Зверь внутри - Michael

Было такое ощущение, словно зверь изначально знал, где схоронились охотники за ним, и таким образом они, шедшие по следам девушки почти наобум, моментально превратились из охотников — в добычу, причем весьма легкую.

Громов умер мгновенно, не успев ничего понять: никакие навыки, приобретенные в борьбе с преступниками, ему не помогли: горло здоровяка оказалось разорванным, и, заливая кровью жиденькую травку, произраставшую на песчанно-глиняной околокарьерной почве, он упал на землю. Правда, Пареев не растерялся. Толкнув что есть силы Ваську так, что он, подобно снаряду, улетел в кусты, ломая их, он достал пистолет и начал стрелять. Полная луна давала достаточно света, да и стрелком Виктор был неплохим, так что ни одна пуля не пропала даром: каждая из них вошла в то исчадие ада, что внезапно предстало перед ними. Зверь заскулил, но это был совсем не скулеж дворовой собаки, которую пнул ногой неласковый хозяин, это был звук, издаваемый существом, что терпит в битве поражение, но надеется взять в скорейшем будущем реванш.

Зверь упал. Казалось бы, количество выпущенных почти в упор пуль (а Пареев расстрелял всю обойму) должно было превратить в бесформенное месиво внутренности зверя, заставив его околеть, но… оборотень шевелился! И это не была агония: монстр был словно оглушен и теперь медленно приходил в себя… Его лапы дергались, но не конвульсивно, а глаза… в свете полной луны они отливали красным, и в них застыла такая беспощадная ненависть, что Пареев едва не бросился наутек, как тогда, в доме у Филипьевны…

Но на этот раз ему удалось взять себя в руки. Отбросив в сторону бесполезный теперь «Макаров», он стал медленно, шаг за шагом отступать, беспомощно шаря глазами по земле. Он помнил, что за мгновение перед смертью, Громов держал свой пистолет наготове, так что находиться он должен был где-то возле трупа Ильи, однако, отступая, Пареев не в силах был повернуться к раненому зверю спиной… А труп товарища лежал где-то позади, так что участковый мог в любую минуту споткнуться об него. Виктор отступал все дальше и дальше, а зверь все лежал, но по всему было видно, что так лежать ему осталось недолго… Еще немного — и он встанет на ноги, и тогда…

Пареев слишком долго медлил. Вместо того, чтобы сразу кинуться на поиски пистолета, он непозволительно долго смотрел на приходившего в себя зверя, а когда, наконец, сообразил, что надо делать, было поздно: зверь поднялся.

Движения оборотня пока были неуверенными, но, похоже, его раны заживали с каждой секундой. Ненавидящий взор красных глаз искал того, кто причинил ему боль, и вот-вот должен был найти Пареева, лишь в последний момент вставшего на коленки и принявшегося лихорадочно шарить по залитой кровью земле в поисках пистолета погибшего товарища. Вот он лежит, но как же далеко… метра полтора, а зверь уже смотрит на него и приготовился к прыжку… Что для такого монстра какие-то три — три с половиной метра? Единственной мыслью Пареева было: он не успевает.

В отчаянии участковый сделал какой-то нечеловеческий, вернее, даже лягушачий скачок в сторону, где, как ему показалось, блеснул в лунном свете «Макаров», мгновение — и его рука сомкнулась бы на осклизлой от крови рукояти пистолета, но тут тяжеленная туша подмяла Виктора под себя…

«Откуда в Щуплове столько веса?» — пронеслась в голове совершенно несвоевременная мысль…

Но перед тем как Пареев распластался, придавленный огромным монстром, раздался выстрел…

Вслед за выстрелом вновь раздался скулеж, почти такой же, как и тот, что издало существо, когда Пареев выпустил в него всю обойму. Но не совсем: в этот раз какая-то обреченность слышалась в этом звуке, мешавшаяся с бессильной злобой, которой уже никогда не будет выхода. Пареев потерял сознание…

— Надо же, не промахнулась, — было первое, что он услышал.

Сколько участковый пролежал вот так на залитой кровью поляне, он не знал: все кости ломило, голова раскалывалась, но тяжесть, прижимавшая его к земле, исчезла.

Подняв голову, что не слишком легко ему далось, Виктор огляделся… И не поверил своим глазам, ибо картина, представшая перед ними, была воистину странной и нелепой: над обнаженным тщедушным телом Александра Щуплова склонилась бабка Филипьевна. В руке пожилая женщина держала ружье.

— В-вы… — прошептал Пареев. — В-вы…

— А, слава Богу, очнулся, — проговорила Филипьевна, отходя от Щуплова и подходя к пытавшемуся подняться Виктору. — Руки-ноги целы? Ничего не переломал тебе этот?…

— Вроде, нет… — прохрипел Пареев. — Что это было?

— Оборотень… Самый обыкновенный оборотень. Но теперь, кажись, все кончено… Смотри-ка ты, не промахнулась, хотя… Старость не радость, да и зрение уж не то…

В это время на каменистой тропинке, что вела к карьеру, раздался шум шагов. К карьру кто-то приближался, причем не один…

— Кто же это? — нахмурилась Филипьевна. — Как же так, здесь кровь, покойник… А Васька… Где Васька-то?

После пережитого Пареев все еще соображал очень плохо… Несмотря на то, что незадолго перед тем он был свидетелем гибели Громова, теперь он с недоумением вертел головой в поисках товарища, про себя удивляясь, куда же он мог запропаститься в столь ответственный момент. То, что повсюду была кровь и сам он в ней был испачкан, прошло мимо его сознания. О Ваське же он и вовсе позабыл.

— Васька? — ошарашено спросил он. — Покойник? Вы о чем?

— Да ты, как я посмотрю, рассудком повредился… — проговорила Филипьевна. — Еще бы…

Старуха хотела добавить что-то еще, но в этот момент на поляну выскочили люди. Впереди бежал Авдотьин с женой, за ними — неизменный Петрович с Петровной, следом за этой четверкой еще человек двадцать… Лучи фонариков хаотически метались по поляне, выхватывая то непривычно белое обнаженное тело Щуплова, то бесформенную груду, в которую превратился Громов, то беспомощно щурившегося и пытающегося прикрыться от света фонариков Пареева… И темные пятна на земле и на траве, происхождение которых не вызывало ни у кого сомнений…

Однако открывшаяся картина с двумя трупами, казалось бы, не произвела на чету Авдотьиных никакого впечатления.

— Аня! Где Аня?! — воскликнула Полина Васильевна, кидаясь к Филипьевне, словно только она могла открыть, где же их дочь. Всегда выдержанная и хладнокровная, учительница на этот раз была близка к истерике.

— Да вон она… На берегу, на камушке, — пробормотала растерявшаяся слегка от такого напора Филипьевна, указывая к череневшимся впереди водам карьера…

Аня так и сидела на том камне, напоминавшем кресло. Силы, казалось, совсем оставили ее, так же, как и сознание: она слышала и выстрелы и крики позади себя, но не попыталась ни бежать, ни хоть как-то укрыться, она просто сидела с открытыми глазами, но взгляд ее ничего не выражал. Не было и мыслей в голове.