Вход не с той стороны - Александр

     — Инга?

     — Или сильное растяжение, или вывих. Терпеть могу, ступать на ногу нет. Не страшно, обойдусь без укола. Видели, как я двоих одним выстрелом? Будут в Новой Земле соревнования, стану выступать. Хочу стать чемпионом и здесь.

     — Видели. Умница, дочка. Я думаю, станешь. Если выберемся. А чего третий раз стреляла?

     — Для контроля. Хотя эта пуля, куда не попади, валит наглухо.

     — Кто коньяк будет? — он у меня всегда с собой. Надо срочно релаксация.

     — Я…

     — И я…

     — Мистер, мне просто необходима огненная вода…

     Коньяк хотят, значит, жить будут.

     Попетляв по протокам, мы мягко ткнулись в берег. Команду раскручиваться я уже дал, и мы слышали рокот вертолетного мотора, но сзади и сбоку нарастал еще далекий, но уже четко слышимый рев лодочных моторов.

     — Томас, бери мою снайперку, рюкзак — и к вертолету. Герда за ним. Бегом!

     Я подхватил на спину Ингу и тяжело побежал к вертолету. Хрен с лодкой, жизнь дороже. Не добежав до машины метров пятнадцать, упал. Инга навалилась сверху. Черт, рассек скулу камнем. Чьи-то руки сняли с меня Ингу. Я повернул голову, вставая, и увидел, что ее тащит в вертолет второй пилот. Спасибо, друг.

     Вертолет медленно поднимался. Мне казалось — очень медленно. Второй пилот рыскал стволом «Минигана» по джунглям и матерился по-польски. «Хьюи» накренился, ложась на курс, поляк заорал и вывернул пулемет вниз, начали раскручиваться блоки стволов, но его вдруг оторвало от пулемета и бросило на переборку. По ней расплылось пятно крови. Пули мерно и гулко грохотали по вертолету, пилот еще раз бросил машину в сторону, меня рвануло за бедро и за бок, во рту сразу стало сухо, наплыла тошнота и помутилось в глазах. Скрючившись от боли, я увидел, как Томас полез к двери, выглянул и выставил пулемет, собираясь стрелять, но у него взорвалась ошметками камуфляжа и красными кусками грудь. М-мать… Пули перестали попадать в вертолет, я посмотрел на девушек. Герда и Инга вцепились в привязные ремни и смотрели на меня огромными глазами на белых лицах, руки у обеих одновременно потянулись к застежкам ремней. Я поднял руку, останавливая их. Чем они мне помогут, инвалиды? Глянул на ногу. Чуть выше колена вырвало кусок штанины и разорвало кожу с мышцами. Не смертельно, но болит, как кипящего свинца налили. Я снял с приклада жгут и перетянул ногу. Разрезал штанину, наложил на рану подушечки и замотал бинтом. Резанула острая боль, где-то под рукой, и я опять опрокинулся на пол. Да что же такое? Засунул руку под куртку, отчего-то мокрую, нащупал рану и чуть не потерял сознание от боли, два пальца провалились в дыру. Суки… чем это они меня… разорвал следующий пакет, размотал его, соорудил пучок бинтов и просто положил подмышку, прижав рукой.

     На лежащего рядом мертвого Томаса старался не смотреть. Второй пилот вывалился из вертолета и сейчас болтался под нами на страховочных ремнях. Я ясно видел, как они при поворотах вертолета ерзают по порожку. Твою мать… все же хорошо шло. Как же мерзко я себя чувствую. Самих поранило, это ладно, сознательно шли, остальные причем…

     — Целы?

     Обе кивнули утвердительно. Я, стараясь не тревожить ногу и прижимая к себе руку, полез в кабину пилота. Двигатель мерно гудел, лопасти со свистом резали воздух. Вроде не подбили. Не дымим и не падаем. Втащил себя на место второго пилота, лобовое стекло было расхлестано, кабину наполнял горячий ветер. Ричард не смотрел на меня, он уставился вперед, все лицо у него было залито кровью, со лба свисали красные лохмотья, закрывая левый глаз.

     — Что с Яцеком, сэр?

     — Нету Яцека… не шевелись. Лоб перевяжу.

     Балансируя на здоровой ноге, кое-как прилепил лоскут кожи ко лбу и перевязал голову. У него еще под глазом, в скуле, торчал здоровый кусок стекла, но его я вытаскивать не стал. Кровь по щеке уже не текла.

     — Вести вертолет можешь? — я, матерясь от боли, опять уселся в кресло.

     — Да, сэр. Могу, сэр. Вертолет в норме сэр. Почти, сэр, — от волнения или от шока Ричард перешел на уставной язык.

     Я достал флягу и протянул ее пилоту. Он отхлебнул, зашипел от боли и вернул.

