Семнадцать левых сапог. Том второй - Вацлав Михальский

Адам словно спал, и лишь пятаки на выпуклых веках выдавали смерть. Пятак на левом глазу лежал орлом, а на правом – решкою. Заметивший это Толян толкнул под локоть Митьку и осудил шепотом:

– Позырь, не могла и этот на орла положить!

Митька незаметно придвинулся к Адаму и быстро перевернул пятак на орла. И ему стало хорошо, как будто бы он сделал для Адама очень важное дело, не дал над ним надругаться.

– Бог знает что! Одни левые! И чего с ними делать – ни продать, ничего! – Над кучей новых кирзовых сапог недовольно бормотала в углу старуха.

За долгую одноногую жизнь накопилось у Адама 17 левых сапог. Складывал он их в сундук и не думал, что кого-нибудь обидит этим. Желтое солнечное пятно скользнуло по сурово сведенному лицу Адама, и показалось – он улыбнулся. Солнечный зайчик скользнул и пропал. Лицо Адама снова закаменело.

– Бабушка, а наград у него разве не было? – шепотом спросил Федя Сморчок.

– Каких еще наград? – выпрямилась старуха.

– Ну, орденов, медалей?

– Нету, ничего нету. А зачем они вам?

– Впереди понесем, – шепотом сказал Федя. Он читал много книг и привык, что хороших людей хоронят с наградами впереди процессии.

В это время на пороге появился с красной материей в руках Вениамин Швабер. Он пришел обтянуть гроб, вернее, привел для этой работы возчика Степу.

– Ой, да на кого ж ты нас покинул! – заголосила при виде их Мария Ивановна.

Мальчишки высыпали из сторожки во двор.

– Врет она, что орденов нету! Адам вместе с отцом моей матери воевал! А ногу он на войне потерял! Он, как герой, сражался! – сверкая глазами, говорил в кругу мальчишек Митька Кролик.

– Она такая жадоба, – сказал Федя. – Она ему родня какая-то, сестра, что ли. Мить, а как же мы его без орденов понесем?

– Так нельзя, – решил Митька. – Надо достать их. Сейчас все по домам, кто что найдет. Понятно?

– Понятно! – хором ответили мальчишки и разлетелись изымать отцовские и дедовские награды.

Все мальчишки вернулись застенчивые, только Толян Бубу принес медаль «За оборону Кавказа» и гордо подал ее Митьке. Сам Митька ничего не принес: его отец на фронте не был, а награды Гулиного отца, Ивана Дмитрича, захоронили вместе с ним, поэтому Митька никого из мальчишек упрекнуть не мог. Обрадовал всех Федя Сморчок. Он прибежал запыхавшийся:

– Вот, вот! Третьей степени! – еле выговорил он, отдавая Митьке орден Славы III степени.

Скоро к сторожке стали стекаться служащие больницы…

Больше всех суетился и распоряжался Вениамин Швабер.

Принесли один, потом второй, потом третий венок.

Летний день был долог. К вечеру приехала грузовая машина с распахнутыми бортами, покрытая дорогим ковром. Привез этот ковер Николай Артемович на своей собственной «Волге». Ковер этот он снял аккуратно со стены своего домашнего кабинета.

Скоро подошли музыканты и стали торопить с выносом. Народу набилось полная сторожка. Многие о чем-то шептались, качали головами, вздыхали, с любопытством спрашивали:

– Это которая из них дочка? Та, что плачет?

Плакала Гуля. Мария Ивановна причитала, а Лиза стояла рядом бледная и немая.

– Освободите помещение! Освободите помещение! Пора выносить, – суетился Швабер.

В самое сердце ударила медь оркестра. Процессия двинулась. Впереди машины, не послушав взрослых, шли Митька Кролик и Федя Сморчок, держа в отведенных ладонях правых рук что-то поблескивающее на солнце. Другие мальчишки, приодетые и причесанные, несли венки. На первом венке серебром было написано: «Любимому отцу от дочери», на втором: «Дорогому другу Алексею Степановичу Зыкову от семьи Ермаковых – Горешиных», на третьем: «Товарищу по работе от коллектива горбольницы». Крышку гроба несли Павел и больничный кочегар.

Провожал Алексея Зыкова и старичок Аркаша, но он не пошел до кладбища, потому что побоялся, что по старости лет не сможет дойти туда самостоятельно. Бросив своих кур, старичок Аркаша по широкой улице, залитой мягким вечерним солнцем, провожал Алексея Зыкова до тех пор, пока не устали ноги, и долго стоял он еще на углу квартала, торжественно откинув в сторону сухонькую руку с засаленной зеленой фуражкой, и тихо плакал.

Похоронили Алексея Зыкова по просьбе Гули и Павла в ограде Гулиного отца – Ивана Дмитриевича Ермакова.

