Древо Жизора - Стампас Октавиан

— Какой? — удивился Генри.

— Мы убили проклятого Томаса Беккета, — не шевельнув бровью, отчеканил убийца.

Генри побледнел и схватился рукою за горло.

— Что-о-о?! Убили Томаса?! Кто вам это приказывал?!

— Позвольте напомнить вам, ваше величество, — смело глядя на короля, отвечал Жан де Жизор. — В тот день, когда пришло известие, что Кентерберийский архиепископ отлучил от церкви архиепископа Йоркского и всех епископов, принимавших участие в коронации вашего сына Анри, Вы изволили спросить нас, ваших верных рыцарей, не найдется ли кого-нибудь, кто избавит вас в конце концов от беспокойного попа. Сей же миг мы откликнулись на ваш призыв, покинули дворец, сели на корабль и поплыли в Англию. Явившись в Кентербери через несколько дней после Рождества, мы застали архиепископа Томаса в главном соборе аббатства. Увидев нас, сей недостойный слуга церкви воскликнул: «А вот и псы короля Генри пожаловали!»

И он собрался было произнести в наш адрес проклятия, но мы подскочили к нему, схватили, выволокли из храма Божьего и умертвили на его ступенях. Никто не воспрепятствовал нам в этом, из чего я смею заключить, что Провидение было на нашей стороне…

— Во-о-он — не дав договорить сенешалю ордена тамплиеров, закричал страшным голосом король Генри. — О Боже милосердный! За что мне кара сия?! Задержите, задержите убийц! Схватите их и предайте суду!

Но оказалось, что последнее повеление короля выполнить невозможно. Никто не осмелился схватить сенешаля самого могущественного ордена, а трех других рыцарей, участвовавших в убийстве Беккета, он взял под свою защиту и, покинув двор Генри вместе с ними, отправился замаливать грехи в Святую Землю в сопровождении довольно значительного отряда тамплиеров. Разум подсказывал слугам английского короля, что сенешаль, собственно говоря, и впрямь выполнял приказ Генри, пусть это был косвенный приказ. Желание монарха — закон для его подчиненных, и, Даже если четверо рыцарей оказались чересчур рьяными исполнителями, это никак нельзя поставить им в вину. Таким образом, в конце концов выходило, что вся тяжесть преступления ложилась на плечи самого Генри. Мало на его долю выпало несчастий в жизни!

Король Людовик, узнав о кентерберийской трагедии, с трудом мог скрыть свое злорадство. Ну теперь уж против Генри восстанет весь мир христианский. Самое время начинать войну против Англии. Крупными белыми хлопьями на Париж падал снег, и все вокруг было белым-бело, когда большой отряд рыцарей в белых плащах с красными крестами на плече приближался к столице Франции. Получив разрешение на въезд, они первым делом направились к замку тамплиеров, расположенному на острове Сите. Слух об их приезде бежал далеко впереди них, и весь парижский Тампль пришел в движение. Робер де Шомон, Жан де Плантар и два десятка рыцарей выстроились у ворот замка, встречая незваных гостей. Издалека они увидели, что впереди всех на гнедом жеребце едет сенешаль Жан де Жизор.

Приблизившись, он, как ни в чем ни бывало, воскликнул:

— Не нам, не нам, но имени Твоему!

Робер де Шомон со вздохом подошел к сенешалю и, подставив ладонь под его стремя, как диктовал иерархический устав тамплиеров, помог Жану де Жизору сойти с седла.

— Робер, братишка, рад видеть, тебя здесь, — потрепав его по щеке, сказал Жан. Робера несколько покорежило, но он стерпел и вымолвил:

— Господин сенешаль, добро пожаловать в Тампль.

— Благодарю, — сухо отозвался Жан. — Великий Магистр у себя?

— Он уже знает о вашем прибытии и ждёт.

Но, провожая своего старинного друга, Робер не выдержал и задал ему вопрос:

— Жан! Правда ли, что ты своей рукой убил архиепископа Томаса?

Сенешаль обернулся к нему и, посмотрев в лицо Робера своим черным взглядом, сощурил зрачки и ничего не ответил. Повторить вопрос Робер не решился. Они вошли в комнату, где их ожидал Франсуа де Сент-Аман. Здесь все было точно так же, как в главном зале иерусалимского Тампля — стены завешаны белыми стягами с красными крестами. Жан и Франсуа приветствовали друг друга, но обмениваться поцелуями в плечо не спешили.

— Что привело вас в Париж, брат мой? — Забота о Христовом воинстве, мессир, — ответил Жан.

