Хроники железных драконов (сборник) - Майкл Суэнвик

В громе последовавших за этим аплодисментов он изящно ретировался на пустой стул, а на помост поднялась сморщенная фигура.

Даже для кафедры глубинных основ, которая, согласно весьма распространенному мнению, довела концепцию свободных искусств до крайности, профессор Тарэппл представлялся фигурой весьма гротескной. Он выглядел как скрюченный огарок: иссохшее, спекшееся туловище с обугленными палочками конечностей. Челюсть у него отвисла, поступь была медленной и болезненной – настоящая энциклопедия старческих немощей.

Он нащупал микрофон. Почерневшие пальцы сомкнулись на нем с негромким «бум». Тарэппл поднял выжженные глазницы к потолку. Джейн сообразила, что он слеп.

– Господа, – произнес он, – ученые и власти предержащие. – Голос у него был слабый и писклявый, но усилители разносили его по всей аудитории. Снизу его голова на костлявых плечах казалась огромной, словно арбуз на столбе забора, готовый вот-вот свалиться. Профессор обеими руками вцепился в кафедру. – Мир мы воспринимаем в трех состояниях, каковые часто могут показаться действующими друг другу наперекор. Это… – Он сбился, почти заглох и с усилием продолжил: – Это… это… во-первых, несомненное состояние. То, как видит ребенок, когда хлеб есть хлеб и вино есть вино. Второе состояние – это… – Он слегка покачнулся. – Это согласованная реальность, тот набор договоренностей, согласно которому мы уславливаемся, что хлеб есть пища, а вино есть дух товарищества. – (Послышались редкие вежливые смешки.) – Третье – это исследуемое состояние, то, с которым имеют дело наши коллеги на магических факультетах, взаимодействие сил, каковое они полагают конечной реальностью. – (Более громкий и искренний смех.) – Однако давайте спросим себя, что лежит за всеми тремя? Каково истинное состояние того, что мы могли бы назвать гиперреальностью? – Долгое молчание. – Первый слайд, пожалуйста.

Огни погасли, и из проекционной будки в заднем конце зала донесся отчетливый щелчок. На стене за кафедрой появилось яркое изображение чудовищно огромной морской раковины, висящей над бескрайним океаном. Аудитория хранила молчание.

Профессор Тарэппл нащупал лазерную указку, оставляя пятна сажи на поверхности кафедры. Дергаными, марионеточными движениями он направил указку на слайд. Красная световая точка метнулась к краю экрана.

– Это… – Голова у него задрожала. – Это… это Спиральный замок. – (Ни один из присутствующих в зале не смел вздохнуть.) – Никто, кроме меня, никогда не проникал так глубоко в тайны Богини. Океан, над которым он подвешен, есть само время и, насколько можно определить при помощи нашего несовершенного оборудования, простирается бесконечно во всех направлениях. Следующий слайд.

Щелк. Изображение плавающей в бездне ленты, изогнутой в форме восьмерки.

– Это – лента Мебиуса с одной петлей.

Щелк. Более сложная фигура.

– С двумя.

Щелк. Следующая.

– С шестнадцатью.

Щелк. Стеклянная реторта, нечто вроде перегонного куба, носик которого загибается сам в себя, а затем выходит с дальнего конца, так что его внутренняя поверхность переходит в наружную. Хотя фон по-прежнему отсутствовал, сооружение переливалось отраженными цветами, словно мыльный пузырь.

– Это трехмерный эквивалент первого слайда.

Щелк. Новый мыльный пузырь, бесконечно более сложный.

– Шестимерный эквивалент второго слайда.

Щелк. Третий пузырь, изображение качеством хуже первого и второго слайда.

– Двенадцатимерный эквивалент третьего слайда.

Щелк.

– Снова Спиральный замок.

На этот раз физическая форма явно представляла собой тело высшего порядка в прогрессии, предполагаемой предыдущими слайдами. Попытки проследить его запутанные изгибы вызывали головокружение.

– Вы заметите, как он накладывается сам на себя. Эта рекурсивная многосложность простирается на тринадцать измерений как минимум. Посетитель, пройдя по простой кривой одного-единственного перехода, может оказаться физически вывернут таким образом, что, войдя правшой, выйдет левшой. Однако прохождение данного перехода в обратную сторону не обязательно исправит повреждение; оно может скорее произвести вторую инверсию, в результате которой внешняя поверхность объекта сделается изнаночной: кожа окажется внутри, а потроха, так сказать, снаружи. Но что… что… что это означает на практике? Здесь мы должны предпринять краткий экскурс в область переселения душ – я не стану утруждать вас математическими подробностями, обещаю. – Он подождал смеха, но смеха не было. – Не все вошедшие в Спиральный замок покидают его. Но те, кому это удается, могут с равным успехом возродиться как в будущем, так и в прошлом. Было… было продемонстрировано, что в каждый отдельно взятый момент может существовать не менее шести инкарнаций личности. Хотя я бы не советовал им встречаться.

