Мечта империи - Роман Буревой

— Бедный Гай Гракх! — вздохнул Юний Вер.

— Бедный Гракх! — поддакнул авентинец.

— Ну и как его нога? Уже зажила? — участливо спросил Вер.

Авентинец вылупил глаза и ничего не мог вымолвить в ответ.

Но, несмотря на мрачную историю, на Авентине всегда царило веселье. Жрец Либерты каждый день стирал губкой сделанные на постаменте Свободы надписи, но назавтра они появлялись вновь. Говорили, что Либерте нравятся эти рисунки — здесь же у торговки за пару ассов всегда можно было купить цветные мелки. Вечером каменный постамент Либерты пестрел карикатурами на Руфина, сенаторов, консулов и префектов. Здесь была представлена вся портретная галерея римской элиты. Вер нашел свое собственное изображение с бычьей шеей, рельефными мускулами и крошечной головой. Коричневый цвет рисунка придавал гладиатору сходство с минотавром.

«Для нашего героя нет ничего невозможного. Он может исполнить самое глупое желание», — гласила надпись. Чуть ниже помещалось изображение Элия — сенатор приподнимал край тоги, проверяя, на месте ли его ступни. Разумеется, сандалии были пусты.

«Ну вот, опять после выступления в сенате мне оторвали ноги!» — сокрушенно восклицал нарисованный Элий.

— На консульских выборах надо голосовать за Элия, — убежденно говорила девица с растрепанными волосами цвета морской волны. — Он молод, надо же когда-нибудь дать слово молодым… Гай Гракх был еще моложе, когда стал народным трибуном.

— Это потому, что Гракх не учился в академиях, а воевал.

— Элий не наш. Сколько раз ему предлагали примкнуть к Авентинской партии, но он всякий раз отказывался. Брезгует, аристократ…

— А я бы проголосовал за Бенита. Кто-нибудь читал его манифест в «Первооткрывателях»? Нет? Ну вы даете! Отличная вещь. Читайте! Так и надо действовать! Всех — врагов Рима — к ногтю!

Вер обернулся, желая посмотреть на говорившего, и тут кто-то тронул его за плечо.

— Не оборачивайся, — прошептал сиплый голос. — Иначе я уйду.

Голос несомненно принадлежал Макрину.

— Видишь, вон там таверна «Под крылом Либерты»? Займи столик в углу. Хозяин оставил его для нас. Я приду позже.

В следующее мгновение Вер почувствовал, что его собеседник исчез. Оглянувшись, он в самом деле не увидел Макрина. Несколько человек столпились вокруг старого жреца, на груди которого висел ящичек с надписью «Фонд Либерты». Лицо старика уродовал длинный багровый шрам. Может быть, это тот самый жрец, с которым Элий ездил в Аравию?

В таверне было накурено, пахло пивом, потом, дешевым вином. За столиками горячо обсуждали вечерний выпуск «Авентинского вестника», но Вер не стал прислушиваться к разговору. Он заказал кружку германского пива, на закуску подали сочные колбаски. Вер успел проглотить две штуки, когда к его столику подошел незнакомец. Человек в линялой тунике и толстом сером плаще выглядел истинным авентинцем — то есть нищим, бунтарем и изгоем одновременно.

— Ты — Юний Вер? — спросил авентинец.

Бывший гладиатор кивнул. Тогда незнакомец протянул ему запечатанный конверт и поспешно вышел из таверны.Вер напрасно искал глазами Макрина. Тот не появлялся. Тогда Вер распечатал письмо.

«Макрин Юнию Веру, привет.

Ты воображаешь наверняка, что я буду умолять о снисхождении. Ошибаешься. Я ничего не прошу, а всего лишь хочу объясниться. Ты — гладиатор, и мы занимались с тобой одним и тем же делом. Но ты примитивен и не сумел понять, какое благотворное влияние на жизнь Империи оказывали поединки в подвале. Гладиаторы должны сражаться и умирать. Лишь когда льется кровь, желания исполняются безоговорочно. Арена без крови — не арена. Исполнение желаний без жертвы — всего лишь глупая потеха. Кровь нужна в любом деле. Вспомни, как Элий истекал кровью на арене. Как люди орали от ужаса и возбуждения! Или вспомни смерть Варрона.

Смерть… Время останавливается. Все замирает. Каждый из многотысячной толпы в амфитеатре ощущает во рту солоноватый, ни с чем не сравнимый вкус крови. Когда я начинаю писать новый библион, я ощущаю во рту тот же вкус. Воистину божественные мгновения!»

Вер скомкал письмо. Он боялся, что невольно позаимствует чувства Макрина.

Его восторг и его жажду крови. А этого делать ни в коем случае нельзя.

