ЛВ 3 (СИ) - Звездная Елена

И уж в прыжке от земли отталкивалась, когда услыхала крик водяного «Веся, стой!», да визг девчачий, да крики, да…

Да ничего более, ведь пущенную стрелу не остановишь и я уже летела!

Взмывала над травой, что водой быстро покрываться начала, быстро, да не достаточно. И потрясенными глазами взирая на чудище, что из огня явилось, меня в полете рывком схватило, к себе прижало… Да и рухнули мы с ним куда-то далеко…

Но не визжала я, не брыкалась, не дергалась даже. Я эти руки узнала сразу.

***

Рухнули мы на песок.

Наверху луна яркая да огромная, такой яркой ее никогда не видела, да и большой такой не видала. Звезды что блюдца — слепят взгляд. Черный песок повсюду, куда ни глянешь, а на до мной аспид злой. Да такой злой, каковым я его никогда не видела.

А я не испугалась, поднялась с песка, руки отряхнула деловито, опосля сарафан, затем подбородок вскинула гордо, и сообщила:

— Ты, аспид-маг, видать позабыл слегка, с кем дело имеешь!

Усмехнулся он, в свете луны яркой белые зубы сверкнули, да и ответ дал такой:

— Разговор есть, ведьма. И договор. А по договору ты мне сына должна. Я свою часть сделки выполнил — Гиблый яр тебе завоевал, войну выиграл. Пришла пора расплачиваться, Веся. Вот и пошли, делом займемся.

Да головой дернул, в сторону неприметной пещеры, как бы на направление пути намекая.

Напугал страшнее некуда. Дрожу вся!

— Аспид, — я руки на груди сложила, — ты договор-то вспомни отчетливо. Что говорил, что требовал, что ценою своею назвал.

Но не поддался на провокацию маг, лишь глаза пылающие гневом прищурил зло, да и ответил:

— Сына.

— Сына значит, — постояла я, на чудище огненное взираючи, да и не удержалась: — А коли дочка родится, тогда что?

Думала смутить? Зря, не смутился ни капли, да и ответил сразу:

— Тогда порадуюсь я дочке, и сыном займемся.

Интересно-то как.

— А коли снова дочка? — уж азарт меня взял.

Нельзя ведьме пить, ох и нельзя, а я напилась так, что в ушах звон, а пустыня черная под звездами-блюдцами пошатывается.

— Снова порадуюсь, — только уж не шипел аспид, да и оказался вдруг близко так, что неприлично даже, — и снова займемся сыном.

Упорный какой.

— А коли опять будет дочь? — не унималась я.

Отвечать не стал. Дыханием жарким губы опалил, да дышал тяжело, так что ясно стало — поцелует сейчас. Только вот я с чудищем лобызаться не хотела от слова совсем, отвернулась резко, на луну поглядела, на звезды, да и сказала тихо:

— Договор был. И в договоре том сказано было «крови втрое меньше чем в тебе, да крова сроком почти на год». Вот от того, аспид-маг, я тебя как правда открылась, из лесу то и не вышвырнула. Мой лес тебе домом весь затребованный срок будет, и крови я тебе нацежу столько, сколько просил. И на этом все, маг.

И вновь поглядела на аспида. Сила в моем взгляде была, уверенность, решимость, а страха не было. Что-то другое было, что-то странное.

— Маг? — переспросил хрипло.

И не ожидала я от себя такого, мне бы от разговора уйти, к себе возвернуться, да видать хмель в голову ударил, иначе как объяснить то, что молвила:

— Агнехран, зачем лгал?

Вздрогнул аспид. Несколько секунд вглядывался в меня неверяще, словно думал, что оговорилась я, али сказала не подумав… Но секунда за секундой и зашуршала чешуя, стремительно сменяясь кожей человеческой, сверкнули глаза, да зрачок змеиный в человеческий сузился, и опустились руки у меня, по тому как до последнего надеялась, пусть даже глупой надеждой было, но надеялась — не он это. А это он оказался. Злой, не выспавшийся, с кругами темными под глазами, голодный явно, бледный такой, что даже под луной это видно и несчастный. До того несчастный, что не смогла я в стороне стоять — руку протянула, к щеке его небритой прикоснулась, а опосля к волосам коротким, и скользнули пальцы по ним, думала руку убрать, а она от чего-то обратно вернулась, к щеке прижалась. И попросила я, хоть и не собиралась:

— Скажи, что ты никогда аспидом не был, что заклинание это какое-нибудь, пожалуйста…

Он щекой к ладони моей сильнее прижался, в глаза мои посмотрел, да и спросил неожиданное:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Почему ты об этом просишь, Веся?