Когда вырос могильный холмик и поспешно отыграли музыканты, Мария Ивановна, истово крестясь и всхлипывая, развязала сверток в белом платочке. Это была тарелка кутьи. Взяв тарелку на ладонь, она черпнула кутью чайной ложечкой и поднесла к устам Митьки. Не видя ничего перед собой, Митька подчиненно глотнул приторную кутью. Слезы катились по его щекам, в груди у него щемило и горячо жгло, он весь дрожал и никак не мог остановить эту дрожь.

– Помяни раба божьего Алексея! – Старуха по очереди обносила мальчишек. Все они, даже Толян, громко плакали и, не вытирая слез, вытягивали шеи навстречу ложке.

Последним поминал Федя. Первого человека поминал Федя, и горло ему сдавила сладкая горечь. Он цокнул зубами о металл ложки – кутья ссыпалась ему в рот. Он не мог проглотить кутью и держал ее во рту, плотно сжав губы.

Потихоньку люди стали расходиться. По аллее к кладбищенским воротам первыми потянулись те, кто пришел сюда просто из любопытства. Обгоняя их, поспешали музыканты со своими трубами. Пошли к выходу Мария Ивановна, Лиза, Павел, Гуля, мальчишки, Вениамин Швабер, Николай Артемович и все прочие. Последним вышел за ворота и пошел по дороге Митька Кролик. Ему еще много надо было жить и многое видеть на свете: кровь у него бежит быстро, глаза не выплаканные и не высмотренные вслед ускользающему счастью.

Митька шел и думал, думал свои серьезные ребячьи думы: «Почему так бывает на земле?.. Остался жить плохой человек Швабер, остался возчик Степа. Даже мерин, глупый мерин, и тот может видеть, как заходит сейчас красное солнце, ржать и есть зеленую сочную траву. А хороший человек Адам, который научил всех мальчишек держать слово, взял и умер и уже ничего не может».

Теплая пыль приятно согревала его босые ноги. Он шел и думал: «Почему не сделать так, чтобы люди жили столько, сколько каждый из них заслужил? И если бы люди это знали, то каждый старался бы быть хорошим…» Митя шел и думал и не знал, что это так и бывает. Люди всегда живут на земле столько, сколько они заслужили.

Маленький Митя не знал, что Швабер проживет свои пятьдесят шесть лет и умрет, возчик Степа проживет свои пятьдесят и тоже умрет бесследно, а хороший человек Алексей Зыков прожил свои шестьдесят пять и еще проживет семьдесят его, Мити, и жизнь Феди, и Гены, и Толяна, и всех мальчишек.

Примечания

«Семнадцать левых сапог» – роман, написан в 1964–1966 гг. Впервые опубликован в 1967 г. отдельным изданием (Махачкала: Дагестанское книжное издательство). Включен автором во все сборники его произведений и в «Избранное» (1986, 1998).

По роману снят телефильм «Семнадцать левых сапог», пять серий (1990) и киноверсия («За что?») в двух сериях (1991). Режиссер: Илья Гурин. Сценаристы: Илья Гурин, Вацлав Михальский. Операторы: Евгений Давыдов, Игорь Клебанов. Композитор: Юрий Буцко. Производство: к/с им. Горького, Союзтелефильм. Премьера: март 1992 (кино), август 1992 (ТВ). В фильме снимались: Иван Лапиков, Галина Левина, Люсьена Овчинникова, Борис Невзоров, Ада Роговцева, Вадим Любшин, Валера Надейко, Елена Дробышева, Игорь Бочкин, Геннадий Фролов, Сергей Барабанщиков, Галина Булкина, Михаил Бурлаков, Федор Валиков, Капитолина Ильенко, Клавдия Козленкова, Даниил Нетребин, Артур Нищенкин, Алевтина Румянцева, Владимир Скляров, Манефа Соболевская, Татьяна Чернопятова, Владимир Привалов.

Вряд ли Вацлав Михальский в 1966 году, закончив свой роман, мог себе представить, какой путь готовит этой книге судьба. Нет, я не о трудностях публикации – это-то было вполне предсказуемо. Соединить вместе два «плена», два лагеря, два варианта колючей проволоки: сталинский и гитлеровский – это для тогдашней цензуры было дерзостью запредельной, немыслимой! И вышла книга только потому, что далековата была Махачкала от Москвы. И еще потому, что поддержали книгу даргинский писатель Магомед Расул (главный редактор Дагкнигоиздата) и кумыкский писатель Камал Абуков (тогда практически главный идеолог республики), оба в будущем – народные писатели Дагестана. Но это – в закономерном будущем. А в тогдашнем настоящем, то есть в 1967 году, выходу в свет «Семнадцати левых сапог» способствовало еще и счастливое стечение литературных обстоятельств. И то, что текст приглянулся Владимиру Лидину и тот написал приветственный абзац на отворот титула. И то, что текст привел в восторг Владимира Канторовича, приехавшего в Махачкалу из Москвы по линии Госкомпечати. И то, наконец, что в дело включилась непостижимая русская непредсказуемость: текст проскочил в печать без обязательного цензурного штампа… Не будем делать большие глаза: его просто забыли поставить и ставили потом вручную.