Неживая вода - Елена Ершова

Игнат сглотнул слюну.

«Была не была», – подумал он и поднялся в тамбур. Проводник посторонился, но не помог – хоть без билета пустил, а руки марать о нищего не захотел.

– Что ж, не просто так вы бродягу на пир приглашаете? – прохрипел Игнат, оказавшись в вагоне и обращаясь к Прохору Власовичу. – Есть и до меня какая-то корысть.

– Корысть имеется, с этим спорить не буду, – ответил тот. – Мы, соколик, не злые вовсе и до золота не жадные. А что чужим добром пользуемся, так ты нас за это не кори. Лишнего мы не берем, а взамен даем то, что выше золота ценится.

Игнат сам не заметил, как вслед за старичком добрел до купе. Там действительно столик покрывала расшитая скатерть, в глиняной чашке дымился суп, а в другой чашке горкой лежала картошка. И еще на тарелках красивыми полукружиями розовела колбаса, и был сыр, и еще много всякой снеди. Словом, все, как обещал Прохор Власович.

– Так что же ценится выше золота? – машинально спросил Игнат, а сам почувствовал, как засосало под ложечкой от голода.

– Информация, – ответил старичок и посторонился, пропуская гостя вперед. – Слыхал, может? Кто владеет информацией – владеет миром. Для того мы по свету бродим, по станциям да полустаночкам, собираем сказки, байки да легенды и сами многое рассказать можем. Мы, если хочешь, верные стражи знаний.

– А что же от меня вы хотите услышать? – спросил Игнат.

Прохор Власович улыбнулся, лукаво сверкнул из-под пенсне кошачий взгляд.

– Сущие пустяки, – ласково ответил он. – Как ты, соколик, до навьей колыбели добрался, какие тайны там повидал да как живым выбрался.

4

Когда Игнат закончил рассказ, подкралась ночь.

Вагон покачивало. Колеса отстукивали глухой ритм. В потемневшие окна полосами ложились желтые отсветы фонарей.

От тепла и сытости Игната разморило. Он обмяк, сгорбился, как растрепанная ворона, моргал слипающимися глазами да глухо покашливал в кулак. Старик Прохор Власович вальяжно развалился, расстегнул ворот косоворотки, в вырезе которого золотом блеснула широкая, едва не в мизинец толщиной, цепь.

«До золота они не жадные, как же!» – язвительно подумал Игнат.

Положив на колени деда курчавую голову, дремала свернувшаяся клубочком Леля. Пальцы старика лениво перебирали черную стружку ее волос. Странно, что за все время, пока они ехали в купе, а Игнат вел рассказ, никто не потревожил их покой, не постучал в двери. Вагон был безлюден и мертв, словно только они ехали в нем.

– Выходит, добыл ты мертвую воду, – наконец тихо произнес Прохор Власович. Кошачьи глаза поблескивали сквозь стекла пенсне, просвечивая Игната насквозь.

– Добыл, – ответил он.

– Покажи.

Словно во сне – а может, это и было сном? – Игнат достал из-за пазухи мешочек, развязал тряпицы. Вагон подпрыгнул, и слабые пальцы едва удержали прыгнувшую колбочку. В окне семафор зловеще подмигнул рубиновым глазом, и перламутровая жидкость в колбе тут же окрасилась красным.

Прохор Власович слегка подался вперед, стараясь не потревожить сон внучки, с любопытством осмотрел сокровище, но брать в руки не стал.

– Еще не испытывал? – спросил он.

– Нет…

– И не нужно. Сколько горя она принесла. Сколько еще принесет.

Игнат поежился. Перламутровая жидкость даже через стекло жгла пальцы, и он торопливо завернул колбу в тряпье.

– Ты не бойся, мне она ни к чему, – сказал Прохор Власович. – Не скрою, ключ я отнять хотел. Тогда бы отступил ты от темной думки, не отпер запретную дверь. Не вышло у меня тогда, может, сейчас выйдет? Послушай совета старика. Избавься от эликсира. И о том, что видел, – молчи.

– Не могу я избавиться, – хмуро сказал Игнат. – Договоренность у меня. Что обещал – выполнить должен.

– Не с навью ли договоренность? – спросил Прохор Власович. И, ухмыльнувшись, ответил себе: – Ну конечно, с кем же еще. Ведь от них ты о мертвой воде узнал?

– Я-то от них, – сказал Игнат и бережно положил мешочек обратно за пазуху. – А ты откуда?

– Я о многом знаю, соколик, – промурлыкал старичок, и, отзываясь на его голос, довольно заурчала во сне Леля, потянулась, как разомлевшая у огня кошечка. – Ты лучше вот что скажи, – продолжил Прохор Власович. – Думал, откуда вообще эта вода взялась? Для чего она нужна и почему мертвых оживляет?

