Собрание сочинений в шести томах. Том 6 - Всеволод Кочетов

А что же тогда? «Боевые эпизоды»? Сколько их уже вышло из-под наших перьев! Не надоели ли они читателям?

Подполковник нам многого не рассказал. На рассвете, когда начался бой, мы увидели на берегу Невы густое скопление техники: грузовики подвозили железные ящики понтонов, тащили лодки из тех, что выдавались когда-то под залог профсоюзного билета на лодочных станциях в ЦПКО и на Фонтанке, разнокалиберные челны, моторки, шлюпки, ялики.

Одновременно со спуском этих «плавсредств» началась наша артиллерийская подготовка. Не знаю, может быть, у нас уже мало снарядов в нашем кольце и подготовка была недостаточно мощной, хотя над Невой гремело весьма могуче, но немцы в ответ били ничуть не меньше, а пожалуй, и больше. Они не переставали жить и стрелять под нашими снарядами и минами. Они били по всем этим лодкам и понтонам, по нашим бойцам и офицерам, устилая берег обломками и телами. Обломки и мертвые плыли и по реке, плыли туда, вниз, к Ленинграду.

Ополченцы еще под Веймарном рассказывали нам о том, какое это нелегкое дело — штыковые атаки и рукопашные схватки. Тут, на Неве, было, может быть, еще пострашней и потяжче. Мы сидели в пулеметном блиндаже в стороне от полосы переправы, но и до нас доходило грозное трясение земли, по ушам оглушающе хлестало громом и гулом. А на реке, на открытом месте, и вовсе выли огненные ураганы. Там все рвалось и дыбилось. Вода от взрывов бурлила, вскипая во всю ширь меж берегов. А через все это двигались и двигались к повисшему над рекой высокому чужому берегу понтоны, лодки, шлюпки. Одни из них каким-то чудом оставались на воде, другие, разносимые взрывами в щепки, уходили под воду вместе с людьми.

«Как судить о том, что происходит в этот час на Неве? — думал я, выглядывая из узкой щели амбразуры. — Правильно это или неправильно — гнать людей под такой огонь на верную смерть? А может быть, вернее было бы поднакопить сил побольше, стянуть с других участков сотни орудий и минометов, обеспечить такой огонь, который бы полностью парализовал противника, и только тогда отдавать приказ на переправу? Но вопрос в том, есть ли эти силы, эти орудия и снаряды к ним? Может быть, их и нет в достаточном числе? Тогда возможен еще один вариант: не спешить с переправой вообще, а попрочнее укрепиться на этом берегу и ждать А чего! И сколько?»

Удовлетворительных решений, таких, которые бы обеспечили победу без крови, не было. Был бой, жестокий, кромешный. Такой, что из него даже «боевые эпизоды» извлечь невозможно. «Эпизоды» эти придется собирать потом, после боя, главным образом по медсанбатам и госпиталям, где действительность в представлении рассказчиков, мы это уже знаем, изрядно видоизменяется.

Надо было только удивляться тому, что десантники наши в довольно широкой полосе переправы, волна за волной, несмотря ни на что, добрались-таки до левого берега и стали высаживаться под его кручей. В упор по ним теперь застучало стрелковое оружие немцев. У нас не было биноклей, не было стереотруб, мы не видели деталей, мы видели лес разрывов и густой дым от сгоравшей взрывчатки.

Так было вчера. Сегодня нам известно, что наши войска все же зацепились за противоположный невский берег и под ураганным огнем, отбивая одну контратаку за другой, ведут бой за расширение плацдарма.

Мысль работает так. Вот был у нас целый длинный берег в несколько десятков километров — от Ивановской до Шлиссельбурга. И мы его не удержали, отступая от Кировской железной дороги, отдали врагу, переправились на другой берег, на правый. А теперь вновь захватили полоску, как сообщают в штабах, шириной менее километра и глубиной метров семьсот или восемьсот и полны надежд на то, что с этого клочка начнется наше мощное наступление. Есть ли хоть какая-нибудь реальная основа у этих надежд? Я вспоминаю плацдарм на реке Луге, возле Поречья и Сабека, захваченный в июле немцами. Он тоже был невелик, но с какой силой рванулись с него немцы в августе. Начав оттуда, они оказались вот тут, на Неве.

Если так могли сделать немцы, то почему это невозможно для нас?

3

Ищем минометчиков. Начальник нашего отдела Вася Грудинин сказал нам, что Военный совет фронта придает чуть ли не первостепенное значение этому виду оружия.

И, по-нашему, правильно делает. Поскольку бои идут на близких дистанциях, миномет в таких условиях проще, подвижней, удобней пушки, даже самой легкой. А снаряд у миномета, мина, — штука увесистая, большой поражающей силы. Причем есть и такие минометы, что мины их равны снарядам тяжелой артиллерии, а есть и другие, которые с большой точностью закидывают свои, подобные ручным гранатам, минки из траншеи в траншею. Конечно, стены ломать из минометов не станешь, их особенность — множество убийственных осколков. И поражают они, как говорится сейчас на языке военных, «живую силу». Минометы легко перетаскивать, они несложны в обращении. Всего и дела-то — зеленая стальная труба на подставке, но если ею пользуются умелые люди, труба тогда становится грозным, страшным для противника оружием. Кроме того, в Ленинграде, который испытывает немалые трудности из-за невозможности какого-либо подвоза, наладить производство минометов и припасов к ним несравнимо легче, чем изготавливать пушки и орудийные снаряды.

