Назначенье границ - Татьяна Апраксина

Майориан проклинал везиготского почти короля, чтобы как-то отвлечься от мыслей о том, что будет, если утро настанет, а командующий так и не найдется. С патриция сталось бы преподнести заместителю этакий подарок. Необходимость принять на себя командование, а перед тем — вырвать его из зубов Рицимера. Майориан представил себе ехидно приподнятую бровь патриция и какую-нибудь милую фразу: «неужели ты не справишься?», и сплюнул. Справится, потому что деваться некуда. Останется в лагере на холме, потому что не может, никак не может позволить себе роскошь сорваться вниз, в темную ночь, как бы ни хотелось. Спасибо, командующий, ты все предусмотрел, и это — тоже, чтоб тебе фурии, все три, очень, очень внятно объяснили, что такое совесть!.. Может, хоть у них получится?

Майориан любил и умел орать, когда нужно было, громко, расчетливо и совершенно спокойно, крайне редко теряя голову даже когда чужим казалось, что он сейчас от негодования лопнет. Нет, не лопался обычно, а вот впечатление нужное производил. Теперь он стоял в шаге от последнего костра — и в полушаге от настоящего рева, того, когда мир делается прозрачным и глухим, а голова пустой и звонкой.

За этакую невоздержанность в чувствах командующий его, несомненно, отчитал бы — вот только Аэций счел позволительным пропасть, раствориться в ночи без предупреждения, а, может быть, и погибнуть; значит, считал Майориана годным принять командование вместо него. Значит, можно и поорать. На все поле боя. Вдруг да услышит… изверг неописуемый?

Наверное, что-то похожее думал сейчас Атанагильд, разыскивавший в спасибо еще, что лунной, ночи своего ненаглядного Торисмунда. Жаль, что не нашел пока. Можно было бы поговорить о превратностях службы слишком любящим ночные прогулки по полю боя командирам. Атанагильд бы понял, после сегодняшнего — уж точно. Он вообще Майориану понравился, с первого взгляда, и, кажется, вполне взаимно. Случайная беседа пару дней назад, по пути от Аврелии, оказалась весьма интересной и свидетельствовала о доверии.

Речь шла о предмете для Майориана крайне болезненном: о дочери короля Теодериха, бывшей жене вандала Хунериха. Не о ней даже, что можно говорить о несчастной, затворившейся в монастыре, а о давних делах. Неприятных, судя по выражению лица и голосу Атанагильда, не только для Майориана. Оказывается, везиготская принцесса, узнав, кто назначен ей в женихи, едва не умерла со страху. Потом долго умоляла и отца, и обоих старших братьев — и Торисмунда, наследника, и единоутробного брата Теодериха, — не губить ее. Смирилась не сразу, в путешествие к жениху собиралась с плачем, как в погребальное шествие. Потом, вернувшись изуродованной, говорят, воззвала к Господу, умоляя покарать предавших ее близких. Сам Атанагильд не слышал, конечно — но женщины пересказывали.

Время шло, ни один из отправившихся в поиски не возвращался. Майориан сидел на какой-то блохастой шкуре и понимал, с каждым часом все острее чувствовал, что внизу, в долине — нехорошо. До того нехорошо, что впору спрятаться под эту шкуру, накрыться с головой и выть. Не на луну, в холодную влажноватую землю, пропахшую, пропитанную кровью. Тихо, глухо и безнадежно, чтоб никого не напугать.

Что именно творится, в чем дело — он объяснить бы не смог. Слишком зябко для летней ночи. Слишком тихо для поля такого сражения. Слишком темно… а что, ночью бывает светло? Нет, конечно, но вот все равно — слишком темно, и все тут. Жрать хочется донельзя, а ведь только что же дожевал кусок мяса с сыроватым темным хлебом. Холодно, голодно, пусто и одиноко. А сильнее всего хочется вниз, во тьму. Спуститься, встать в строй бок о бок с другими воинами, не думать ни о чем, плыть, не касаясь земли… ч-что?

Майориан молился редко. Может быть, подражая командующему, а может, просто потому, что не очень-то и хотелось. Он не полагался на помощь свыше, поминать Господа всуе было не велено, ну так и что ж попусту тревожить? Сейчас же слова молитв забылись, запутались на губах, а вот желание появилось. Пришлось просто говорить. О чем? Обо всем, что на ум придет. Слово за слово, и получилась не молитва, а жалоба. На усталость, на невозможность заснуть — каждые же пять минут теребят, спрашивают, даже ночью, даже здесь нашли, а что днем было, лучше вовсе не вспоминать, — на командующего, которого все нет и нет, на пропавшего балбеса, который лучше бы и не находился, на явное какое-то непотребство, творящееся в долине. Невыразимое просто непотребство. Господи, ну что там еще могли учудить? И кто? Гунны? Эти на все способны, но, Господи, куда ты смотришь, когда на них уже управа найдется-то? Они же лет десять назад еще через одного были честными христианами, пусть и путались в обрядах, а теперь — колдуны какие-то, жрецы, гадатели, чертовщина полная… Церкви разрушают, словно Аттиле эти церкви как кость в горле, наверное, так и есть. Ну и бич у тебя, Господи, позорище какое-то, прости уж. Меч он на Марсовом поле нашел, знамение ему было. Тьфу!..

Так Майориан просидел до рассвета, вперемешку разговаривая то с Господом, то с многочисленными помощниками, просившими указаний. На рассвете пришли известия: нашелся Торисмунд. Легко ранен, вполне здоров и бодр. Встрял в какую-то схватку, угодил в плен, был отбит из плена — Атанагильдом, кем же еще, повезло балбесу со старшим дружины, — теперь ждет утра в лагере аланов. Патриция не видал, другие тоже не встречали.

Господи, ну почему так всегда — если потерялись двое, так найдется ровно тот, кто ни на какое место не сдался, а? Где справедливость?

451 год от Р.Х. 21 июня, утро, Каталаунские поля

«Майориан, командующий… проклятая коряга!». Не Майориан, конечно, проклятая коряга — коряга подвернулась под ногу, пока он пытался примерить, как это будет звучать. Пришел к выводу, что отвратительно. Но «Рицимер, командующий» — звучит еще хуже. Щиколотка согласно откликнулась ноющей болью. Почему именно сейчас? Именно посреди сражения, когда впереди еще финальная схватка с Аттилой, а штурм его укреплений, наверняка, затянется, а у везиготов будет разброд: Теодерих Балт и Торисмунд Амалунг — кто из двух сыновей покойного короля более достоин трона? Остальные с удовольствием добавят беспорядка… ну почему сейчас? Почему он? За что?

Пройдя внутрь лагеря, Майориан обнаружил, что он, слава Богу и богам, еще не командующий. После этого из всех вопросов остался один: как не устроить разговор… задушевный такой, ласковый, ровно там, где этот самый командующий и стоял.

Руки Майориан на всякий случай спрятал за спину и засунул за пояс. Подошел, стараясь не слишком уж громко вбивать подошвы в землю. Дождался, пока патриций закончит разговор.