Де Сент-Аман дрогнул — сенешаль назвал его сиром, тем самым признавая в нем великого магистра.

— Вот как? Отчего же раньше эта забота не подвигала вас прибыть сюда?

— Оттого, что раньше христианский мир не был в такой опасности. Могу ли я поговорить с вами с глазу на глаз?.

Франсуа замешкался с ответом. Затем, сощурившись, улыбнулся:

— Можете, если только пообещаете, что не зарежете меня.

Ранней весною 1171 года огромная многовесельная галера, принадлежащая графу Фландрскому, причаливала к пристани Сен-Жан-д'Акр. Внизу, сидя на скамье с другими гребцами, пожилой фламандец напрягал последние силы и поминал недобрым словом рыцаря де Шомона, взявшего его в плен в замке Брийг; а наверху, ненадолго покинув свой заветный сундук, Жан де Жизор с неприязнью осматривал многобашенную и красивую Акрскую крепость. Отсюда до Иерусалима надо было ехать в три раза дольше, чем от Яффы, куда, собственно, и направлялась, галера поначалу, но в Яффе разразилась чума, и все суда переправлялись в Сен-Жан.

Теплый ветер дул с юга, стараясь подластиться к сенешалю ордена тамплиеров, но тот не обращал на него никакого внимания, продолжая плести в голове свою давно уже начатую паутину многоходовой многолетней игры, в конце которой все, весь мир, должен был понять одну единственную непререкаемую истину — с Жаком де Жизором шутки плохи. На самом дальнем конце этой паутины лежали Англия и Шотландия. В Шотландии Жан добился того, чего не удалось сенешалю срединных земель. Там отныне в поместьях барона Роеслина была создана комтурия. В Англии после убийства архиепископа Кентерберийского, у Жана появилось множество союзников, которые щедро вознаградили его за совершенное злодеяние, подарив два поместья — одно в Сассексе, другое в Гэмпшире. Король Генри, рыдая, молился у гроба своего бывшего врага, но христианский мир единодушно признавал только его истинным убийцей Томаса, и никакое раскаяние не могло уже помочь Плантагенету. А, между тем, имя Беккета, вслед за именем виконта де Туара, пополнило собой черный список, хранящийся в чреве сундука, изготовленного Николя Вервером.

В паутине Жизора барахтался теперь и независимый от Великого Востока тамплиерский орден Франсуа Отона де Сент-Амана — магистр ознакомился с копией так называемого «Евангелия от Христа», которое успел недолго подержать в руках покойный Эверар де Барр, убитый ассасинами. Франсуа поддался внушениям Жана де Жизора и дал согласие на воссоединение тамплиеров. За это сенешаль обещал ему пост великого магистра после смерти Филиппа де Мийи. Оставалось только внести последнего в черный список. По пути из Парижа в Марсель Жан побывал и в орлеанской общине Сионской горы. Теперь его ждали дела в Леванте, где два человека не хотели ничего знать о Жане де Жизоре — шах-аль-джабаль Синан, и герой Саладин, уже почти сделавшийся султаном Египта.

— Они узнают обо мне, — прошептал Жан, глядя на зубчатые башни Акрской крепости.

Через несколько дней в сопровождении множества рыцарей, оруженосцев и слуг он добрался до Иерусалима, города, который он не любил всей душой и которому желал гибели, как, впрочем, и многим другим городам мира. С некоторых пор он вообще считал, что на свете слишком много городов, а окружающее многообразие свидетельствует о несовершенстве мироздания, дикарской, детской необузданности фантазии Того, кто все это многообразие создает.

Несмотря на то, что уже стояла пора, когда немногочисленные иерусалимские евреи праздновали еврейский Новый год, держались последние холода, и только что начинающего зацветать миндаля, тонкий аромат разливался по округе. Объехав городскую стену с восточной стороны, кавалькада, возглавляемая Жаном де Жизором, въехала в столицу короля Амальрика через Темничные ворота и направилась сразу в Тампль. После недолгой аудиенции у великого магистра Филиппа де Мийи, сенешаль Жан, наконец-то после двух лет отсутствия, возвратился в свой иерусалимский дом, где первым делом в объятия ему кинулся прецептор Жан де Фо и, обливаясь слезами радости поклялся, что все это время хранил ему верность. Затем навстречу сенешалю вышла девочка одиннадцати с половиной лет, увидев которую, Жан невольно вздрогнул — как же она была похожа на него, когда ему было столько же, сколько ей сейчас. Он взял ее под мышки, приподнял над землей и шепнул в самое ухо: