Дама из долины - Кетиль Бьёрнстад

Хотя мне было бы проще, если бы он умер.

Но эта мысль появляется у меня позже. Сначала я думаю только о том, что должен спасти его, спасти любой ценой. Через несколько минут он приходит в себя и смотрит на меня. Но по-прежнему молчит.

Я понимаю, что он что-то знает, что-то почувствовал, что-то обнаружил. Может быть, они даже говорили об этом с Сигрюн. Но ни он, ни я не решаемся заговорить об этом здесь, в лесу.

Он показывает на карман своих ветронепроницаемых брюк. Я лезу в карман. Достаю бинт. Ножницы. Пластырь. Все, что необходимо для оказания первой помощи. Он помогает мне, медленными движениями снимая штаны.

Эйрик лежит на снегу без штанов. Белое обнаженное бедро. Красная рана. Он с мольбой поднимает на меня глаза. И мне ясно, что он боится смерти. Я снимаю варежки и начинаю его спасать. Я сердит, и в то же время мне страшно.

— Ружье было заряжено. И снято с предохранителя, — говорю я.

— Хищники нападают неожиданно, — тихо отвечает он. — Ты не знаешь, как это у нас тут бывает.

— Это безответственно.

Он кивает. Сейчас он согласится со мной, что бы я ни сказал.

Он легко мог бы меня убить, думаю я. И может быть, собирался сделать это возле медвежьей берлоги, если эта берлога вообще существует. Ему не нужно было бы даже стрелять в меня. Достаточно было бы повернуться и убежать. Без него у меня не было бы возможности выбраться из этого березового леса. Оставленную нами лыжню уже почти занесло снегом.

Я оглядываюсь по сторонам. Уже стало темно.

— Где твой фонарик, что надевают на голову?

Эйрик не отвечает.

Я вижу, что он снова потерял сознание.

Это от потери крови, думаю я. Пуля попала в бедро. Перевязал рану человек, не имеющий отношения к медицине. Эйрик не сможет даже встать на ноги.

Только теперь я понимаю всю серьезность положения.

У меня шумит в ушах. Эйрик по-прежнему лежит с обнаженным бедром. Неожиданно он превратился в маленького жалкого человека. Я натягиваю на него штаны, пытаясь отогнать прочь мысль о том, что мог бы оставить его здесь, что с помощью фонарика все-таки смогу найти дорогу в Скугфосс, если нашу лыжню еще не окончательно занесло, смогу объяснить, что хотел спасти его, побежав за помощью.

Но это невозможно. Он здесь замерзнет. Пара часов, и его не станет. И ко мне возвращается мысль, которую я пытаюсь отогнать. Мысль о том, что Сигрюн тоже станет вдовой, как я стал вдовцом год назад. Что это горе еще больше нас свяжет. И что мне не понадобилось даже пальцем пошевелить, чтобы это случилось. Эйрик сам все подготовил. Он сам виноват, что лежит сейчас тут, в снегу, без сознания. Я ему ничего не должен. Это у него было намерение убить меня. Это он умышленно хотел, чтобы мы оказались в положении, когда выживает тот, кто сильнее.

А сильнейший сейчас — я.

Для меня это непривычно.

Я снимаю с его шапки фонарик и прикрепляю на свою.

Потом зажигаю его.

Свет яркий, но радиус видимости ограничен.

Интересно, надолго ли хватит батарейки?

Я стою и смотрю на Эйрика. А он об этом даже не знает. Тонкий налет того, что мы называем культурой, или цивилизацией, не позволяет мне оставить его и погрузиться в ложь, которая потом будет всю жизнь следовать за мной: я пошел за помощью, я понял, что у меня нет другого выхода.

Потому что другой выход есть.

Я должен тащить его всю долгую дорогу до Скугфосса. Снять с него лыжи, оставить палки, схватить его за руку и тащить по снегу. Но хватит ли у меня на это сил?

Как бы там ни было, а я должен попробовать. Я отстегиваю крепления, и тут же мне приходит в голову мысль, что я могу засунуть лыжи в его анорак, получится что-то вроде саней, плечи Эйрика упрутся в загнутые концы лыж, только бы ткань его лыжного костюма оказалась достаточно скользкой. Тогда я смогу тащить его за руки.

Все будет зависеть от лыжни, думаю я, засовывая лыжи под его верхнюю одежду. И вдруг замечаю, что он как будто очнулся и что-то говорит мне.

— Не бойся, — говорю я. — Мы справимся. Я потащу тебя в Скугфосс.

Он широко раскрывает глаза и смотрит на меня при ярком свете фонарика.

— Ты добрый, — говорит он.

И снова теряет сознание.

Ничего себе добрый, думаю я. Просто я действую. Делаю выбор. Когда я последний раз делал выбор? Когда действовал сам, а не под влиянием силового поля других людей? Странная машинальность этих мыслей напоминает мне о часах, проведенных в одиночестве за роялем: эту работу нужно сделать, и обсуждению это не подлежит.