– Думал, – кивнул Игнат. – Только ответа не получил. Понял только, что военные эксперименты на нашей земле проводились. Вот и навь вывели – на горе людям, на погибель себе.

Старичок засмеялся.

– Это ты правильно понял, – с удовлетворением ответил он. – Люди всегда хотели с Богом поравняться. Если не вечную жизнь получить, то хотя бы власть над жизнью. А вода вот здесь при чем. Где зародилась жизнь, как не в воде? Она всему начало.

– Это мы еще в школе проходили, – сказал Игнат. – Только как сделать, чтобы мертвые вставали – того нам не рассказывали.

– А ты вперед батьки в пекло не суйся, – усмехнулся Прохор Власович. – Раз ты тоже ученый, то слышал, поди, и про генетический код, каждому живому существу положенный. А вода – как первоматерия, как первоглина – носитель этого кода, – старик сощурил один глаз, будто подмигнул Игнату. – Все мы из этой первоглины слеплены. И ты, соколик, и мышка-норушка, и птичка-полетушка, и даже инфузория-туфелька. Стало быть, если этот код разгадать, то можно подобрать ключик ко всем живым организмам. Можно вылепить из этой первоглины что угодно. Вот тогда и станут люди равными Богу.

– Что положено Господом от сотворения мира, то должно остаться для человека тайной, – пробормотал Игнат. В груди кольнуло жаром, и он закашлялся. На этот раз кашлял долго, хрипло, и салфетка, приложенная к его губам, окрашивалась в зловещий красноватый оттенок.

Прохор Власович глянул на него с жалостью, покачал седой головой.

– Вижу, хоть ты и спасся от погибели, а все же недолго тебе живым быть.

Игнат вздрогнул, поднял на старика больные глаза.

– Рано хоронишь, – просипел он. – Если, говоришь, код этот в воде заложен и разгадать его можно, а мертвые в Полесье оживали, то и для меня лекарство найдется.

– Лекарство найдется, только не то, что ты за пазухой держишь, – сказал старичок. – А ну, погоди… Леля, спишь ли?

Он тронул внучку за плечо. Та потянулась, замурлыкала, просыпаясь. Приоткрыла черные ресницы.

– Вставай, соня, – ласково проговорил Прохор Власович. – Сходи-ка к проводнику, Петру Кондратьичу, да возьми у него мешочек походный, что я на сохранение отдал. Видишь, гостю нашему худо. Того и гляди, помрет в дороге.

Леля хмыкнула, поднялась. Глянула на Игната – будто теплой ладонью огладила.

– Поняла. Все сделаю, дедушка, – проворковала она и голубкой выпорхнула в тамбур, только створка двери хлопнула.

– Никак колдовать собрались? – съязвил Игнат.

Прохор Власович рассмеялся.

– Ох и горазд же ты на шутки! Тому колдовать не нужно, кто тайные науки постиг, – он посерьезнел, дотронулся ладонью до горячего лба Игната, качнул головой. – Наглотался ты отравы, соколик. Организм у тебя крепкий, да и он силы теряет. Но не бойся. Мы с внучкой живо тебя на ноги поставим. Только за это спрошу обещание. Выполнишь?

– Какое обещание? – прохрипел Игнат и неосознанно приложил ладонь к груди, где колба с мертвой водой хранилась.

– Темные думки в голове не держать, – серьезно сказал старик. – И мертвое – мертвым оставить. Не таким оно вернется, как тебе хотелось бы. Накличешь беды не только на свою голову, но и на весь род людской. Выполнишь?

Игнат облизал пересохшие губы. Снова, впервые за долгое время, возникло перед глазами печальное лицо Званки: запавшие глаза смотрели с укоризной, блеклые косы истончились, покрылись пылью и прахом, растрескавшиеся губы шевелились, словно спрашивали: «Вернешься ли? Спасешь?..» Затем луч фонаря саблей рассек Званкино лицо, и оно осыпалось тускнеющими блестками. Вместо него осталось сосредоточенное, внимательное лицо Прохора Власовича.

– Выполнишь? – повторил он, заглядывая Игнату в глаза.

– Я… исполню, – прошептал парень и отвернулся.

Прохор Власович кивнул, откинулся на спинку сиденья.

– Смотри же, не забудь, – строго сказал он. – Не исполнишь – пеняй на себя.

Вернулась Леля. В руках у нее оказался стакан в медном подстаканнике, и при каждом шаге стекло позвякивало, а жидкость внутри почти не двигалась – густая, как мед, и такая же янтарная.

– Пей! – Она протянула стакан Игнату.

В ноздри ударил запах травы и сладости – чем-то похожим, он вспомнил, пахло в доме лесной ведьмы. А потому не стал спорить, да и сил у него не осталось, как только принять в ладони стакан да припасть к нагретому краю. У жидкости оказался знакомый с детства вкус, и Игнат, оторвавшись от питья, спросил: