Мера всех вещей - Платон

Калл. Конечно, если тебе угодно.

Сокр. Пусть же теперь мы, занимаясь публично гражданскими делами, приглашаем друг друга к домостроительству, к построению либо стен, либо судов, либо храмов, – к возведению больших зданий. Не надлежало ли нам сперва рассмотреть самих себя и испытать – во‐первых, знаем ли мы это строительное искусство или не знаем и у кого учились ему? Надлежало или нет?

Калл. Конечно.

Сокр. А во‐вторых, следующее: построили ли мы сами по себе когда-нибудь здание – либо кому из друзей, либо себе самим – и красиво ли то здание или безобразно? Если через рассмотрение откроется, что у нас были отличные и славные учителя, что много прекрасных зданий воздвигли мы вместе с учителями, а многие построили самостоятельно, когда уже оставили своих учителей; то, под условием такого состояния, благоразумно будет приступить нам к делам общественным. А когда мы не можем указать ни на своих учителей, ни на какие-либо здания, или, хотя и много их, да они ничего не стоят – благоразумие, вероятно, уже не позволило бы нам браться за дела общественные и приглашать к ним друг друга. Справедливо ли это, скажем, или несправедливо?

Калл. Конечно.

Сокр. Не так ли бывает и все прочее, как было бы, когда, принимаясь, например, за общественную практику, мы бы, по обычаю искусных врачей, пригласили друг друга и рассматривали – я тебя, а ты меня; что, ради богов, сам-то Сократ каков в телесном своем здоровье? Притом, исцелил ли он от болезни кого другого – раба или свободного? Подобное этому и я исследовал бы, думаю, в отношении к тебе. И если бы мы нашли, что через нас по телу лучшим не сделался никто – ни из иностранцев, ни из афинян, ни мужчина, ни женщина, то, ради Зевса, Калликл, не смешно ли в самом деле было бы дойти людям до такого безумия, что прежде чем удалось нам многое произвести как-нибудь частно, многое совершить с похвалою, успешно занявшись искусством; мы, по пословице таки, беремся устроить гончарню в бочке404– решаемся и сами иметь общественную практику, и других приглашать к тому же? Не кажется ли тебе, что безумно было бы поступать таким образом?

Калл. Кажется.

Сокр. Но теперь, так как ты, наилучший из людей, едва начав сам участвовать в делах города, уже приглашаешь меня и укоряешь, что я не участвую в них, – теперь не рассмотреть ли нам друг друга? Что, Калликл сделал ли лучшим кого-нибудь из граждан? Есть ли такой иностранец или афинянин, раб или свободный, кто, прежде быв несправедливым, злым, развратным и безрассудным, через Калликла стал прекрасен и добр? Положим, спросят тебя об этом, Калликл; скажи мне, что будешь отвечать, кого назовешь, кто через обращение с тобой стал человеком лучшим? Медлишь ответом, не знаешь, найдется ли такое дело в частной твоей жизни, прежде чем взялся ты за дела общественные?

Калл. Спорщик ты, Сократ.

Сокр. Однако ж я спрашиваю-то не по любви к спору, а потому, что действительно хочу знать, каким образом должно быть управляемо наше общество, и приступивший к делам города будет ли у нас иметь какую-нибудь иную заботу, кроме той, как бы нам, гражданам, сделаться наилучшими. Не согласились ли мы уже несколько раз, что в этом именно состоит долг политика? Согласились или нет? Отвечай. Я за тебя отвечаю, что согласились. Если же муж добрый обязан этим услуживать своему городу, то подумай теперь и скажи: те мужи, о которых недавно упоминал ты – Перикл, Кимон, Мильтиад, Фемистокл – еще ли кажется тебе, были гражданами добрыми?

Калл. Мне-то кажется.

Сокр. А если добрыми, то явно, что каждый из них делал худших своих граждан лучшими. Делал или нет?

Калл. Да.

Сокр. То есть когда Перикл начинал говорить народу, афиняне были хуже, чем тогда, когда он оканчивал свою речь?

Калл. Может быть.

Сокр. Но на основании допущенного, говори уже не может быть, а необходимо, как скоро он был добрым-то гражданином.

Калл. Так что ж?

