Тьма надвигается - Гарри Тёртлдав

Тяжело приподнявшись со стула, Фронтино собрал его вещи и упихал в полотняный мешок, швырнув Мартусино вместо этого робу, юбку и сандалии в черно-белую полоску — арестантский костюм. Воришка оделся, мрачно поглядывая на жандармов. Полосатая роба висела на нем мешком. Жаловаться, как он понимал, смысла не имело.

— Если судья тебя оправдает, получишь назад свое барахло, — бросил тюремщик. Они с Бембо разом ухмыльнулись: оба знали, что надеяться на это не стоит. — А иначе приходи, когда с исправиловки выйдешь. Я, может, подзабуду малость, куда его запрятал, но постараюсь вспомнить, если хорошо попросишь. — Это означало «если заплатишь».

— Пезаро считает, — с надеждой подсказал Бембо, — что в этого раз его могут, наконец, повесить.

Мартусино скорчил гримасу. Тюремщик только плечами пожал.

— Тогда он вряд ли вернется за вещами. Ну ничего — зря не пропадут.

Бембо кивнул. В этом случае Фронтино оставит себе что приглянется, а остальное продаст. Тюремщики редко умирали в нищете.

— Не повесят, — заявил Мартусино, впрочем, скорей с надеждой, чем с уверенностью.

— Давай. — Фронтино отпер тяжелый железный замок на внешней двери камеры. — Заходи.

Мартусино подчинился. Бембо и тюремщик следили за ним через зарешеченное окошко.

На внутренней двери вместо замка стояло заклятье. Надзиратель пробормотал себе под нос отпирающее заклинание, и дверь распахнулась. Мартусино прошел внутрь, к остальным арестантам, ожидающим суда. Фронтино забормотал вновь, и дверь захлопнулась.

— А что случится, если внутренней дверью займется арестант, поднахватавшийся чародейных наук? — полюбопытствовал жандарм.

— Считается, что ее расклясть может колдун не ниже второго ранга, — ответил тюремщик, — а дипломированных волшебников в обычную камеру не сажают — уж поверь мне, Бембо, мальчик мой. Для таких у нас особое местечко припасено.

— Слышал, дорогие шлюхи тоже так говорят, — заметил Бембо.

Фыркнув, Фронтино ткнул жандарма локтем в бок.

— Не знал, что ты такой шутник.

— Я это скрываю, — сообщил Бембо. — Если люди узнают, мне придется выступать на сцене. Я буду богат и знаменит, и мне этого не перенести. Лучше уж я останусь простым жандармом!

— Простак ты большой, это точно, — согласился тюремщик.

Бембо посмеялся, но не над шуткой надзирателя: он ожидал, что Фронтино ляпнет нечто в этом роде, и порадовался своей проницательности. Потом его отвлекла другая мысль.

— Скажи-ка, что ты там почитываешь? — спросил он. — На вид любопытно.

— Вот помяни дорогих шлюх… — проворчал тюремщик, вытаскивая книгу из-под стола.

Когда Бембо смог оторвать взгляд от завораживающей иллюстрации на обложке, то обнаружил, что романчик называется «Путиняй: Любовница императора». Фронтино рекомендовал ее наилучшим образом:

— Она в неделю кувыркается больше, чем армия акробатов за месяц.

— Звучит неплохо. — Бембо вчитался в надпись мелким шрифтом пониже заголовка: — «Основано на реальных случаях из бурной истории Каунианской империи». — Он покачал головой. — Эти кауниане всегда были большие похабники.

— И не скажи! — поддержал надзиратель. — Эта Путиняй чего только не вытворяет, и все с превеликим удовольствием. Можешь взять у меня книгу, когда я дочитаю… только поклянись, что вернешь.

— Верну-верну, — заверил его Бембо не вполне искренне.

Фронтино, видимо, понял это.

— А можешь, — заметил он, — себе другой купить. Похоже, в последнее время через два романа на третий только и пишут, какие гнусности творились в Каунианской империи и как отважные яростные альгарвейские наемники ее наконец сокрушили. Суровые сукины дети были наши предки, если хоть половина того, что пишут, правда.

— Ага, — согласился Бембо. — А что, может, и куплю. Вот пара лишних монет в кошеле бы на такое дело пригодилась.

— С этим разобраться недолго.

Из мешка, куда отправились одежда и вещи Мартусино, тюремщик выудил поясной кошель воришки, и на пару с Бембо они поделили содержимое — серебро и пару мелких золотых.

— Нечетная — моя, — заявил Бембо, забирая лишнюю монетку. — Пезаро потребует свою долю.

Фронтино кивнул. Так делались дела в Трикарико.

Высоко над гаванью Тырговиште — над всеми портами Сибиу — кружили драконы, выглядывая, не надвигаются ли альгарвейцы по морю или по воздуху. Всякий раз, как взгляд капитана третьего ранга Корнелю устремлялся ввысь, вид ящеров успокаивал его. Без сомнения, и чародеи за закрытыми дверями выискивали следы возмущений в становых жилах, оставленные выступившим против островной державы вражеским флотом. Но чародеев не было видно, и Корнелю приходилось лишь предполагать, что они заняты делом. А драконов он видел своими глазами.

Сегодня, правда, увидеть их было тяжеловато: туман и низкие призрачные облака почти скрывали крылатых великанов от взгляда. По мере того, как осень уступает место зиме, погода будет неуклонно ухудшаться. Драконам трудней будет вовремя засечь противника, а чародеям тяжелое бремя ляжет на плечи.

Корнелю нахмурился. Волшба волшбою, но и наблюдателями в небе пренебрегать не следовало бы. Моряки, склонные рисковать, гибли обычно прежде, чем привычка успевала закрепиться. Это относилось в равной мере к рыбакам в лодках, к матросам на скользящих по становым жилам крейсерах, и к подобным Корнелю наездникам на левиафанах.

Размышляя о вреде риска, Корнелю споткнулся о булыжник и едва не полетел кувырком с холма в море. От гавани Тырговиште карабкался вверх по крутому склону, и часто можно было видеть, что одна, обращенная к Узкому морю, ярко выкрашенная стена у лавки на холме отчетливо выше другой.

Поперек витрины винной лавки был растянут транспарант: «РАСПРОДАЖА ПЕРЕД ЗАКРЫТИЕМ». Корнелю заглянул внутрь — вдруг удастся выгодно прикупить что-нибудь. Сибиу по одному своему расположению не могла оказаться не чем иным, как державой исключительно торговою, и запах прибыли разгонял в жилах капитана застоявшуюся кровь почти так же сильно, как запах любимых жениных духов.

Но вместо удачных покупок в лавке его ждали только пустые полки.

— Зачем тогда объявление вешать? — спросил он купца.

— А где я возьму товар? — с горечью отвечал тот. — Торговал-то я все больше альгарвейскими винами, как война началась, так всю мою торговлю в сердце прожгло. Ну да пару бутылок из Валмиеры и Елгавы я смогу достать — пару, не больше. Дороги они, точно золотые, — мне закупать дорого, и продаются медленно. Хоть продавай все и за другое ремесло берись — хуже точно не будет, уж поверьте.