Двое или трое из старшего преподавательского состава хихикнули, словно услышав бородатый анекдот.

Джейн с трудом поспевала за ходом лекции. Яркое белое изображение Спирального замка слепило, будто магниевая вспышка. Оно раздувалось и опадало перед ее внутренним взором, словно дышало. Глаза у Джейн пульсировали и болели, когда она пыталась постичь логику его инволюций. Пришлось отвести взгляд.

В бледном отраженном свете слайда все лица казались серыми и собранными, словно их обладатели пребывали в трансе. Джейн обнаружила, что рассматривает профиль Сирин. Сейчас сходство с Гвен казалось сильнее, чем когда-либо.

А может, она и вправду – Гвен?

Мысль была тревожной и мучительной. Но не новой. Джейн уже некоторое время подозревала нечто подобное. Если профессор Тарэппл говорит правду, то вполне возможно, что Гвен возродилась в Сирин. В таком случае заряженные полюса их противоположных судеб неизбежно сведут их на общей орбите вокруг общего рока.

Джейн очень нравилась Сирин. Она была открытая и щедрая и, несомненно, превосходила подменыша интеллектуально. У Сирин имелись задатки блестящего алхимика. Джейн могла многому у нее научиться. Но она не смела вмешиваться в жизнь подруги, если это означало возможное повторение прежней трагедии.

Опять-таки, если Сирин не являлась инкарнацией Гвен, не было никакой нужды избегать ее. Проблема заключалась в том, что способа выяснить это просто не существовало.

Другое дело – Пак.

– Жабоглоты! Ракозадые куцехвостые шмары! Трескоголовые мокропузые ублюдки!

Джейн резко пришла в себя. По всей аудитории слушатели просыпались и будили друг друга. Сидевший впереди Джейн преподаватель из тегов выпрямился, пошатываясь, и всхрапнул. Гном слева провел рукой по своей обсиженной грибами лысине.

Разъяренный профессор Тарэппл прекратил лекцию и поносил своих слушателей.

– Одно-единственное существо – единственное! я! – проникло так глубоко в тайны Богини и вернулось, чтобы рассказать о них. Заклинаю пушечным огнем, святой водой и колоколами, послушайте меня! Я рисковал большим, чем жизнь и разум, чтобы доставить вам эти фотографии. Я… я… я когда-то был молод, высок и красив. У меня были друзья, которые погибли в этой экспедиции и никогда не возродятся. Мы были пойманы и наказаны, и наказаны снова. Я один спасся. Посмотрите на меня! Посмотрите, какую цену я заплатил! Сколько раз я пытался рассказать вам! Ну почему вы никогда не слушаете?!

Он уже плакал.

– Горе мне! – вскричал он. – Увы тем, кто взыскует истины, ибо это самое заветное сокровище Богини! О, она кровожадна и непостижима, и жестока, жестока в своей мести…

Неторопливо зажглись светильники. Аплодисменты были громоподобны.

Теперь Джейн знала, что делать.

Свет в алхимическую лабораторию шел из подсобки, дверь которой Джейн оставила приоткрытой. Под потолком медленно поворачивалось в легких потоках воздуха чучело крокодила. Заряженная и вдохновленная планом, порожденным лекцией по глубинным основам, за каких-то три дня Джейн ухитрилась стащить ключи и оборудование и выкроить время, необходимое для эксперимента.

Она установила аргоновый лазер на лабораторном столе слева от себя, а демонстрационную камеру с пробиркой – справа. В камере имелся монохромометр, совмещенный с фотонным счетчиком. Эти два прибора и оптическое зеркало были основой эксперимента. Задуманное отличалось элегантной простотой.

Задребезжала дверь. Тощая, большеголовая, непомерно высокая фигура смутно различалась сквозь матовое стекло. Джейн открыла.

– Я принес, что ты просила.

Билли Бука, виновато сутулясь, вошел внутрь, благоухая дешевым мылом, импортными сигаретами и вялой надеждой. Он разжал ладонь. Внутри оказалась смятая нашивка первого морского левиафана. Последний раз Джейн видела ее на плече куртки Пака. Кажется, уже тогда она держалась на честном слове.

– Спасибо. – Девушка выдернула из нашивки несколько нитей и сунула их в пробирку.