Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонов

Обратимся к некоторым деталям и подробностям пьесы для доказательства наших соображений.

Итак, живет счастливый пожилой человек Максим Максимович Кузнецов, заслуженный деятель искусств, музыкант, одаренный композитор. У него две (красивые, конечно) дочери — Нина и Светлана; Нина замужем, кончает консерваторию, но ее тянет к авиации; Светлана — студентка-технолог, по ходу пьесы становящаяся военным летчиком. Вокруг этого семейства сосредоточены другие персонажи пьесы — конструктор самолетов £умша, летчик Стрельцов, полковник Кривошлык, отец полковника — по прозвищу дядя Гоп, юрисконсульт Ласе (муж Нины) и прочие.

Драматургический, так сказать, механизм пьесы продуман, протерт и прочищен автором настолько хорошо, что этот механизм не работает — в нем нет трения и истинного сопротивления, нет действительного противоречия, вызывающего необходимость драмы — работы. Рельсы хода действия настолько идеально гладко изготовлены и уложены, что на них невозможно получить силу сцепления, чтобы двигаться вперед, и поэтому «колесо», весь механизм пьесы, буксует на месте, создавая лишь видимость движения, обманное зрелище…

Румша прыгает на парашюте затяжным прыжком. Светлана наблюдает за Рум-шей и беспокоится: как бы он не расшибся. А читатель и зритель не беспокоятся: все равно не расшибется, не может быть.

После благополучного прыжка между Светланой и Румшей происходит свидание. Свидетелем свидания является старый Кривошлык — дядя Гоп: он ночной сторож. Этот дядя Гоп — специальный чудак для пьесы с оттенком «философской» дури. Наиболее остроумные его реплики: «Э-э-э! Хе-хе! Гоп! Гоп!» Менее остроумные: «Извольте, мол, видеть, какой приятственный вечер», «Ночь длинна. Ночь, как жизнь — неизвестна»; «Счастье? А ты лови! Беги за ним. Хватай за фалды». Но жизнь, по пьесе Вашенцева, конечно, вполне известна, а за счастьем некуда бегать: наоборот, усилия автора направлены к тому, чтобы хоть немного, на малое время искусственно отодвинуть давно готовое счастье от своих героев, и тем создать хотя бы подобие драмы, иначе вовсе нечего будет делать ни автору, ни его героям.

Сцена свидания Румши и Светланы идет таким образом, что в ней сразу и окончательно видна взаимная любовь этих прекрасных молодых людей, но, чтобы автору было заняться чем-нибудь, он вовлек в эту сцену дядю Гопа и добавил — в маленьких порциях — ревность Румши, жеманство Светланы, авиационные размышления обоих и прочее. Читатель чувствует себя пророком: женитесь, ребята, скорее, — думает он, — будет вам меня задерживать. Но нет, не враз, — Светлана еще долго говорит, что она «мечтательная девочка», что «там есть незаметные герои, которые верят вам (конструктору Румше), вашей мечте…» и прочую пошлость.

Старший Кузнецов (отец) сочинил музыку. Он ее играет в своем кабинете, а дальняя родственница Кузнецовых, Ниловна, и соседка по квартире слушают эту музыку. Ниловна, в сущности, домработница, но семья Кузнецовых столь благородна и талантлива, столь «очищена» от реальности, что неудобно как-то, чтобы у них была кухарка, чернорабочая женщина в клеенчатом фартуке, «сальный пупок», — пусть будет дальняя родственница: это мягче и «благородней». Ну — пусть! Ниловна слушает музыку Кузнецова и дает ей оценку: «Сначала будто бы гром, а потом все тише, тише, а потом как бы опять гром». Соседка развивает эту рецензию Ниловны: «Значит, предчувствие насчет войны имеет». Очевидно.

Из своей комнаты выходит, наконец, музыкант Кузнецов, соседка жмет ему руку, восторженно произносит: «Великий! Великий! Великий!» — и убегает. Неужели автор пишет все это всерьез? Да, он всерьез изображает в лице «соседки» умную советскую чуткую женщину. Но ведь она же невежда и подхалимка. Если бы Кузнецов не был славен и знаменит, если бы у него не было большой квартиры, полученной в награду, эта «соседка» бросила бы в кастрюлю Ниловны на общей кухне старый башмак, а Ниловне пришлось бы повесить замок на крышку кастрюли… Автор не видит дурного, — хуже того, он выдает его за хорошее. Угощая нас уксусом, автор называет его вином…

Кузнецов рассказывает Ниловне финал своей вновь сочиненной музыки: «За руку он (субъект музыкального произведения) ведет свою маленькую дочку, он торопится, — хочется поскорее достичь вершины, показать дочке, какая там за этой горой хорошая жизнь…» Вот что означало — «Сначала будто бы гром, а потом все тише» — это хорошая жизнь «за горой». И хотя читателю музыка не нравится, а хорошая жизнь в пьесе лишь искусственно, неестественно «хороша», — все равно, по мнению автора и «соседки», Кузнецов «великий, великий»… Рельсы реальной действительности не только отшлифованы автором и спрямлены, но еще и смазаны сливочным маслом.

