и французам по 4 (16) августа, выдавались пропуска для желающих посетить теперь уже не лагерь противника, а просто «иностранный» лагерь, и с этими пропусками мчались кавалькады русских офицеров в Камыш и в Балаклаву, а французы, англичане, сардинцы – сначала на Мекензиевы горы, а потом в Бахчисарай и дальше, по всему Крыму, овладеть которым так и осталось неисполнимой мечтой их правительств.

И если французы не теряли при этом присущего им военного обличья и путешествовали по Крыму верхом, с проводниками из русских офицеров, говоривших по-французски, и местных татар, то англичане, природные туристы, очень быстро преобразились в туристов и пересели в удобные покойные кебы, за которыми мулы тащили вьюки со всем необходимым в дальних дорогах и прежде всего с палатками для ночевок на свежем воздухе.

Очень быстро тогда все живописнейшее шоссе, идущее вдоль южного берега Крыма и от Алушты до Симферополя, оказалось уставленным этими островерхими палатками, в которых отдыхали сыны Альбиона в самых непринужденных костюмах.

Среди них были и корреспонденты газет, и о красотах Крыма посылались восторженные статьи в Лондон, были и художники, и это позволило англичанам выпустить к концу 1856 года альбом прелестнейших акварелей – видов Ялты, Алушты, Чатырдага, горных речек, лесных ущелий в горах, сцен из жизни крымских татар и прочее.

Британцы путешествовали, не зная русского языка и не имея переводчика, с небольшими словарями, в которых английскими буквами изображены были необходимейшие русские слова. Их почтил одною строчкой в своем известном стихотворении бывший как раз в это время в Крыму поэт граф А. Толстой:

                           …Но мешают мне немножко

                            Жизнью жить средь этих стран

                            Скорпион, сороконожка

                            Да фигуры англичан.

Особенностью этих путешествий англичан точно – так же, впрочем, как и французов, – являлось прекрасное заочное знание Крыма. Их карты, как и карты французов, были точны до последних мелочей. На них были нанесены все грунтовые дороги, мельчайшие речонки, все даже тщательно укрытые лесами и горами селения татар. Так что, если кто и готовил всерьез и добросовестно покорение Крыма англо-французами, то это были их топографы, работавшие в Крыму (конечно, задолго до начала войны) по указаниям своих штабов. Часто случалось так, что даже местные жители знали окрестности своих аулов гораздо хуже, чем постоянно справлявшиеся со своими картами путешественники в красных мундирах.

Однако видно было, что долговременная совместная осада Севастополя, кончившаяся тем, что, потеряв четверть миллиона людьми (вместе с инвалидами войны) и несколько миллиардов деньгами, они заняли всего только южную часть города, не сблизила союзников. Не было общих лавров, потому что не было общих побед. Насмешки французов вызывали все действия англичан; оскорбительнейшими для самолюбия англичан были успехи французов, их указания, их помощь в сражениях, без которой английская армия еще в первые месяцы войны в Крыму перестала бы существовать.

И теперь союзники не только путешествовали по Крыму отдельно, но если приглашали к себе в гости русских военных, то французы говорили:

– Приезжайте к нам, в Камыш, там есть на что посмотреть! А Балаклава… на поездку туда совсем незачем тратить вам время!

Англичане же, давая русским свои адреса в Балаклаве, говорили:

– В Камыш ездить не стоит, там и в десятой доле нет столько примечательного, сколько вы встретите у нас, в Балаклаве.

Но русские охотнее ездили в Камыш, чем в Балаклаву, и это объяснялось не одним только тем, что французский язык был им гораздо более знаком, чем английский. Даже и солдаты русские и казаки, обходившиеся для посещения иностранного лагеря без всяких пропусков, поэтому искавшие броду через Черную, вместо того чтобы идти на мост, и те предпочитали пантомимную беседу с французами такой же беседе с англичанами.

Камыш был гораздо веселее Балаклавы.

Все было крикливо-пестро и даже пышно в этом «маленьком Париже», начиная с названия улиц: улица Славы, улица Наполеона, улица Победы… Деревянные домишки были украшены огромными вывесками, так как в каждом чем-нибудь торговали или это были парикмахерские, кафе, рестораны… Даже театр был устроен здесь, и нельзя сказать чтобы маленький – на тысячу двести мест с ложами для генералов и с паникадилами вместо люстр.

Места в нем стоили по несколько франков, так что среди зрителей много бывало солдат, а труппа была привезена из Парижа; ставились же исключительно комедии и водевили, причем авторы не узнали бы своих произведений, – так они приспосабливались актерами к публике.

Бань для солдат зато не было, и сыпняк не переводился. Много штатского народа: купцов, подрядчиков, маркитантов – в сюртуках и черных высоких шляпах сновало по улицам, и много женщин, что придавало Камышу вполне обжитой вид.

Несколько гостиниц успели устроить здесь предприимчивые люди. Это были двухэтажные деревянные дома с балконами – внизу неизбежный ресторан, вверху номера.

Верховые на прекрасных лошадях, коляски, першероны, важно влекущие по мостовой грохочущие стопудовые тяжести, вислоухие скромные мулы и совсем игрушечные пони, серенькие в яблочках и гнедые, запряженные в такие же игрушечные тележки, – все это заполняло