Итак, надо печатно отразить роль минометного оружия в гремящих вокруг жестоких боях.

Мы нашли подразделение командира Лушникова в кустах близ насыпи Кировской железной дороги, перед рекой Тосной. На том берегу Тосны — немцы, на этом — наши. По берегам неширокой речки проходят рубежи, на которых уже немало пролито крови.

Стремясь обойти дивизию Бондарева, геройски дравшуюся правее, на реке Ижоре (именно в те дни мы побывали в одном из ее полков, которым командовал полковник Ермаков), немцы прорвались к шоссе Ленинград — Москва. Рассказывают, что первым с ними столкнулось возле Красного Бора какое-то саперное подразделение. Саперы да небольшое подразделение стрелков, что-то около поредевшей в боях роты, сдерживали врага добрые сутки. Затем отошли за Ижору, примкнули к частям Бондарева. Немцы захватили уже Ям-Ижору — на виду у Колпина, на высоте, через которую уходило к столице Московское шоссе. До Колпина с его огромным заводом врагу оставалось каких-нибудь четыре-пять километров хода. Но эти-то километры немцам пройти и не удалось. Из истребительных отрядов, созданных на Ижорском заводе в первые недели войны, за одни сутки сформировался рабочий батальон, подобный батальону завода имени Воскова в Сестрорецке; рабочие, техники, инженеры собой, своим огнем заслонили родной город Колпино. Это было в последние августовские дни, числа 28–29-го. Ижорцы оказались соседями слева у бондаревцев.

Так складывалась линия фронта. Возле Гатчины, Ропши, Петергофа, Красного Села немец еще наступал и наступал, а тут он уже был остановлен. Его остановили и левее Колпина, в деревне Усть-Тосно, куда он опаснейшим образом прорвался через Ульяновку и Ивановскую. Его атаковали части НКВД и бойцы той 86-й дивизии, которую мы два дня назад видели форсировавшей Неву у Невской Дубровки. В то время она еще была 4-й ополченческой дивизией Дзержинского района Ленинграда. Части НКВД и курсанты-пограничники отошли тогда под натиском врага на правый невский берег, о чем я уже сказал, а дзержинцы дрались здесь. Они выбили противника из деревни Новой, в которую немцы, прорываясь к Спиртстрою и деревне Корчмино, заскочили из Усть-Тосно.

В этих местах, где бывшие ополченцы сражались три недели назад, сейчас дерутся другие части, в том число и батальон минометчиков командира Лушиикова, на ог-певые позиции которого мы пробрались вдоль насыпи дороги по кустарникам от Понтонной. Наша боевая задача — срочно написать о минометчиках, и мы стараемся рассмотреть и запомнить каждую деталь их жизни и работы.

На краю глубокой, «в полный рост», противотанковой Щели стоит командир минометной роты Калмыков. На дне щели — связист с прижатой к уху телефоппой трубкой. В трубке сквозь пощелкивания слышен голос наблюдателя, который сидит где-то далеко, под самым носом У противника.

— В районе торфоразработок артиллерийская батарея, — передает связист командиру роты.

Калмыков смотрит в расчетную таблицу, шевелит губами, прикидывая в уме, командует:

— По батарее противника, левее ноль двадцать, прицел семь сорок один, одной миной…

Мы помним Данилу Клепеца, наблюдателя минометчиков, паренька, встреченного нами под Кингисеппом, и его три мины, которые он выпустил по нашей просьбе в сторону немцев. Какое то было далекое и в сравнении с нынешним почти безмятежное время. Были длинные дороги, были просторы, было такое ощущение: расправь крылья — и полетишь. Сегодня многое-многое изменилось. Сегодня вокруг нас кольцо, о которое ленинградские войска, день за днем, ночь за ночью, с неистовым упорством бьются грудью, идут на него атака за атакой, удар за ударом, теряя и теряя сотни, тысячи убитых и раненых, поливая кровью каждый метр пригородной земли. Мина, выпустить которую только что приказал командир роты, сегодня на таком строгом счету, что ею не побалуешься, она входит в сумму тех факторов, на которых строятся наши надежды разорвать, разрушить это кольцо и тем расчистить дорогу на восток. Маршал Кулик, якобы посланный Верховным Командованием на освобождение Ленинграда, о чем недели две толкуют на всех городских перекрестках, становится мифом (мы это уже начинаем понимать), и не его пушки слышны каждый день за линией фронта, а пушки немцев, все гуще швыряющие тяжелые, дальнего боя снаряды в город Ленина. Не на Кулика наши надежды, а на эти мины, о которых только что скомандовал Калмыков.