Северная сторона сердца - Долорес Редондо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Амайя кивнула:
— Я понимаю, о чем вы.
Грей оживленно продолжил:
— Но реальность диктует свои условия, и она такова, что и в Висконсине идет дождь. Эти невесты встают с постели, готовые к самому важному дню своей жизни, и когда видят, что хляби небесные разверзлись, желают все отменить. Дождь не входит в их планы. В идеальную церемонию не вписывается мокрое платье или грязные туфли гостей, и они сообщают об этом в самой категоричной форме. Если все идет не так, как они планировали, то выход один: отменить все. Конечно, всегда находится кто-то — обычно тот, кто платит за свадьбу, то есть отец или мать, — кто помогает им, а то и вынуждает их опомниться. И тогда появляется эта гримаса, очевидная у одних и почти незаметная у других; в ней-то и заключается вся соль. Коротко говоря, именно это выражение застыло на губах Мартина Ленкса, когда он позировал со своей семьей. Он и есть та самая промокшая невеста. Ему хочется одного: улечься в постель и обо всем забыть, потому что все идет не так, как он планировал. И почти так же бросается в глаза выражение лица супруги. Озадаченная, беспомощная, она догадывается, что что-то идет не так, и понимает, что угрюмость ее супруга — лишь верхушка айсберга, на который налетел фрегат их отношений. Сейчас она слишком перегружена, чтобы как-то справиться с этим, поэтому притворяется, что ничего не происходит, и позирует для фотографии… Но выглядит при этом как ягненок, которого принесли на заклание. Это выражение лица мне тоже хорошо знакомо.
— Вы думаете, Ленкс уже тогда принял решение?
— Разумеется. Он сказал мне — а потом это и в газетах напечатали, — что собирался стать директором в местном банке. Семейная фотография была способом позиционировать себя в обществе. Видимо, отказали ему через несколько дней. Но, несомненно, что-то произошло во время съемки, во время той дурацкой суеты, когда он прогнал сынишку…
Сильный порыв ветра ударил в стену, где-то вдребезги разлетелись оконные стекла. За грохотом последовала пара испуганных возгласов и неразборчивое проклятие.
— Ради бога, что это было? — воскликнул Клейтон Грей, который все отлично расслышал.
— Ураган, мистер Грей; я звоню вам из Нового Орлеана.
— Это там, где «Катрина»? Так называется этот ураган, верно? И что она творит?
Амайя медленно и бесшумно выдохнула, приводя в порядок мысли. Не отвечая на вопрос мистера Грея, она вернулась к теме разговора:
— Еще у меня есть портрет, где Мартин Ленкс позирует в одиночку; скорее всего, он был сделан в тот же день.
— Неудивительно, что вам пришла в голову эта мысль, но представьте себе — хотя на нем тот же костюм, эту фотографию я сделал через два дня. Мартин Ленкс явился сюда и заявил, что хочет портрет, где будет он один. Самая быстрая фотография в моей жизни. Он вошел, встал, и я щелкнул его всего один раз. Мартин не позволил мне сделать еще один пробник. На его вкус, получилось идеально.
Амайя обвела карандашом дату в календаре восемнадцатилетней давности, который ей предоставил Джонсон. Через два дня после семейного фото. В тот день ему сообщили из банка, что он не получит вожделенную должность, за день до того, как он подал заявку на разрешение на ношение оружия; в этот день Мартин Ленкс заказал идеальный портрет, на котором он позирует в одиночестве.
Она попрощалась с мистером Клейтоном, и тот напоследок еще раз заставил ее улыбнуться, посоветовав поскорее делать ноги из Нового Орлеана.
— По телевизору говорят, что ураган разрушит город. Переждите его в безопасности, дорогая, — сказал он, прежде чем повесить трубку.
Как раз в это мгновение в пожарной части завыли аварийные сирены. Амайя подняла голову и услышала, что с улицы к их вою присоединились и другие сигналы тревоги. Джонсон тоже прервал работу и огляделся по сторонам, пытаясь определить источник звука. Амайя вопросительно посмотрела на него. Он указал на циферблат и отчетливо произнес одними губами: «Комендантский час». Саласар кивнула, опустила голову и сосредоточила все внимание на фотографии Ленкса.
Она снова увеличила изображение. Уголки его губ казались чуть приподнятыми из-за сокращения больших и малых скуловых мышц, расположенных по бокам рта. Сомнений не было: он действительно улыбался, стыдливо, будто тайком.
Существует много видов улыбок, и в основном все они фальшивые: улыбка, которая появляется на лице человека, который позирует для фотографии; сдержанная улыбка, когда кто-то неудачно пошутил; неловкая, когда кто-то отпустил неуместное замечание; соблазнительная, появляющаяся, когда нас кто-то сексуально привлекает; саркастическая улыбка, свойственная политикам, которые улыбаются даже в том случае, когда заданный вопрос нисколько их не порадовал. А есть настоящая улыбка, счастливая. Амайя помнила, как в детстве грустила и при этом старалась улыбаться, чтобы не огорчить тетю, а та говорила: «Не обманывай меня, Амайя, у тебя грустные глаза». Этими словами Энграси невольно описывала так называемую улыбку Дюшена, искреннюю лишь физиологически.
Амайя еще больше увеличила изображение, чтобы видеть глаза Ленкса независимо от рта. Даже за стеклами очков в черепаховой оправе она смогла разглядеть нужную ей деталь: напряжение в круговых мышцах приподняло щеки, образовав вокруг глаз небольшие морщинки. Многие психопаты ловко копируют человеческие эмоции, но она не встречала никого, кто мог бы контролировать круговые мышцы. В этот момент Амайя наконец ощутила связь с сознанием этого человека, а вместе со связью — уверенность, позволявшую безошибочно разгадать его профиль. Перед ней было доказательство того, почему фотография сразу же пришлась по вкусу требовательному мистеру Ленксу: на ней он был счастлив, по-настоящему счастлив.
Глава 26
Победная улыбка
Элисондо
Энграси перешла через реку Базтан по Мендинуэта и свернула на улицу Браулио Ириарте, следуя речному течению. Ее дом — дом, в котором она жила с тех пор, как вернулась из Парижа, — стоял на середине улицы. Прочные каменные стены защищали его от сырости, поднимавшейся от текущей рядом реки, хотя Амайя иногда клялась, что чувствует, как Базтан струится у нее под ногами. Улица Браулио Ириарте была названа именем местного жителя, который отправился в Южную Америку и сколотил там состояние, основав в Мексике крупный пивоваренный завод. Спустя годы он вернулся, богатый и щедрый, и облагодетельствовал Элисондо, после чего улицу переименовали в его честь. А раньше она называлась «Дель соль», что было гораздо более логичным названием, потому что из-за своего северного расположения улица была самой солнечной и светлой во всем городе; в период, когда
