Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ) - Виктор Ротов

Тут Александра Федоровна была права — вся Европа восторгалась русским Премьером, его смелыми и сказочно эффективными реформами. Английский посол в России скажет потом: «Столыпин был великий человек. Он был, по моему мнению, наиболее замечательной фигурой во всей Европе. Он имел дело с ситуацией, которая угрожала существованию Российской империи. Он считал, что революционеры превратят страну в руины…»

Впоследствии не удержался от высказывания о Столыпине и сам Вильгельм II: «Бисмарк был бесспорно величайшим государственным деятелем и преданным престолу и своей Родине, но вне всякого сомнения, что Столыпин был во всех отношениях значительно дальновиднее и выше Бисмарка».

Александра Федоровна, будучи немкой по происхождению, не ведавшая глубоко русского духа, не могла понять и истйнного русского Премьера. Который «понял, — по словам В. В. Розанова, — что космополитизм наш родил революцию; и чтобы вырвать из‑под ног ее почву, надо призвать ^возрождению русское народное чувство».

«Революция при нем стала одолеваться, и одолеваться во мнений'и сознании всего общества…»

«Дела его правления никогда не были партийными, групповыми, не были классовыми или сословными; разумеется, если не принимать за «сословие» — русских, и за «партию» — самое Россию; вот этот «средний ход» поднял против него грызню партий, их жестокость; но она, вне единичного физического покушения, была бессильна, ибо все‑то чувствовали, что злоба кипит единственно от того, что он не жертвует Россию партиям».

Примечательные слова Розанова «этот «средний ход» (Столыпина. — В. Р.) поднял против него грызню партий, их жестокость» и «что злоба (против Столыпина. — В. Р.) кипит единственно от того, что он не жертвует Россию партиям». Эти слова воспринимаются теперь как ключ к пониманию причин дружной травли Столыпина со стороны многочисленных партий, боровшихся за свое влияние на судьбы России. Социалисты, марксисты, коммунисты-монархисты, эсеры, кадеты и прочие исты, возникавшие в то время, словно грибы после дождя, — все они домогались одного — места у российской кормушки. Потому что она была наполнена до краев трудами русского мужика. И только одна из них русская, откровенно националистическая партия «Михаила Архангела» искренне была озабочена судьбою Матушки — России. Этой партии, кстати, симпатизировал и всячески содействовал Столыпин. Содействовал, симпатизировал, но не состоял. И этого его содействия партии «Михаила Архангела» больше всего не могли простить Столыпину всякого рода инородцы, спавшие и видевшие себя первыми у российской Кормушки.

Но и в этом случае Столыпин не был закомплексованным партийцем и благодетелем, способным ради партийных интересов жертвовать благополучием любимой Родины. Поэтому и в среде русских националистов, исповедовавших на собраниях свою преданность России, а на деле лихоимствующих направо и налево, были такие, кто смертельно ненавидел Столыпина. Именно за его бескорыстную преданность Родине. Они‑то и совершили руками Мордки Богрова гнусное дело против него. О таких он писал Государю: «….Это не правые, они реакционеры темные, льстивые и лживые, …прибегают к темным приемам борьбы… Они ведут к погибели».

Столыпин указывал царю точный адрес, имея в виду придворную братию, которая только и могла, что плести дворцовые интриги, добиваясь высоких чинов и жирных подачек. Ура — патриоты от «Михаила Архангела» дружной толпой пошли против Премьера. В этой страшной оппозиции оказались дворцовый комендант генерал — адъютант

В. А. Дедюлин, заведовавший службой охраны царя. И Н. Г. Курлов — заместитель министра внутренних дел, который частенько запускал руку в государственную казну и таскал оттуда денежки на кутежи и подарки. Он зашел так далеко, что над ним нависла угроза разоблачения со стороны Столыпина. Который не давал спуску ни партийным функционерам — противникам самодержавия, ни своим — сторонникам царя, ни, естественно своим нечистым на руку заместителям. Не подозревая, что такого его служебного рвения не одобрял Государь, склонный послаблять своим.

Уловив эту тонкость в поведении Государя, Курлов почти открыто стал угрожать Столыпину. И, как ни странно, по велению именно Государя охрана киевских торжеств в сентябре 1911 года, когда был убит Столыпин, была поручена именно Н. Г. Курлову. А тот окружил себя людьми типа Виригина. И цепочка замкнулась: Дедюлин — Спиридович — Кулябко — Курлов. Именно Дедюлин, постоянно крутившийся возле царя, протащил на должность замминистра внутренних дел Курлова против воли Столыпина и держал его в своем подчинении через своего представителя А. И. Спиридовича. А Спиридович покровительствовал начальнику киевского охранного отделения Кулябко, женатому на родной сестре Спиридовича и находящемуся в дружбе с Виригиным. Вот этот круг людей, в руках у которых находились все нити охраны безопасности торжеств в Киеве, — все до одного ненавидели Столыпина и тайком плели против него заговор. В этом черном кругу болталась еще одна мрачная фигура, которой и суждено было сыграть рокового роль в этом грязном преступлении — Мордка Богров.

