Астронавты. Отвергнутые космосом - Алексей Бобл

Бой-Бабу толкнули под руку. Она повернулась. Живых стоял с маской наготове.

— Спокойной ночи, Тади, — сказали они вразнобой, и Бой-Баба накрыла лицо девушки маской. Нажала кнопку. Крышка капсулы медленно поехала, задвигаясь. С глухим чмоком заработала система. Огоньки на приборной панели начали перемигиваться, высвечивая значения работы мозга, сердца, кровяного давления…

Тадефи была в надежных руках автоматов — почти таких же, как и сама Бой-Баба. Она невольно почувствовала гордость за своих механических сородичей.

Бой-Баба уже собралась уходить, а Живых все еще стоял перед капсулой и смотрел, не отрываясь, на еле видное в клубах газа лицо. Она тронула его за рукав:

— Идем.

Живых медленно повернулся. Она в первый раз видела у друга такие глаза.

Он сделал шаг к Бой-Бабе и глухо сказал:

— Ни одна тварь этой девочки не коснется. Мы ее довезем и положим на базе. И если кто-то попробует этому помешать… — взяв со стола хирургический зажим, он расплющил его в лепешку своей железной клешней, — он пожалеет, что родился на свет, — тихо закончил Живых и, не глядя на Бой-Бабу, быстрым шагом вышел из отсека.

Глава 18

— Готовность три минуты.

Йос положил руку на рычаг управления.

Бой-Баба старалась дышать ровнее. Оглядела ряды дисплеев, поерзала в кресле. Она не летала на аналоговой технике с самого училища. Придется вспомнить.

Йос повернул к ней голову в наушниках:

— Вы в порядке, астронавт?

Она сглотнула. Кивнула.

— Ну так поехали, — Йос двинул рычаг.

Она постучала по экрану стилусом, вводя стартовую комбинацию. Корабль низко, глухо завибрировал. Тело, вдавленное в кресло ремнями безопасности, пробрала дрожь.

Звезды в иллюминаторе дрогнули и поплыли. Корабль разворачивался.

Мы летим, пропело в груди. Мы летим!

Она откорректировала курс и передала управление компьютеру. Отстегнулась и вылезла из кресла.

— У вас есть час свободного времени, астронавт, — сказал Йос, не отрывая глаз от экрана. Руки штурмана властно лежали на панели управления. Спина его распрямилась, он всем корпусом подался вперед, выглядывая тонкий полумесяц планеты. — Попрошу не опаздывать.

— Есть, — сказала она и побежала повидать Живых с капитаном.

Они уже отстегнулись. Майер вернулся в постель, а Живых сидел ссутулившись в кресле и молчал.

— Иди к Тадефи, — она положила руку ему на плечо. — Я тут посижу.

Он кивнул, поднялся и вышел. Бой-Баба села в кресло, еще нагретое его теплом.

Майер, кажется, спал. Последнее время он почти не разговаривал. После отлета с планеты их капитан чах с каждым днем. Несмотря на то, что они старались его не волновать, что Йос ухаживал за ним, как за родным отцом. А он все это время замышлял против своих же людей…

Иссохшее, желтое лицо Майера скорбно застыло. Огромные тяжелые веки дрожали. Тощая рука слегка шевелилась, теребя во сне край одеяла. Капитан шевельнулся и слабо застонал. Поерзал, как будто пытался приподняться в постели.

Бой-Баба застыла в кресле. Вдруг ему плохо? Вдруг у него новый приступ? Тадефи бы ей подсказала, что делать, но Тадефи с ними больше нет. Придется соображать самой.

Она сняла переговорник с пояса. Помедлила. При капитане лучше не говорить, чтобы не волновать. Бой-Баба соскользнула с кресла, оглянулась на спящее тело и шмыгнула за дверь. Набрала позывные Живых.

Тот ответил сразу. Голос грустный, усталый.

— Прости, — сказала Бой-Баба. — Но Майер… по-моему, ему плохо.

— Сейчас приду. Подожди, — сказал Живых и отключился.

Облегченно Бой-Баба отодвинула дверь и вернулась внутрь. В отсеке все было по-прежнему. Она забралась во все еще теплое кресло и повернула голову проверить, как там капитан.

Он лежал под одеялом и смотрел на нее в упор.

Бой-Баба дернулась от неожиданности. Выжала из себя дурацкую улыбку и спросила:

— Принести вам чего-нибудь?

Капитан с усилием мотнул головой. Рука его продолжала скрести одеяло. Бой-Баба вспомнила страшные рассказы бабушки — не иначе, Майер начал себя «обирать»! Она подошла, села на привинченный рядом с кроватью стул. Посмотрела в безмолвное, измученное лицо.

