Ожог от зеркала - Александр Доставалов

А Тарас тогда боялся. Тоже хотел кинуться, если б Ольга хлестнула, наверное, кинулся бы, он тогда мало что планировал, но вот... Так и простоял, вцепившись в мать, подвывая хнычущим волчонком...

А мама умерла через два года...

Нет, рыцари, конечно, ребята хорошие. В принципе. Многие так считают. А уж сами про себя они это знают точно. Абсолютно точно. Без них на улицах творилось бы черт знает что, холопы б друг дружку перерезали, благородные, пожалуй, тоже. А так... Любой знает: чуть оступишься – и на тебя наедет свора правдолюбцев... А рыцари не стражники, здесь монетой не откупишься. Если в эти бронированные головы втемяшится, что ты встал на пути добра и справедливости, никакие увертки не помогут. Что там школяр или простолюдин, барона в оборот возьмут, княжество конями стопчут. Мораль их не интересует, в одном фиорде за убийство полагается штраф, в другом виновного рвут лошадьми на части. Эти ребята принимают всё. Главное, чтобы закон выполнялся. Богом данная власть может изгаляться как угодно. Хоть на кол простолюдинов сажай, если по закону... Вдовам они, конечно, защитники, но сколько понаделали этих самых вдов...

Жестокая практика жертв иногда критиковалась в Княжестве, но разумной замены не существовало. Раньше Тарас думал иначе – в основном, конечно, из-за Ольги, но после первых лет обучения понял, что к чему. Итальянские и бельгийские феоды, где пытались практиковать «гуманизм», развивались медленно, их захлестывала преступность, якобы случайные катастрофы, войны с соседями и восстания крестьян. Их преследовали эпидемии, неурожаи, горели леса и ухудшался климат.

Конечно, надо было соблюдать время и ритуал, следить за тем, чтобы жертвы приносили обществу, а не клану избранных либо секте противоправной. Жертва не должна обернуться убийством, а жесткой грани не существовало. Но иначе пришлось бы платить невинной кровью, заливая разрывы поля, что неизбежно создаются при управлении. Любая общественная структура, группа «государственно» живущих людей порождает напряжение, копит его на болевой разрыв. Вероятностное поле иногда сравнивают с обычной тканью, что постепенно скапливает в порах грязь и нуждается в банальной стирке. Иначе от всего общества душок пойдет.

А стирать приходится кровью.

Компенсация за весталку обычно выплачивалась деньгами. Погоревал человек о дочке, покручинился, ну да чего уж теперь. Добру не пропадать же. Всё равно положено, а девочку не вернешь, да и лучше ей там пока, жертва – это ведь ещё не скоро... Весталку готовили пятнадцать, а то и шестнадцать лет... Да и кто из нас уверен, что проживет эти пятнадцать лет... А весталки многое могут...

Серебро берут практически все. Лишь однажды Тарас слышал о семье, которая отказалась от денег. Затем четверо братьев весталки пытались что-то предпринять, то ли на Князя напали, то ли на мага из городских... Троих вырубила охрана, один попал на арену и тоже погиб. В общем, была семья, да сгинула.

Но обычно просто берут деньги. И Тарасов отец, наверное, взял бы. Ну, не сразу, может, через год или два. Пять лет на это дается, чтобы остыть народ успел, погоревать, попрощаться с ушедшей. В деревнях же простые люди и практичные. А весталка в семье – это почёт и уважение. А деньги, что ж... Как доля за убитого дружинника.

Но тут случай приключился – фермер один, из богатых, из соседнего села, прижимать стал своих же людишек. Была у него банда не банда, но с десяток крепких ребят при хозяйстве обреталось. Стадо коров держал, огромное стадо. А те ж то в огород к кому забредут, то изгородь надломят, то ещё чего... И чуть что – драка. И не просто драка, а или глаз кому выбьют, или ребра помнут, или вообще – был человек и пропал куда-то. Лихие ребята вокруг фермера собрались, нехорошие. Им и Тарасов отец поперек дороги встал, коров со своей делянки кнутом отвадил, говорили с ним сразу трое – мол, ты ходи, дядя, осторожнее, а не то споткнешься неровен час, ушибиться можешь. Они такое и бабке древней сказать могли, и вдове с пацанятами. А что сделаешь – их много, кровь дурная с молоком, здоровые все, крепкие. На деревне одолеть их было некому, а город далеко. Отец-то Тарасов, пока говорил с парнями, всё руку на топорище держал. Так и разошлись ни с чем, только нервы друг дружке помотали. Может, и его бы подловили те парни в темное время, да не успели.

Перешли их коровки не ту межу, забрели в огород, куда не ходить бы.

Жила в деревне вдовушка, трёх мужей на тот свет отправила, выцвела уже вся, сухая да квелая, но яду на языке... И никто толком не знал, но шептали, что ведьмачит. Кто знает, правда ли, нет. Заломы-то у неё были, и по овсу, и по пшеничке, и, говорили, узлы на людей... В деревне много чего и зря болтают. В общем, отходила она тех коров кнутом с огорода, а один из фермерских костоломов кнут у бабы выхватил, да и саму её давай полосовать. Раза три приложил, а видать, нельзя было.

В две недели фермер сгинул. Всё вроде случайно, а беда за бедой. Одного из тех парней лесиной придавило, плечо и спину пластом развело, не то что драться – сесть неспособно. Другой въехал на своей кобыле прямо в Синюхин омут. То ли глаза ему застило, то ли ещё что – сквозь загородку, сквозь все. С обрыва сверзился, кобыла поломалась, но выбралась, а он сразу под воду ушёл. Выпивши был, конечно. Кобылу потом тоже пришлось кончить, потому как на трёх ногах осталась. Ещё трое между собой подрались, один двоих порешил колом. Сарай сгорел, коровник. Лампа с керосином перевернулась. Фермер в горячку слег, как и жена его. Она-то вроде оклемалась потом, а он – всё. А мужик был крепкий. Остальные его ребята решили ведьмачку отловить и сжечь. Мол, помогает. Пошли было к ней во двор, с кольями, да один поскользнулся, так ногу о камень разрезал, мало кровью не истек. Остальные кинулись ведьму искать, а той, понятно, и близко нет. Только девочка малая сидит да говорит дядям – мамка сказала, чтобы вы ничего не трогали. Это уже потом они сообразили, что не было у ведьмы девочки. А тогда, говорят, всё как в тумане.

Разбрелись остальные, разбежались кто куда. И живы они али нет, то уж Тарасу осталось неведомо.

А его отец решил в Колледж отдать. Благо, разрешалось не деньги взять, а учебой или службой. Он и решил – учебой.

Может, и правильно решил.

Подъемный мост, размыкавший охранные заклятия городской стены, был опущен. Солнце уже садилось. Белые клочья тумана ползли вдоль дороги, цепляясь за уходящее к реке русло ручья. На мост въехали два всадника на великолепных вороных конях.

Первый из них, коренастый крепыш в темном, протянул стражнику серебряный ноготь пошлины, брезгливым жестом поясняя, что в сдаче не нуждается. Второй, одетый в немыслимо дорогой костюм – кружевная, ручной работы, стамбульской моды отделка была заляпана грязью, – просто бросил монету стражнику под ноги, как кидают собаке кость. Орловских кровей рысак играл под худощавым всадником, гарда рапиры настоящего булата исписана мелкими серебряными рунами, да вокруг клинка дымка от заклятий – так можно деревья валить. Но столько презрения источала напыщенная фигура, что стражник помоложе, несмотря на переплату, не выдержал.