Его глаза блестели тревогой, поражением, напряжением и болью, я видела все эмоции как на ладони и я знала, больше никогда не спрошу, только сегодня, когда голова хмельная, а на душе легко от все того же хмеля, и потому тяжесть не придавила все слова, коим вырываться не следовало. И я спросила то, о чем бы стоило промолчать:

— Твой ребенок, та история, что рассказал, была правдою?

И губу прикусила, чтобы не сорвалось полное боли «только не говори, что это было правдой, только не говори». И Агнехран не сказал, словно призыв мой мысленный услышал, так что этого он не сказал. Иное молвил:

— Наши дети при рождении менять облик не способны. Они мимикрируют быстро, в течение нескольких часов, но при родах… Я этого не знал.

А я не знала, почему вдруг обняла его. Обхватила шею, на пальцах приподнялась, теряя лапти, да прижавшись всем телом, обняла крепко-крепко, так что он выдохнул от неожиданности, да обнял в ответ, бережно к себе прижимая.

— Если бы могла, забрала боль твою, до последней капельки, — прошептала, грудью чувствуя, как бешено бьется сердце его.

— Ты уже забрала, — тихо ответил Агнехран. — Боль забрала, горечь потери, да и рана что все годы кровоточила, затянулась уродливыми шрамами. Прости за обман, да не нашел я другого способа.

Медленно я в лапти свои вернулась, голову запрокинула, в глаза его вглядываясь, и сказала бы… многое бы сказала, стой он передо мной аспидом. А он человечным был. И не архимаг и не аспид, а весь мой родной охранябушка, что охранял да берег как мог, любыми путями, любыми средствами.

— И кровь твоя мне не нужна, — добавил так же тихо. — Но вот от крова не откажусь — десять месяцев рядом с тобой быть это целая жизнь для меня. Светлая, радостная, счастливая жизнь. А без тебя я не живу, Веся, и не жил.

— Жил же, до того как заманили тебя в ловушку подлую, нормально жил, — сказала я.

А он головой покачал отрицательно, да и ответил:

— Нет, Веся, не жил. Чем угодно это было, только не жизнью. Что такое жизнь я понял, лишь оказавшись с тобой.

И я смотрела на него и думала… о том я думала, что если бы он на месте Тиромира был, я бы из лесу вышла. Вышла бы, даже если бы предал, но я бы все равно вышла, потому что его боль сильнее своей чувствовала. И смотрю в глаза его, они сухие — это из моих слезы катятся, а над нами луна огромная, да звезды яркие слепят сиянием, а под ногами песок черный, и такое ощущение, словно все не правильно, словно не земля под нами, а черное беспросветное небо, а звезды и луна они на земле. Все не правильно, все вот это вообще не правильно, не должно так быть…

Отступила я от мага, только за руку взяла, сама не знаю почему, огляделась, спросила тихо:

— Где это мы?

— Дом мой, — тихо так же ответил Агнехран, — здесь я родился.

Глянула на проход тьмой зияющий, вспомнила те пещеры, в которые часть жизненного огня влила, когда сама в огне горела, но не слышно было ни звука из прохода, ни шороха.

— Там нет никого, да? — не знаю, зачем вопрос задала, итак чувствовала, что нету.

— Никого, — выдохнул маг.

Да так он это слово сказал, что сердцем почувствовала — не только сына он потерял, потерь было больше. Гораздо больше.

— Но я восстановил все, — вдруг ожесточенно произнес Агнехран, — дома, крепость, даже конуры собачьи и для скакунов загоны. Все как было восстановил, как помнил. Только могила там всего одна — моего сына.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Остальных не нашел значит, и не похоронил. Селение? Целое селение? О, Земля-матушка, иным столько боли отмеряешь, сколько и скала не выдержит.

И ни о чем я больше спрашивать не стала, лишь сжала его ладонь сильнее, да сказала тихо:

— Идем домой.

Вспыхнул вокруг нас круг алхимический, закружились как карусель руны да символы магические, да и оказалась под ногами трава зеленая, только из лаптей песок черный сыпался. Но я то не сразу заметила — на Агнехрана смотрела, на то как меняется облик его, как вновь чешуей становится кожа, как вытягивается вертикальный зрачок, и как становится он лютым чудищем… да только чудища я в нем больше не видела, человеком он был. Для меня человеком. Ни магом, ни аспидом, ни чудовищем — а мужчиною, от которого сердце мое то билось так быстро, что ни вздохнуть, то замирало, а то сжималось от боли за него.