Не было у нее сил осудить капитана за то, что он сделал. Погубил собственных товарищей — но за что? За то, что струсили, предали беспомощных. Наверное, считал себя, как всегда, поборником справедливости, санитаром леса. Ну что ж…

Капитан Тео Майер прожил свою жизнь так, как считал нужным. И Бог ему судья.

Где же Живых, подумала она.

Капитан приоткрыл огромный ввалившийся рот, пытаясь заговорить. Напрягшись, двинул рукой.

— Вам что-нибудь подать? — спросила она опять.

Капитан прикрыл и опять открыл веки: да. Она встала, подошла к столу так, чтобы ему было видно. Показала на бутылку с водой.

Капитан отрицательно качнул глазами вправо, влево. Нет.

Она подняла коробочку с болеутоляющим.

Нет, сказали глаза.

Она взяла в руки остывший стаканчик с кофе, показала капитану.

Да, кивнули глаза Майера.

— Я разогрею, — она повернулась к мини-кухоньке. Но Майер с усилием приподнял руку: не надо. Его губы дрожали, словно он пытался что-то сказать. Но ни единого звука не выходило наружу. Горло Майера начал сковывать паралич.

Она подошла, вложила в его трясущиеся пальцы стаканчик. Хотела зайти сзади, чтоб приподнять капитану подушку, но тот с усилием, неожиданным в полумертвом теле, бросил стаканчик прочь от себя. Темная жидкость растеклась по полу. В полумраке аварийного освещения казалось, что под стояками кресла стоит лужа крови.

Ну где же Живых?!

Она улыбнулась через силу, положила руку капитану на плечо, успокаивая. Майер все пытался заговорить, и она покачала головой: не надо.

— Сейчас уберу.

Быстро, чтобы скрыть свое отчаяние, пошла к шкафу, нашла тряпку. Вытерла страшное пятно. Пол заблестел. Она распрямилась, повернулась к капитану — и застыла.

Из-под одеяла на нее смотрел ствол излучателя, прыгающего в трясущейся руке.

Бой-Баба не шевельнулась. Осторожно двинула губами:

— Не двигайтесь, я сейчас.

Капитан силился приподняться на локте свободной руки. Бой-Баба присмотрелась. Стрелять из такого положения непросто. Да и понимает ли он, что делает? Она сделала шаг к кровати.

— Вам не надо волноваться… — она осторожно перегнулась и попыталась взять излучатель из руки Майера.

Он расслабил старческие пальцы. Поднял на нее слезящиеся глаза.

— Береги… тесь, — прошамкал капитан, отдавая ей оружие.

Разряд излучателя толкнул ее и подбросил в воздух.

Капитан Тео Майер лежал у нее на руках. Его кровь застыла у нее на футболке, просочилась на железную грудь, текла меж стальных фаланг пальцев. Голова капитана откинулась, кровоточащий рот распахнулся зияющей раной. Его тело сотрясла судорога. Наконец он затих.

Держа тело Майера на весу, Бой-Баба подняла голову.

В проеме двери стоял Йос. В опущенной руке он держал излучатель. На рукояти пульсировала красная кнопка активации.

— Жива? — спросил он хрипло.

Бой-Баба кивнула. Бережно уложила тело обратно на кровать. Взяла из безвольных рук Майера излучатель. Повернула, чтобы обезвредить. Рука ее замерла.

Излучатель стоял на предохранителе.

Йос тяжело переживал убийство капитана. Он думал, что Майер целится в нее, в сотый раз повторял он Бой-Бабе. Если бы он знал, что оружие было на предохранителе… но, потеряв весь экипаж, своих лучших друзей, что еще должен он был подумать?

Бой-Баба ничего не сказала ему. «Берегитесь», сказал Майер. Капитан не хотел ее убить — он предлагал ей оружие для самозащиты. Но от кого? Теперь и не спросишь.

Они положили тело капитана в морозильную камеру, давними поколениями астронавтов прозванную «труповозкой». Там уже покоились в испарениях искусственного льда пакеты из алюминиевой фольги — Рашид, Кок и Питер. Из старой команды «Голландца» остался лишь один человек — штурман.

Йос заперся у себя в отсеке и не выходил. Никакие уговоры не помогали. Он отказывался их видеть, не ел, не пил, ни разу не вышел в брехаловку. Корабль шел своим курсом, а его навигатор лежал в закрытом отсеке на скомканных простынях и смотрел воспаленными глазами в потолок.

Бой-Бабе и Живых пришлось взять управление на себя.

С каждым днем планета росла в иллюминаторах, освещаемая холодным солнцем.

Торможение распластало их пристегнутые тела в креслах. Ослепительное сияние солнца заполнило иллюминаторы. Корабль затрясся, заколдыбал в воздушных потоках.

Вошли в облачность, как в мокрую вату. Она испарялась с раскаленной обшивки с пронзительным свистом. Мелькнула каменистая поверхность, затянутая льдом. На фоне далеких скал изогнулся, вытянувшись к небу, гребешок Троянца.