     — Яцек у меня здесь уже третий второй пилот. Были Джонни и Том. А я все целый. Не совсем целый, но живой. Как считаете сэр, пора, наверное, завязывать с этим делом? — Ричард сидел неподвижно, как окаменевший, только рука легонько манипулировала ручкой управления.

     — Завязывай, Ричард.

     Что я могу ему еще сказать? Это был его третий пилот, а он жив. Везение штука переменчивая, летчики в России, если оставались живы, после третьего летного происшествия списывались на землю. По собственному желанию. Точно знаю.

     Я полез в грузовой отсек. Попытался было затащить поляка на борт, но одной рукой не смог, а вторая не слушалась. Привалился к переборке рядом со своими женщинами.

     — Держитесь, девочки?

     — Коньяку дай…

     Мы сидели и пили за Томаса, вытащившего нас из мясорубки, пили за совсем неизвестного нам поляка Яцека, не побоявшегося выскочить из вертолета мне на подмогу, пили за Ричарда, похожего теперь на Фредди Крюгера, а не на Фредди Меркюри. Вертолет начал рыскать и проваливаться, запахло дымом, а Ричард орал нам из пилотской кабины, что осталось еще немного и он обязательно доведет этот аппарат до Лимпо, и просил Ингу не переводить его в Кейптаун, потому что муж бросит, как только увидит его морду. Томас безмолвно лежал на полу, со спокойным выражением лица и сжимал в руках подаренный ему пулемет, а поляк за бортом, вися в страховочных ремнях, совершал свой последний полет.

     Мы все-таки долетели. Вертолет, чадивший как паровоз, рухнул на посадочную площадку. К нам никто не спешил, потому что в вертолете разбило рацию, а наши рации диспетчерская почему-то не слышала. Ночь, скорее всего, на вышке никого и нет. Я вылез из вертолета и уставился в сторону города. Больше никто ко мне не присоединился. Ричард потерял сознание, Инга и Герда не могли шевелиться, потому что у Инги нога стала похожа на слоновью, у Герды плечо опухло до подушечного размера, а еще они были пьяны, как портовые грузчики. Я стоял и смотрел, и, наконец, увидел бегущих к нам от вышки людей.

22 год. 29 число 7 месяца. Новая Земля. Дагомея, пос. Лимпо

     Что было потом, я помню очень смутно. Нас везли в больницу, Инга и Герда матерились, как сапожники. Потом меня водрузили на операционный стол и вырубили наркозом, очнулся в больничной палате, со своими женщинами рядом. По левую сторону кровать Инги и она сама с ногой в гипсе, по правую — койка с Гердой. Этой заковали в гипс и шею, и плечо. Она сползла с кровати и крепко меня поцеловала, два раза. Один раз за Ингу. Та сползти не могла, костыли еще не принесли.

     Чувствовал я себя совершенно невменяемым. Раны не болели, но голова была похожа на пустое ведро, ржавое.

     Пришел милейший и импозантнейший мсье де Бюсси. Точнее, Жак Арман де Бюсси, основатель и бессменный главный врач городского госпиталя, и, перемежая свою речь французскими аналогами нашего мата (я немного знаю французский язык), пояснил, что с нами все нормально, и через неделю он даже разрешит нам ходить. Но если мне еще раз придет в голову подвергнуть опасности этих прелестных дам, то он меня вызовет на дуэль и застрелит, потому что он француз, следовательно, по определению бретер и дуэлянт.

     — Жак, — я с ним познакомился на вечеринке в честь счастливого спасения четы фон Валенштедт, значит, мог так его называть. — Вызовешь, я не против. Что с дамами?

     — Да у…

     — Не беспо…

     — Девушки, тихо. Я верю, — твердо сказал я, в сумасбродстве своих женщин сомневаться не приходилось, имелись на то основания, — но все же хочу услышать врача.

     — У мадемуазель Ингеборги смещение коленной чашечки и растяжение, а у мадемуазель Гертруды вывих плечевого сустава с разрывом плечевой сумки. Не беспокойтесь, Юрий. Красота не пострадала, и через пару недель они смогут танцевать. А у вас, Юрий, дырка в боку с мой кулак, и нога поцарапанная. Из чего по вам стреляли, из авиационных пушек?

     — С нами все хорошо, любимый, — это Герда.

     — Правда, — это Инга.

     — Что с Ричардом?

     — С Ричардом все нормально. Я, правда, посадил рядом с ним сиделку, молодой человек рвется снять бинты и посмотреть в зеркало. Из его физиономии я удалил кучу осколков, но он будет выглядеть почти пристойно. Между прочим, тут к вам целая делегация. Пускать?

     Конечно, пускать.

     Ворвались первыми Руди, Ольга и Курт. Курт рявкнул в коридор и прижал дверь спиной.

     — Дети мои… — это Ольга.

     — Дети мои… — это Руди.

     — Не ррыдать. Это солдаты, а не зеленое дер-рьмо… Дети мои… — это Курт.