В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Переезд святой троицы в Москву ознаменовал собою новый этап в их богемной жизни. Дело не в новом адресе и коммунальной квартире, где их соседом оказался художник Давид Штеренберг, а в новой работе Осипа. Он нашел себе место не где-нибудь, а в… ВЧК – Всероссийской чрезвычайной комиссии, где стал трудиться по своей первой юридической профессии – юрисконсультом, предъявляя (а эта бумага давала проход везде) удостоверение, выписанное ему 8 июня 1920 года в политотделе Московского ГПУ. Позднее Лиля в присутствии Бенедикта Сарнова пыталась оправдывать эту его (а также и свою) службу: «Для нас тогда чекисты были – святые люди!» По поводу святости чекистов Лиля могла бы поспорить с футуристом Хлебниковым, который отметился поэмой «Председатель Чеки» в 1921 году:
Мне кажется, я склеен
Из Иисуса и Нерона.
Я оба сердца в себе знаю —
И две души я сознаю.
Приговорен я был к расстрелу
За то, что смертных приговоров
В моей работе не нашли.
Поэма написана от первого лица, то есть от лица этого самого председателя с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками. Не зря и Лиля, и Велимир сходились в одном салоне – ощущения от чекистов, по всей видимости, у них были сходные, вот только Хлебников умер в 1922 году, не увидев, как эти самые Нероны и Иисусы в одном лице поставили к стенке такое число людей, что до сих пор подсчитать не могут.
Да что Хлебников, Бабель говорил Фурманову: «Очень уж я однобоко думаю о ЧК. И это оттого, что чекисты, которых знаю, ну… ну, просто святые люди, даже те, что собственноручно расстреливали…» Бабель, как истинный писатель, в корень глядел, интересно, вспоминал ли он в лубянской тюрьме о святости своих следователей? Что до причин святости, тут все очень просто: потому и святые, что за свои грехи могли быть расстреляны в любой момент своими же коллегами и были к этому готовы – все ради победы мировой революции.
Работы у ЧК в те годы было много. Лишь по приблизительным оценкам, если верить въедливому англичанину Роберту Конквесту, в общей сложности по приговорам революционных трибуналов и внесудебных заседаний чекисты в 1917–1922 годы расстреляли более 140 тысяч человек, то есть за пять лет существования ЧК лишала жизни без малого по 30 тысяч человек в год.
Служил Осип Максимович следователем, то есть «уполномоченным 7-го отделения секретного отдела», призванного бороться в том числе и со спекуляцией, это было преступление, за которое можно было поплатиться и головой. Спекулировали тогда всем, больше всего – спиртом. Брик вполне мог давать заключения расстреливать того или иного гражданина или сохранить ему жизнь. Главное обвинение в те годы – контрреволюционная деятельность – имело разные толкования, под ней подразумевались «всякие выступления, независимо от поводов, по которым они возникли, против Советов, или их исполнительных комитетов, или отдельных советских учреждений», – говорится в постановлении кассационного отдела ВЦИК от 6 ноября 1918 года. Например, Николай Гумилев знал о контрреволюционном заговоре, но не донес, значит, к стенке его. Его могилу ищут до сих пор.
17 апреля 1920 года было принято секретное «Циркулярное письмо ВЧК № 4 о взаимоотношениях чрезвычайных комиссий с трибуналами», рекомендовавшее трибуналам судить людей в «упрощенном порядке рассмотрения». По нему весь суд протекал, как и положено названию комиссии, чрезвычайно скоро: прочитали обвинительное заключение, задали пару дежурных вопросов обвиняемому, и все, приговор.
Работы у чекистов было много. Неслучайно, что уже в октябре 1918 года делегаты очередного большевистского съезда осудили «полновластие организации, ставящей себя не только выше Советов, но и выше самой партии», а Николай Бухарин и нарком внутренних дел Николай Петровский назвали ВЧК организацией «напичканной преступниками, садистами и разложившимися элементами люмпен-пролетариата». Ильич, правда, со старыми партийцами не согласился, отвергнув «несправедливые обвинения со стороны ограниченной интеллигенции, неспособной взглянуть на вопрос террора в более широкой перспективе». Неудивительно, что по указанию Ленина в дальнейшем любая критика чекистов была запрещена юридически, вплоть до 1991 года.
Перед нами интересный документ – «Из протокола заседания ВЧК о работе Ликвидационной комиссии в г. Петрограде» от 23 апреля 1918 года. Председательствует Феликс Дзержинский, он говорит: «Единственным более или менее основательным укором ВЧК может быть признано некоторое несовершенство в техническом смысле построения обвинений и в самом учете обвиняемых, объясняемое недостатком юридических познаний работников комиссии». Пришли к такому выводу: «Признать желательным для организации правильного построения обвинений и учета ведущихся дел привлечение в ВЧК опытного юрисконсульта из лиц, вполне пользующихся доверием Всероссийской чрезвычайной комиссии».
Значит, Осип пользовался доверием чекистов, а не сам пришел устраиваться по объявлению, когда юрисконсульты стали вдруг необходимы для грамотного оформления протоколов – чтобы не обвиняли потом в произволе, когда в приговоре даже ссылки нет на революционный закон или инструкцию. Что может быть общего у такого эстета, как он, мецената, покровителя поэтов и художников, с «садистами» и «люмпенами»? С чего вдруг он вспомнил свое юридическое поприще, если давно уже мнил себя лингвистом? Тут следует вспомнить процитированный ранее отрывок из дневника Александра Бенуа о некоей афере с бриллиантами, в которой замешаны были Осип и Пунин. К сожалению, в силу закрытости соответствующих архивов проверить эту версию пока не удалось, но, как известно, дыма без огня не бывает. Сам Пунин, с поразительной искренностью сообщавший в дневнике подробности о Лиле, почему-то ничего толком не написал: «2 августа был арестован, заключен в Депозит, где просидел до 6 сентября». Зато сохранилось письмо Луначарского И.С. Уншлихту: «3 августа арестован в Петрограде Заведующий ИЗО тов. Н.Н. Пунин. Обстоятельства, приведшие к аресту, мне известны не только со слов его жены, но и