Вер заказал бокал вина и осушил залпом. Лишь тогда расправил скомканную бумагу и принялся читать дальше:

«Так что истинные бои проходили в моем подвале, а не на арене Колизея. И если ты хочешь что-то исполнить, то должен проливать кровь. Всегда и всюду проливать кровь, свою или чужую — не важно. Лучше чужую. Просто потому, что ее больше. Иного выхода из ловушки, в которую попадает каждый человек, приходя в этот мир, нет. Все мы живем в огромной человеколовке. Каждый сидит в ней, как еще не рожденный в своем пузыре, скрюченный, с закрытым ртом и зажмуренными глазами. Выйти из нее можно, лишь убивая, убивая и убивая. Возьми меч и выйди на арену! Я уже вышел. У каждого своя арена, свой меч и свой противник. И я сделал для Рима и его величия гораздо больше, чем ты, надутый и глупый гладиатор. И твоего снисхождения мне не надобно.

Будь здоров».

«Где Элий? — подумал Вер с тоскою, вновь комкая бумагу. — — Я так давно с ним не говорил! Он не рассказал мне, что такое доброта!»

Но может ли Элий объяснить Веру, откуда в нашем уродливом мире берутся такие уроды, как Макрин?

Глава 7

«Сообщения в вечерних выпусках вестников о том, что Александр Цезарь был взят под стражу якобы по подозрению в совершении изнасилования, подтвердились.

Однако по заявлению медиков юный Цезарь скорее всего совершил это преступление в невменяемом состоянии. Сейчас он находится в центре имени Галена, где проходит всестороннее обследование. Следствие по этому делу продолжается».

«Монголы разрушили плотины, распределявшие воды Окса [51]12 июля. по всему Хорезму, и затопили улицы Ургенча. Кто не погиб от рук монголов, кто утонул, захлебнувшись в мутных водах реки».

В табулярии[52] царила пронзительная торжественная тишина. Тишина храмов, где обитают божества. Здесь тоже жило божество. Где еще обитать музе Клио, покровительнице истории, как не в этом здании, хранящем тысячи скульптур исторических деятелей и миллионы документов. Вся история Рима заключена в бесчисленных залах архива. Здесь можно было найти отчет о заседании сената, на котором Филипп Араб назначил Деция командующим армией и отправил в поход против мятежников. Ветхие, грозящие рассыпаться пылью записи о заседаниях сената во времена божественного Марка Аврелия сообщали, что император никогда не уходил из курии, пока консул не объявлял: «Мы больше не задерживаем вас, отцы-сенаторы». На дубовых полках, отполированных самим временем до блеска, хранились рукописи Корнелия Тацита и Тита Ливия, отчеты о военных походах и списки легионов. А в нишах, подсвеченные голубоватыми лампами, застыли статуи императоров. Одни — в полном вооружении, в нагрудниках, украшенных замысловатыми рельефами, другие — в тогах, с задумчивыми сосредоточенными лицами. В детстве все мальчишки играют в войну, но, повзрослев, далеко не каждый торопится взять в руки меч. С годами все чаще и чаще люди отдают предпочтение книге или перу. К сожалению, не многим государствам удается дожить до того времени, когда они предпочитают стол переговоров полям сражений. Особенно в том случае, если седую Империю окружают юные царства. Только что созданные государства надо приручить, втянуть в свою орбиту, внушить свой образ мыслей, привить свой образ действий. Тогда союзники будут принимать решения, угодные Империи, а враги уважать эти решения. Иногда такое удается. Двери храма двуликого Януса, эти врата войны, заперты уже более двадцати лет. Выросло целое поколение, не ведающее, что такое война. Но кто-то хотел, чтобы двери храма Януса вновь открылись. Кто-то, заказавший клеймо Макрину.

Вер отыскал нужную залу и заглянул в закуток служителя. Здесь, зажатый со всех сторон ящиками с каталогами, стоял дубовый стол. Бронзовая нимфа держала в руках прозрачную раковину-светильник. На стуле с высокой резной спинкой сидел смотритель — худой человек с густой, коротко остриженной бородой и черными глазами навыкате. Служитель табулярия был греком. Все служители табулярия обычно были греками.

— Что угодно, доминус? — Служитель поднялся из-за стола, и теперь гладиатор увидел, что человек необыкновенно мал ростом и к тому же так сутул, что казался горбатым.

— Мне нужны списки Второго Парфянского легиона времен Третьей Северной войны. Ищу товарища моего… отца, — Вер не сказал — матери. Тогда бы его ответ звучал двусмысленно.

— Кого именно?

Цепкие длинные пальцы грека уже выдвигали один ящичек за другим.

— Двадцать два года назад. Специальная когорта «Нереида». Мне нужно имя трибуна.