Откровения Екатерины Медичи - К. У. Гортнер

— Это я должен быть благодарен вам, мадам. Я опасался, что вы не захотите меня видеть.

— Мы ведь друзья, не так ли? — Я нахмурилась. — Прошло немало времени, но я не забыла, как вы были ко мне добры, когда я только приехала во Францию, и как вы много лет служили моему мужу.

— Мы были тогда намного моложе. — Колиньи улыбнулся.

Я опешила: его тон показался мне странным, едва ли не упрекающим. Разве он остался в Париже не ради встречи со мной?

— Полагаю, сударь, что это вы, а не я предпочитали сохранять дистанцию, — напомнила я. — Что до меня, я бы с радостью приняла вас при дворе.

— Это правда. — Колиньи склонил голову. — Вы же знаете, ваше величество, я никогда не любил бывать при дворе.

— Знаю. — Я помолчала. — И тем не менее вы здесь.

После этих слов я смолкла, в затянувшейся тишине пристально разглядывая его.

Он изменился, стал как-то жестче и казался настороженным, словно опыт научил его скрывать свои чувства. Но это не убавило ему привлекательности; пожалуй, он стал даже лучше теперь, когда возраст пришел в соответствие с его серьезным характером, что усилило обаяние.

И однако мой дар никак не проявил себя. Я ничего не почувствовала в Колиньи, ровным счетом ничего.

Сомнения овладели мной. Не совершила ли я ошибку, тайно встретившись с этим человеком? Если узнают Гизы, я рискую потерять и те скромные привилегии, которые остались; меня обвинят в изменническом заговоре с человеком, подозреваемом в ереси.

Зато Колиньи словно прочел мои мысли, ибо сказал:

— Если у вашего величества есть хоть какая-то причина сожалеть об этой встрече, я немедля уйду и не затаю ни малейшей обиды.

— Я беспокоюсь за вас. — Я смутилась при мысли, что он видит меня насквозь. — Насколько я понимаю, монсеньор кардинал приставил к вам шпионов.

— Это так. С тех самых пор, как мой дядя покинул двор, монсеньор обратил свои подозрения на меня. Нынче вечером я ускользнул от его людей, о чем ему, без сомнения, сообщат, но тем не менее они за мной следят.

— И у них… — Я запнулась, судорожно вздохнула. — У них есть причина подозревать вас?

— Я не делаю секрета из своих разногласий с Гизами, — глядя на меня, без колебаний ответил он. Я и позабыла, как часто придворные затрудняются при разговоре смотреть в глаза, и сейчас искренность Колиньи приятно поразила меня, но в то же время привела в замешательство. — Они станут использовать вашего сына ради достижения своих целей. Они уже теперь стремятся ввести во Франции инквизицию, хотя казни невинных погубят доброе имя нашего монарха.

Колиньи говорил именно то, что я желала услышать, будто исполнял свою роль в написанной мною пьесе. Мне хотелось доверять ему, и все же я колебалась, не решаясь перейти к сути дела.

— Многие гугенотские пасторы с надеждой взирают на вас, — прибавил он, почуяв мои сомнения. — Им известно, что вы советовали покойному королю проявлять терпимость в вопросах веры, и они просили меня воззвать к вашему чувству справедливости.

— Им это известно? — опешив, пробормотала я.

— Ничто, происходящее при дворе, не остается тайной. — Колиньи улыбнулся. — И сторонников новой веры там предостаточно. Хотя это ненадолго, если монсеньор добьется своего.

Он застиг меня врасплох. Я вдруг осознала, что по-прежнему почти ничего не знаю ни о вере, которую кардинал столь твердо вознамерился уничтожить, ни о ее приверженцах.

— Лестно слышать. Но теперь, когда мой муж умер, у меня нет никакой власти при дворе. К тому же я католичка. Тем не менее, в отличие от Гизов, я не считаю казни необходимыми.

Колиньи отвернулся. Профиль его был четко виден на фоне подступающей темноты.

— Казни, — проговорил он тихо, — это хаос.

В голосе его прозвучал такой жар, что внезапно я поняла, почему Гизы не спускают глаз с этого человека. Он обладал врожденными качествами истинного вождя, и теперь, с приходом зрелости, эти качества ярко проявились. Подвернись ему подходящая возможность, он стал бы великолепен — и смертельно опасен.

— По всей Франции эдикт кардинала побуждает католиков к грабежам и убийствам. — Колиньи вновь повернулся ко мне. — Пускай мы не исповедуем католическую веру, но все же мы французы. Только вам под силу убедить короля отменить этот эдикт, чтобы мы могли жить и веровать в мире.

Мы…

Вопрос обжигал мне губы. Я должна была задать его — теперь это стало уже неизбежно.

— Синьор, вы защищаете гугенотов, потому что вы тоже гугенот?

— Я перешел в протестантскую веру несколько лет назад, — без промедления ответил Колиньи. — Я не скрывал этого, но и не кричал об этом на каждом углу. — Улыбка его стала шире и этим придала лицу неожиданно лукавое выражение. — Вам следует знать, что я просил о месте в Совете, освободившемся после моего дяди, и получил отказ. Монсеньор и Меченый никогда не допустят, чтобы я сидел за одним с ними столом. При таком положении дел у меня нет иного выхода, как только уехать в Шатильон, к жене и сыну.

Жена… у него есть жена. Жена и сын… семья…

— Простите, — пробормотала я. — Я не знала, что вы женаты.

— Мы с Шарлоттой сыграли свадьбу два года назад. Мы были помолвлены в детстве, но сочетаться браком решили лишь недавно. С возрастом обретаешь умение ценить простые стороны жизни. Семья — ее наиболее простая, но и наиболее драгоценная сторона.

— Понимаю, — сказала я, хотя на самом деле не понимала.

Интересы семьи для меня всегда были превыше всего, однако я никогда не относила ее к простым сторонам жизни — ни как Медичи, ни как мать Валуа.

— Вы любите свою жену?

— О да! Я отложил возвращение к ней, потому что хотел повидаться с вашим величеством.

— Зовите меня Екатериной.

Я встретилась с ним взглядом; глаза его были необыкновенно глубоки, но в то же время совершенно непроницаемы, словно покрытые льдом озера. Он мог оказаться союзником, в котором я нуждалась; с его помощью я могла бы низвергнуть Гизов и вернуть Франциску королевство. Когда-нибудь… но не сейчас. Сейчас я слишком слаба, а он чересчур уязвим.

— Вам надлежит знать, что я уезжаю не по собственной воле, — добавил Колиньи. — И не намерен всегда оставаться в стороне.

— Знаю. — Я улыбнулась ему. — Обещаю сделать все возможное ради отмены эдикта и поскорее ввести вас в Совет. Я уверена, вместе мы сможем добиться многого.

Колиньи взял мою руку и поднес к губам. Его поцелуй был сух и сдержан.

— Если до того времени я вам понадоблюсь, известите меня об этом не мешкая.

Широким шагом Колиньи двинулся прочь по дорожке. Я смотрела вслед, пока он не вошел в рощу, — и ночь поглотила его.