Первый меч Бургундии - Александр Зорич

И всё-таки кресты оказались красными, лотарингскими. Герцог Рене, сеньор слабый и бедный, но превосходно осведомленный в хреновых делах своего соседа, узнав о появлении Карла на лотарингской границе, счел за лучшее вывести против бургундов всех солдат до последнего.

На этот раз Карлу достало смелости закрыть глаза на рыцарский гонор и воздержаться от встречного боя. Рене Лотарингский принялся беспрепятственно ставить шатры между бургундами и Нанси, как бы говоря: "Иди отсюда, добрый человек. Нечего тебе здесь делать."

Но Карл не мог вот так, на ночь глядя, сняться и уйти, не дождавшись возвращения интендантов, отказавшись от провианта и фуража. Однако же иметь у себя на фланге шесть тысяч непредсказуемых вояк, среди которых было немало швейцарцев, Карл тоже не мог себе позволить. Тем более что с юго-запада примчалась арьергардная разведка и принесла невеселые вести: французы переправляются через Сону. Это означало, что совсем скоро они выйдут к Нанси.

Карл вызвал д'Эмбекура и приказал ему на всякий случай подготовить к бою армию и, главное, артиллерию. Сам он, прихватив с собой де Ротлена, Никколо и два десятка молодых рыцарей, отправился на рекогносцировку.

Получалось так. Между лагерями - пол-лиги. У Рене мало кавалерии, у Карла раза в два больше. Рене стоит на равнине, а Карл - на обширном холме с пологими скатами. Люди Карла уже успели оградить свой лагерь кольями и лениво возятся с канавой, гордо именуемой рвом, люди же Рене Лотарингского только поставили шатры и теперь сели обедать.

Судя по божественным ароматам, которые слышны даже в двухстах шагах от немецкого лагеря, обедать там собираются преимущественно бобовой похлебкой с мясом, в то время как бургунды уже неделю трескают солонину и сухари.

И, наконец, главное: весь путь от бургундского лагеря до лотарингцев проходим для легкой артиллерии на конной тяге. Так авторитетно заметил мэтр Никколо и даже обиделся, когда Карл переспросил "Точно?"

По всему выходило, что самое время припомнить рыцарский кодекс. Кони лотарингцев расседланы, устрашающие швейцарские алебарды составлены в пирамиды, помыслы утомленных форсированным маршем лотарингцев устремлены к желудку.

Ну а если не получится? Тогда можно спокойно распускать уцелевших, бежать в Дижон, хватать Маргариту с Марией и рвать когти в Португалию к кузену Хуану Фердинанду. Потому что тогда Бургундия будет окончательно просрана.

Карл поставил на кон всё, что у него было. В лагере не осталось и двухсот человек.

"Господь, радость моя!" - ревел Карл и за его спиной подымался клич пятнадцати конных сотен, враз сорвавшихся с гребня холма вниз, вниз - против красных крестов на штандартах Рене. А за ними канониры Никколо изо всех сил погоняли четверные упряжки, волокущие длинноствольные фальконеты. Оголодавшая пехота резвой трусцой сопровождала артиллерию, влекомая вещным запахом похлебки и метафизическим запахом крови.

Сволочные швейцарцы, по-нездоровому дисциплинированные и невозмутимые, молниеносно расхватали алебарды и выстроились плотным каре перед лагерем. Остальные - лучники, рыцари и разная копьеносная шваль во главе с самим герцогом Рене - паниковали среди шатров. Ну, как обычно - полцарства за коня, три царства за пробуждение в теплой постели.

Строй швейцарцев был с виду крепче крепостной стены. Чувствовалось, что алебардисты готовы стоять до последнего. Ничего другого от диких детей гор Карл и не ожидал. Что же, сейчас припомним вам раскисшее поле под Грансоном.

Увлекаемые Карлом влево, а д'Эмбекуром вправо, рыцари разделились на два крыла и к оторопи швейцарских капитанов оставили каре без внимания, охватывая лагерь с флангов.

А прямо перед собой швейцарцы обнаружили бургундскую пехоту вперемежку с какими-то конными колымагами. Колымаги прямо на их глазах были распряжены и, обратившись к швейцарскому каре передом, оказались пушками с длинными, плотоядными рыльцами. И было этих пушек сорок четыре штуки, то есть очень и очень много.

"Мы так не играем!" - неартикулированным сгустком смертельной тоски витало над швейцарским строем. Они к такому не привыкли. Они знали, что рыцари страсть как любят сдуру врубиться в невзрачный пехотный строй, который по идее, по рыцарской идее, должен сразу разбежаться, обуянный ужасом. На деле же вступают алебарды и золотые шпоры аристократических выродков потом продаются на праздничных ярмарках: увесистая вязанка - за телушку. Но чтобы в чистом поле оказаться лицом к лицу с артиллерией - нет уж, увольте.

У канониров всё было наготове - фитили подожжены, картузы с порохом и пыжи заложены в стволы ещё в лагере. Оставались ядра - дело одной минуты.

Никколо дождался, когда близ каждой пушки в знак готовности взметнулась вверх пика с красным флажком. Дождался - и взмахнул легким эспадоном.

Залп грянул скромно, негромко, несолидно как-то. Но прежде, чем артиллерию и бургундскую пехоту заволокло темно-серым туманом порохового дыма, Никколо с ребяческим восторгом увидел, как подымаются в воздух обломки алебард, нагрудников, красные клочья и одинокая голова, теряющая на первом же кувырке шляпу с образком. Каре заволновалось.

Кавалеристы Карла и де Ротлена тем временем ворвались в лагерь за спиной швейцарцев. Из-под самых лотарингских штандартов пошла звуковая дорожка к пьесе абсурда. Боевому духу наемников это тоже отнюдь не способствовало.

Всё ещё сохраняя строй, швейцарцы попятились обратно в лагерь. Никколо успел дать ещё четыре залпа, а потом быстрым шагом в атаку двинулась бургундская пехота.

Карл первый и последний раз в жизни видел как дают стрекача хваленые швейцарские наемники. Ну как-как? Как и все, как зайцы, как насмерть перепуганные дети, как обычно. Если бы это были французы, фландрцы, собственные вилланы-бунтовщики или немцы, Карл, наверное, приказал бы гнать их свистом до Нанси и на том окончить. Но здесь были другие обстоятельства. Здесь он видел знамена тех самых несговорчивых батальонов, которые истребили его армию в прошлом году, и Карлу было не до великодушных жестов.

Их преследовали и убивали до самого Нанси, а когда выяснилось, что благоразумные горожане, чтобы не ссориться с неистовым герцогом, не желают открывать перед швейцарцами ворота, гнали дальше, вдоль городского рва, и никто не хотел брать пленных, потому что с головы горлопана-горца не получишь щедрого выкупа. Убили почти всех.

Потом наступили сумерки и усталые, вмиг погрустневшие рыцари повернули назад. Возвращались молча, в глаза друг другу предпочитали не глядеть, а когда кто-то нервно рассмеялся и сказал, что отродясь не видывал такой славной потехи, Карл и де Ротлен, не сговариваясь, посмотрели на него как на юродивого.