Сокр. Ничего. Скажи-ка мне к этому вот что: говорят ли, что через Перикла афиняне стали лучшими, или утверждают противное – что они испорчены Периклом405? Ведь я слышал, будто он сделал афинян ленивыми, робкими, болтливыми и жадными к деньгам, потому что первый установил давать за службу жалованье406.

Калл. Ты, Сократ, слушаешь людей с проколотыми ушами407.

Сокр. Но я не только слышу это – сам ясно знаю, равно как и ты, что Перикл сперва пользовался славою, и афиняне, пока были хуже, не произносили никакого мнения к его бесчестию, а при конце жизни Перикла, когда через него сделались прекрасными и добрыми, обвинили его в расхищении казны408 и даже едва не наказали смертью – разумеется, как человека дурного.

Калл. Что ж? Поэтому Перикл был нехорош?

Сокр. Ну да, попечитель об ослах, лошадях, быках, как попечитель, конечно, показался бы нехорошим, если бы, приняв их нелягающимися, небодающими и некусающими, довел до того, что они, по дикости, стали бы делать все это. Разве не кажется тебе, что какой-нибудь попечитель о каком-нибудь животном – нехорош, когда, приняв его хорошим, выставил более диким, чем каким принял? Кажется или нет?

Калл. Конечно – чтоб угодить тебе.

Сокр. Угоди же мне ответом и на это: принадлежит ли и человек к числу животных или не принадлежит?

Калл. Как же не принадлежит!

Сокр. Но Перикл не о людях ли имел попечение?

Калл. Да.

Сокр. Что ж? Не надлежало ли им, как мы сейчас согласились, из несправедливых сделаться через него справедливее, если только он, быв в политическом отношении добрым, имел о них попечение?

Калл. Конечно.

Сокр. Но справедливые-то не кротки ли, как сказал Омир409? А ты что скажешь? Не так?

Калл. Так.

Сокр. Однако же Перикл выставил их более дикими, чем какими принял, – и притом к себе самому, чего хотел он всего менее.

Калл. Хочешь, чтобы я согласился с тобой?

Сокр. Если только кажется тебе, что я говорю правду.

Калл. Пусть уж так.

Сокр. А когда более дикими, то не более ли также несправедливыми и худшими?

Калл. Пускай.

Сокр. Но отсюда следует, что в политическом отношении Перикл не был добр.

Калл. Как ты-то говоришь, так не был.

Сокр. Да и как ты, клянусь Зевсом, судя по допущенным тобой положениям. Но говори мне еще и о Кимоне. Эти афиняне, о которых он имел попечение, не осудили ли его на изгнание, чтобы не слышать его голоса десять лет? Не то же ли самое сделали они и с Фемистоклом, наказав его ссылкой? А Мильтиада марафонского не приговорили ли бросить в ров? Да и бросили бы, не вступись только председатель Пританиона410. Между тем, если бы они были, как ты говоришь, мужи добрые, никогда не потерпели бы этого. Неужели добрые-то возничие сперва не падают с двухконной повозки, а когда уже объездили лошадей и сами сделались лучшими возничими, – падают? Так не бывает ни в каком другом деле. Или тебе кажется?

Калл. Нет.

Сокр. Следовательно, прежнее наше положение, как видно, справедливо, что в этом городе мы не знаем ни одного человека, который в смысле политическом был бы добр. Да и ты согласен, что, ныне по крайней мере, таких нет, а прежде, говоришь, были, и представил упомянутых нами мужей. Но эти мужи оказались равного достоинства с нынешними; так что, если они были риторами, то пользовались риторикой и не истинною, – иначе не пали бы, – и не спасительною.

Калл. Однако ж никому из нынешних, Сократ, далеко не совершить таких дел, какие совершил любой из тех.

Сокр. Но ведь я порицаю их, почтеннейший, только как слуг города, и мне кажется, что нынешние-то сделались услужливее и способнее обогатить город тем, чего он желает. А чтоб ограничивать пожелания и не позволять их, убеждая и принуждая граждан стремиться к тому, от чего они вышли бы лучшими, – этим прежние, просто сказать, нисколько не отличаются от нынешних, хотя доброму гражданину свойственно это одно411. Вот что касается до построения кораблей, стен, флотов и многого другого,