И я пускаюсь в обратный путь.

Эйрик Кьёсен тяжелее, чем я думал. Намного тяжелее. Но это еще и из-за снежного наста. С помощью фонарика, надетого на шапку, я вижу нашу лыжню. В темноте мы бы наверняка здесь замерзли. Маленькая лампочка поддерживает в нас жизнь.

К счастью, дорога ровная, мы почти все время спускаемся вниз по пологому склону. Мы возвращаемся в Пасвикдален. Я не знаю, где мы находимся, как называется это место и сколько километров нам предстоит преодолеть. Холодный воздух со снежной крупой льнет к коже. Но мне больше не холодно. И когда я иду достаточно быстро, я замечаю, что сконструированные мною «сани» служат своей цели. Мы оба скользим по снегу.

И все-таки мне приходится его тащить. Бессознательно я понимаю, что мне следует менять руки. И не только мои, но и его. Без этого я рискую выдернуть его плечо из сустава.

Время от времени я кричу:

— Эйрик, ты меня слышишь?

Иногда он не отвечает, иногда что-то бормочет.

Важно, чтобы он не терял сознания, думаю я. Петь я не могу, кричать тоже. Надо найти слова, которые не позволят ему забыться и заставят слушать, что я говорю. Может быть, достаточно всего одного слова.

— Сигрюн, — говорю я.

Он что-то бормочет.

— Вам с Сигрюн надо откровенно поговорить друг с другом. Вы должны либо договориться, либо разойтись. Неужели это так трудно понять?

Опять бормотание.

— Может, она чувствует себя здесь в плену, — говорю я. — Может быть, то, что ты считаешь свободой, для нее вовсе не свобода. Тебе это не приходило в голову? Может, она из кожи вон лезет, чтобы оправдать твои ожидания? Знаешь, как это бывает, когда человек стремится оправдать чьи-то ожидания?

Эйрик не отвечает. Наверное, он опять потерял сознание. Но я продолжаю говорить.

— Она хочет оправдать не только твои ожидания, — говорю я. — Но и Гуннара Хёега. И мои. И пациентов. И свои собственные ожидания в отношении самой себя.

Она никогда не отказывалась от мысли стать музыкантом. Ты знал это? Понимал, что она продолжает играть на скрипке? При желании она могла бы дебютировать хоть осенью. Она занимается каждый день. Как у нее на все хватает времени? Всем от нее что-то надо. Ее прозвали Дамой из Долины. Ты женат на ней, но эта Дама из Долины вот-вот надорвется, и, может быть, ты тоже. Почему вы оба не подумали об этом раньше? Как могли позволить, чтобы все зашло так далеко?

К нему вернулось сознание, он что-то бубнит, а я продолжаю тащить его по снегу. Но это бессвязное бормотание почти подтверждает, что он меня слышит.

— Держись, постарайся не терять сознания! — кричу я и крепче хватаю его руку. — Скоро у меня больше не будет сил говорить с тобой. А если ты сейчас заснешь, ты замерзнешь. Что я тогда скажу Сигрюн? Думаешь, я не знаю, как вы оба мечтаете о ребенке? Вы больше почти ни о чем не думаете. Этот ребенок должен спасти вас. Третье создание, которого еще даже не существует. Что будет, когда этот ребенок появится, Эйрик? Что ты сделаешь? Что изменится?

Я разговариваю с Эйриком Кьёсеном. Полуживой, он лежит у меня за спиной, я тащу его по нашей лыжне обратно в Скугфосс. Мне нужна только эта лыжня. Она может спасти нас обоих, если только я не начну думать, что устал, что уже не чувствую собственных ног, что плечи ноют и что мне вообще-то хотелось бы, чтобы он уже умер и был похоронен.

Фонарик у меня на шапке начинает мигать. Свет слабеет. Сколько мы уже прошли? Я думаю о тех несчастных, о которых иногда пишут в газетах. Которых нашли замерзшими насмерть в двух шагах от дома или которые утонули на глубине не более двух метров.

И тогда мне первый раз приходит в голову мысль, что я сам виноват в том положении, в каком оказался. Ведь я только из-за этого приехал на Север. Из-за этого сознательно загнал Эйрика в угол.

У меня снова шумит в ушах. Я даже не понимаю, насколько устал. Думаю только о том, как бы и мне тоже не потерять сознания. Я должен вернуться в Скугфосс!

Я совершаю лыжную прогулку. Тащу на лыжах умирающего человека. С каждым пройденным метром его вес словно увеличивается.

Я чувствую, что стал идти медленнее.

Но каждый даже самый маленький склон дает мне новые силы. Я думаю о Сигрюн. Она не хотела бы, чтобы Эйрик умер. Никто из нас не хотел бы, чтобы Эйрик Кьёсен умер.