Булава скифского царя - Пётр Волкодав

Население городища и окрест радостно ухнуло. — Слава Табити! — В морозный мартовский воздух взлетели башлыки. Тертей покосившись на мрачного Хорсила, заметил тому. — Парень, мы вернулись, а о "том" не думай. Фуг. — он разгладил усы, отёр башлыком лицо. Старший из караульных поклонился. — Здравствуй Тертее. Здорово вас потрепало. Зиммелих ждёт вас. Чем помочь? — Тертей снова устало усмехнулся. — Распорядись от моего имени сколе: — в одном переходе от городища мы оставили своих и воз. Вол обессилел, а второго пришлось зарезать. Двух возов будет достаточно. Поторопись сколе, — стая волков там… да, и возьми чего поесть и выпить… Ребята мои — голодные.

Два светильника тускло освещают внутреннее убранство шатра царя всех скифов. В их мерцании серебрится блёстками иней у свода купола. В позолоте тайского шёлка играют, переливаясь, мерцающие огоньки отражений и отбрасывают в стороны-вниз дрожанье пламени светильников. Иногда от порыва восточного ветра купол вздрагивает и с него сыплется пыль инея. ниспадая на царское ложе.

Скифский царь беспокойно ворочается во сне. Ему невдомёк, что происходит во всех ойкуменах. Сейчас всё это не интересует Зиммелиха. Он видит во сне самого обыкновенного жаворонка. Пичуга восторженно встречает утро и поёт оду жизни. В переливах пенья звенят чистые и хрустально-звонкие голоса ручьёв, наполненные шуршаньем осоки и шёпотом ковыля; мерное и спокойно-уверенное, направляющее движение жизни, течение Таны и Борисфена, в брачных играх лягушек и всплесках рыб… Гул стад, идущих к водопою и застывшие "камни" дорог и перекрёстков. На них "степных баб" — безмолвных свидетелей происходящего, ложатся слёзы утреннего тумана, а росы утяжеляют траву у водоёмов и придают изумрудно-бирюзовый оттенок.

Царь спит и не хочется тревожить его сон. Каждый день — тысячи неразрешимых вопросов. Скифия ослабла от засухи и непрекращающихся войн. Что-то меняется в ойкумене. Не все сколоты поклоняются старым и привычным богам. Они ратуют на волю богов и засушливые года; — говорят, что боги отвернулись от народа сколотов и не только от них… Почему? Ответа нет, а в ойкумене происходят изменения. Не заметить перемен может только слепой душой…

Чуть менее года назад, армия Атоная довершила распад Греции под Тирой, дорого оплатив победу. Сейчас империя Александра разваливается на глазах как гнилой плод: олимпийские игры продолжаются, но из них ушёл дух Эллады. Поднимается будущая империя детей Ромула и Рема, города семи холмов. Им пока неизвестно, что будущее величие Рима съедят пустые, отвлекающие от нормальной здоровой жизни игрища и Колизей. Рим возьмёт на вооружение изобретение Филлипа и усовершенствует фалангу, трансформировав её в "черепаху". А мысли те же, как у Александра — власть над миром. Маятник вселенной раскачивается всё больше и больше, наращивая амплитуду…. Толчки всё чаще и ощутимее сотрясают ойкумену.

В степях южной Монголии появился новый этнос — хунну. Степные богатыри хунну пройдут победным шествием Великую евразийскую Степь, создав массу государств и образований, а их двенадцатилетний календарь станет основой исчисления Срединного царства — будущего Китая… За Танаисом оживились великие сарматы. Наступает их время… Парфяне завоёвуют Иран. В центральной Америке, на руинах ушедшей в небытиё працивилизации, племена ацтеков, майя, инков, исповедующие культ маисового бога. Поклонение этому божеству приведёт к истощению богатого ландшафта и человеческим жертвоприношениям. Они не знают и ведать не ведают, кто построил самые величественные на планете храмовые комплексы пирамид — боги, и расчертил пустыню Наска, "Кто эти боги? — зависает в воздухе вопрос и остаётся без ответа. Бытует распространенное заблуждение — инопланетяне. Таким словам можно только улыбаться. Ведь мы не знаем, что происходит под нашим носом, а тут — инопланетяне. Куда не плюнь, попадёшь в инопланетян, что не понятно, опять — инопланетяне.

Откуда у "догонов" точные математические выкладки о звезде Сириус и почему невозмутимый, в одиночестве Сфинкс смотрит в даль Евразии, туда, где находится Лхаса. Откуда подробная карта Антарктиды без ледникового щита? Вопросов миллион и везде — инопланетчики.

Курам на смех, ведь так считали люди и раньше, попросту заменив инопланетян богами….Почему не допустить самую простую мысль — всё это создано нашими пращурами без всяких инопланетян, — слабо?

" Не хочется тревожить его". Накра давно проснулась и в тысячный раз разглядывала рисунки оленей, лошадей, грифонов и птиц на внутреннем своде шатра… Царица осторожно и бережно поправила покрывало, не решаясь подняться с ложа и тем самым разбудить мужа. Последнее время Зиммелих стал раздражительным, вспыльчивым, и придираться ко всему казалось мелочному и несущественному и всем подданным, не говоря уж о ней. Попытки Накры успокоить и умиротворить супруга, ни к чему не приводят, наоборот — раздражают царя всех сколотов.

Накра задумалась и не успела подставить ладошку: падающая льдинка инея, коснулась щеки мужа и прервала сон. Зиммелих перевернулся на спину, недовольно засопел, словно капризный ребёнок и открыл глаза. Накра обняла мужа и прижалась, спрятав лицо. — Ты опять грустен, что с тобой? Я приказала не будить тебя. Поспи ещё. — Зиммелих протёр глаза, окончательно вернувшись в реальность мира, и заложил руки за голову. Он не отвечал, недвижно и бессмысленно всматриваясь в только ему известную запредельность. — Ты изменился мой муж, скажи что с тобой происходит? — спросила она как можно тише и вложила в слова всю нежность, на которую способна. Зиммелих не ответил, засопев. Накра продолжила — Поспи ещё, а я схожу к детям. Не переживай Зиме, они скоро вернутся. Тертей и не в таких переделках бывал. Вернуться, я верю. Нельзя себя изводить, и себя и нас всех. — Зиммелих через силу улыбнулся, обнял и поцеловал жену. — Нет Накра, пора вставать. Солнце взошло. Ты конечно права, но ничего не могу с собой поделать… Не нужно было отпускать его самого. Пятьдесят воинов, я предлагал пятьдесят самых лучших воинов, но брат отказался.

— Да, мой муж, но твой брат всё равно не послушал бы тебя. Он избавился бы всё равно от них в дороге

— Знаешь, — вздохнул на всю грудь царь — ведь я никому не рассказывал о том дне. — Зиммелих запустил пальцы в волосы жены и поцеловал её в шею. — Никому… Когда мы с братом прошли второй ряд фаланги, у меня вышибли меч. Я до сих пор не знаю, как он успел среагировать. Шансов остаться в живых у меня не было ни единого. Греки окружили… Я приготовился к худшему, когда брат внезапно метнул в наседавших врагов акинак, а за ним и топор, хотя и сам находился в сложном положении. Того мгновения мне хватило с лихвой, — я поймал топор, а ему пришлось отбиваться голыми руками и ногами. Вряд ли я когда-нибудь увижу подобное искусство воина. Тогда он и получил те раны и во второй раз спас меня. Под один из ударов он подставил тиару отца. Теперь след греческого меча на ней — память. Я не отдаю и не отдам этот шлём в ремонт мастерам.