Кое-что по секрету - Люси Даймонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом минус маленькой семьи, рассуждала про себя Фрэнки, ополаскивая кастрюлю, мало людей, к которым можно обратиться в случае кризиса. «Ты же всегда хотела брата или сестру, верно?» Так написала мама в своем последнем письме, и Фрэнки снова виновато подумала о своем папе, Гарри Мортимере, троих братьях и сестре, которые, должно быть, теперь ее ненавидели. Из-за неожиданного появления Джулии она так и не смогла написать отцу письмо. «О, привет вам всем, семья Мортимер. Я – Фрэнки. Боже, это же просто кошмар, когда кто-то появляется на семейном торжестве без предупреждения и баламутит воду, правда? Простите, ребята. Кстати, не дадите ли мне совет?»
Отскребая пригоревший сырный соус по краям блюда из-под лазаньи, она думала о Джулии, Фергюсе, Крэйге и о том невозможно запутанном клубке, в котором они, судя по всему, оказались. Что бы сказала об этом ее мама, будь она жива? У Фрэнки было сильное ощущение, что она бы прежде всего более сочувственно отнеслась к Джулии. Кэти всегда была на стороне женщин. Когда Фрэнки росла, ее подружки постоянным потоком шли к ним в дом ради чая и сочувствия, а иногда, в особо трудные времена, и ночлега. Если бы Кэти была жива, она бы ни за что не определила Джулию на роль главного злодея в этой истории, в этом Фрэнки не сомневалась. Она бы чувствовала сострадание, а не страх. «Бедняжка, – Фрэнки как будто услышала голос матери, – похоже, ей пришлось нелегко. Почему Крэйг считает, что должен наказать ее за это? Почему он не может дать ей передышку?»
«В самом деле, почему?» – подумала Фрэнки, кладя блюдо на сушилку обратной стороной вверх. В ее положении мама, пожалуй, могла бы за спиной у Крэйга позвонить Джулии, попыталась бы во всем разобраться «между женщинами». И Кэти наверняка бы уговорила Джулию и придумала план, который всех устраивает, а потом они бы открыли бутылочку вина и выпили за будущее. Но Фрэнки не была такой смелой, как ее мама. Или была?
Фрэнки домыла последнюю кастрюлю, ополоснула салатницу, продолжая размышлять. Она слышала истерическое хихиканье Фергюса из ванной, где его купал Крэйг, и чувствовала нежность к ним обоим. Она вспомнила одну из первых колонок, написанных Крэйгом о Фергюсе. По сути, это было письмо любви, письмо-обещание. «Я никогда не предам тебя, сын, – написал он. – Я сражаюсь на твоей стороне, и будь что будет».
И Фрэнки понимала, что именно поэтому он, словно кобра, раздувал капюшон, стоило только упомянуть имя Джулии. Все дело было в его глубоко укоренившемся инстинкте защищать своего ребенка, обеспечивать его безопасность. Что бы ни случилось дальше, о чем бы они ни договорились с Джулией, им нужно было помнить, что это касается Фергюса, маленького жизнерадостного человечка, которого они все обожали. Иными словами, ими должна двигать любовь, а не чувство мести или соперничества. Но сможет ли она заставить Крэйга увидеть это до того, как они начнут обмениваться оскорблениями в суде и сделают все в сотню раз хуже? Или Крэйг слишком ослеплен своими убеждениями, чтобы ее услышать?
Глава двадцатая
Любовь на рабочем месте
Крэйг Джейкобс, 41 год, и Фрэнки Карлайл, 34 года, – замечательная пара, которая стоит за успешной колонкой «Папа дома», настоящей сказкой «о том, что было потом», захватившей сердца читателей. Крэйг и Фрэнки живут в Западном Лондоне вместе с Фергюсом, маленьким сыном Крэйга, и звездой колонки. Так как же началась их история?
Фрэнки: Как художник-фрилансер, я редко встречаюсь с писателями, чьи работы я иллюстрирую, но в случае с Крэйгом у меня с первых же абзацев возникло ощущение, будто я его знаю. В его работе есть что-то такое честное, он так остроумно и трогательно пишет, что я очень быстро почувствовала за текстом настоящего человека и поняла, что отчаянно жду новую колонку. Как и вся остальная страна, я следила за их с Фергюсом жизнью, желала им сил, радовалась каждому их достижению и сопереживала каждому поражению. На рождественской вечеринке в газете я не удержалась и подошла к Крэйгу. Я думаю, что моя откровенность ничем не отличалась от обычной фразы: «Я такая большая поклонница твоей работы». Насколько я понимаю сейчас, он не раз это слышал. Но как только я представилась и мы разговорились, оказалось, что и он поклонник моей работы. И…
Гарри заморгал, как будто он больше не мог читать текст на экране айпада Полы.
– И это действительно она? – еле слышно спросил он. Его глаза были полны слез. – Это та самая Фрэнки?
– Ну, это ты мне скажи, – ответила Пола. – То есть я хочу сказать, я же видела только ее фото. Ты один видел ее вживую.
Они сидели на парковке аэропорта. Чемодан Гарри лежал на заднем сиденье автомобиля Полы, распечатанный посадочный талон и паспорт – в пластиковой папке у его ног. Гарри Мортимер наконец-то был готов сесть на самолет, летевший на Мадейру, и, честно говоря, момент он выбрал самый подходящий для его многострадальной дочери. Пола очень любила отца, но, как выяснилось, он оказался не самым легким из гостей. Ему не приходило в голову, к примеру, отправить посуду в посудомойку или убрать за собой, пока пару дней назад чаша терпения Полы не переполнилась.
– Неудивительно, что мама все продлевает отпуск! – резко бросила она, придя домой после долгого рабочего дня и обнаружив бардак в доме. Чистое мокрое белье весь день пролежало в стиральной машине, потому что Гарри не пришло в голову его развесить. – Папа, если ты хочешь помириться с мамой, ты бы мог не гадить в доме.
Они очень быстро помирились. Пола быстро вспыхивала и так же быстро остывала, поэтому она почти сразу же извинилась перед отцом. Он тоже смиренно извинился за свои домашние промахи. Но Пола все равно была настолько выбита из колеи, что забыла показать ему статью в «Гардиан», где шла речь о Фрэнки. Вспомнила она об этом только теперь. Так как они приехали в аэропорт заранее и у них было время до регистрации на рейс, Пола спохватилась и открыла статью на своем айпаде, чтобы показать ему.
– Боже мой! – Гарри, закусив губу, нервно рассмеялся. – Это так странно. Читать о собственной дочери на сайте. Впервые увидеть ее уже взрослой женщиной. И успешной. – Он отчаянно моргал, чувства переполняли его.
– Я понимаю, – ответила Пола. – Я