И ЦАРЬ ТОЖЕ?

Антицарские настроения Бориски Лейбовекого, мечтавшего «сковырнуть» с престола Николая II, хорошо знали в еврейской общине. Через Симановича, когда‑то квартировавшего в этой семье. А потому, когда встал вопрос, у кого остановиться Мордке Богрову, тоже молодому и тоже, как Бориска, настроенному против царя, выбор пал на просто душную Руфину Лейбовскую. Она удобна тем, что ничего не смыслит в политике; никогда не вмешивается в такие дела.

Расчет был прост: два молодых человека обязательно сойдутся на почве ненависти к самодержавию и подпитают один одного для настоящего дела в будущем. Так и вышло.

Сначала Богров был наездами в Петербурге. И в первый свой наезд, зимой 1906 года, судьба свела его с Симановичем. Правда, случайно, и тогда знакомство их не состоялось. Они долго не знали друг друга в лицо. Тогда еще не предполагалось, что именно им предстоит сыграть подлую роль в судьбах России. К моменту их первой встречи в полуосвещенном коридоре в доме Руфины, Симанович как ходатай за студентов — евреев уже успел принять некоторое участие в судьбе молодого бунтовщика. Будучи студентом первого курса Киевского университета, Богров был уже активным членом партии коммунистов — анархистов и в то же время секретным сотрудником охранного отделения Киева. Именно Симанович, хорошо знавший отца Богрова — богатого киевского домовладельца, будучи с ним в коммерческих сделках, — положительно рекомендовал сына — Богрова тогдашнему начальнику столичного охранного отделения фон Коттену, тайному своему клиенту по финансам. Хотя Богрова — отца, еврейского выкреста, недолюбливал. Не потому, что тот переметнулся в чужую веру, а потому, что считал его неважным евреем. Без размаха. Ну да Бог с ним! Каждый еврей — по — своему еврей.

В тот вечер в темном коридоре у Руфины они увиделись впервые. Еще не зная друг друга. Симанович не знал, что парень, тискающий в темном углу полногрудую деваху, и есть Мордка Богров. А тот в свою очередь не подозревал, что этот чудик в калошах — сам Симанович. Тайный его благодетель и покровитель. Чего й не должен был знать.

Во — первых, потому, что уже тогда Симанович был на особом положении у еврейской общины и не должен был «светиться» без особой нужды. А Мордка Богров состоял в опасной партии коммунистов — анархистов и одновременно служил секретным агентом в охранке, работая против своих товарищей по партии.

Сохранилось письменное свидетельство начальнйка Киевского охранного отделения Кулябко: «Дмитрий (Мор — дка. — В. Р.) Богров состоял сотрудником отделения по группе анархистов — коммунистов под кличкой Аленский с конца 1906 года по апрель 1910 г., когда выбыл в Петербург… Он давал сведения, всегда подтверждавшиеся не только наблюдением, но и ликвидацией, дававшими блестящие результаты…»

То, что это свидетельство не фальсификация, а неопровержимый факт, доказывает последующее разоблачение Богрова как провокатора его товарищами по партии, приговорившими его, ни много ни мало, а к смерти через повешение. Об этом чуть ниже.

Так что у Симановича, устремившегося к царскому двору, были все основания держаться от этого парня подальше. Хотя незаметно для посторонних глаз он принимал самое деятельное участие в его судьбе в Петербурге. Устроив его не куда‑нибудь, а прямо в охранное отделение. (Нелегально, конечно. А легально он числился в обществе по борьбе с фальсификацией пищевых продуктов. Так называлась контора, куда он был определен на службу).

Приняв участие в устройстве Богрова в Питере, Симанович и в дальнейшем не спускал с него глаз, зная крайне радикальные настроения этого молодого человека, и понимая, что рано или поздно это может пригодиться еврейскому делу. И точно, спустя некоторое время после праздника Троицы, ему донесли свои люди, что у эсера Е. Е. Лазарева, бывшего в то время одним из руководителей партии, иногда появляется Богров и говорит с ним о своем намерении убить Столыпина. С этим важным сообщением Лазарев прибежал к Симановичу однажды глубокой ночью и просил совета — как быть? Симанович тут же связался по телефону с важными людьми из еврейской общины, и было принято решение — Лазарев должен сделать вид, что отвергает предложение Богрова. Но это был хитрый ход. На случай, если дело всплывет — они ни при чем, они отвергли «бредни» Богрова. Такая предосторожность была нужна потому, что еще не улеглись страсти с разоблачением провокатора Азефа.