Наконец, появляется Ласе, юрист, муж Нины, ревнивец, карьерист и подлец. Читатель сразу видит этого Ласса и решает его судьбу за автора: ну, юрист, значит какой-нибудь дурак своей жизни, вроде бухгалтера из эстрадного репертуара, с Ниной ему не жить, автор не допустит, и его еще могут посадить, — может, он и диверсант; что ж, люди пишут, а мы их читаем, но потом возьмем и перестанем читать: не всех, но некоторых из всех…

Нина, конечно, уходит от Ласса. Она любит полковника Кривошлыка, и он ее тоже. Светлана и Румша давно уже привязаны друг к другу. У летчика Стрельцова налаживаются такие же отношения с Варей Кривошлык.

После того как нападение агрессора отбито и он сокрушен на его же территории, Светлана, героически сражавшаяся как военный летчик, получает звание героя нашей родины.

Очевидно, что за окончательным занавесом пьесы остаются лишь свадьбы, дальнейшее нарастание счастья всех этих и без того чрезвычайно счастливых людей, затем — новейшая музыка Кузнецова, уже полностью изображающая хорошую жизнь «за горой», «хе-хе» и «гоп-гоп» дяди Гопа и — окончательное растворение последних реальных признаков человеческого характера в сладком сусле «счастья» по Вашенцеву.

Все эти обстоятельства можно бы посчитать пустяками и пройти мимо них — пусть человек пишет для собственного чтения. Однако пьеса Вашенцева «В наши дни» создана не для домашнего чтения, а для публичного представления в театре, и в ней излагаются понятия и предметы, священные для советского патриота.

Поэтому мы вынуждены здесь прямо сказать: подобного рода темы, одну из которых попытался разработать т. Вашенцев в своей пьесе, требуют более одаренного и глубокого художника, — ради того, чтобы эти темы не могли быть скомпрометированы, а маломощный автор не был бы опечален в результате своего труда.

«Клятва» Г. Фиша

Тема романа — пролетарская, революция и гражданская война в Финляндии в 1918 году.

«Красногвардейцы не пришли нам на помощь, — тихо, с укором сказал Ивар. Ольга перевела эти горькие слова Тетерю» (русскому матросу-артиллеристу, добровольно сражающемуся в рядах финской Красной гвардии).

«— Это я-то не пришел к тебе на помощь?!» — произносит Тетерь; он немного обижен. Однако что могут сделать, если говорить о серьезной помощи, несколько десятков или сотен рабочих-добровольцев, дерущихся в финской Красной гвардии против лахтарей (белогвардейцев) и шведско-немецких интервентов?

«И теперь… все трудящиеся узнали, кто в те дни оказал незаменимую помощь лахтарям, кто помог финским помещикам больше, чем Маннергейм и Свиноголовый. Иуда Троцкий. Имя его покрыто кровью замученных революционеров и трижды проклято трудовым народом! В эти дни он обманул Ленина, коммунистическую партию, русский народ. В эти дни он предал финскую рабочую революцию.

В первых условиях Брест-Литовского мирного договора, на немедленном подписании которого настаивал Ленин, ни слова не было о Суоми.

Если бы мир был подписан тогда, когда настаивал на этом Ленин, то русские революционные войска оставались бы в Суоми до полной победы рабочей власти во всей стране; Красная гвардия сумела бы справиться с врагами до тех пор, пока белым на помощь высадился бы немецкий десант.

Но Троцкий пошел против Ленина и целый месяц канителил во время переговоров.

И поэтому, после, по Брестскому похабному миру, когда к виску молодой социалистической республики был приставлен немецкий револьвер, — чтобы выиграть спасительное время, пришлось подписать другие условия. Принять немецкий фельдфебельский ультиматум.

Этот ультиматум безоговорочно требовал немедленного вывода всех русских войск из Суоми».

Матрос Тетерь, русский большевик, понимает или, во всяком случае, чувствует положение в Финляндии лучше многих тогдашних «руководителей» — социал-демократов. Например, тот же Тетерь предлагает организовать партийные ячейки в боевых частях, но это предложение отвергается. Наконец, он охотно отдает свою кровь за счастье финского трудового народа.

Несмотря на то, что пролетарская революция в Финляндии потерпела поражение, что победа рабочего класса и торпарей (крестьян-арендаторов, по существу — крепостных людей) отодвинута в историческое будущее, — все же в сердце читателя после чтения романа остается свет. Причина этого впечатления — в человеческой, возвышенной сущности пролетарских людей, участников гражданской войны и революции, в абсолютном превосходстве их ума, чувства и характера перед противником, потому что даже мертвые красногвардейцы (например, горбатый Сим-ха) остаются бессмертными в памяти читателя, потому что какое-либо отступление Красной гвардии не имеет ни решающего, ни принципиального значения и, наоборот, закономерным является то сражение, в котором женский красногвардейский батальон под командой кельнерши Айно громит наголову немецкие войска фон дер Гольца. Генерал фон дер Гольц в своих мемуарах пишет про финских пролетарских женщин: «Много женщин в передовых рядах. Положение чрезвычайно трудное. Пожалуй, даже французы не наступали так яростно…» Немецких интервентов, прошедших школу большой империалистической войны, оказалось, можно было бить даже руками женщин.