Оптимальный социум. На пути к интеллектуальной революции - Аркадий Юрьевич Недель

Если удовольствие от текста – это эйфория, которая заставляет вас лучше почувствовать, кто вы, то наслаждение, напротив, разбивает вас на части, делая из вас не одну, а несколько личностей. В наслаждении вы выходите за собственные границы, временные рамки, вы разламываетесь, чтобы потом собраться в нечто новое, приобрести новую конфигурацию.

Другой критик – это канадец Нортроп Фрай, один из самых изящных стилистов XX века, специалист по английской литературе, уделявший большое внимание связи литературных произведений с Библией (в 1947 году Фрай опубликовал пионерское исследование о Уильяме Блейке, заставив совершенно по-новому посмотреть на творчество этого поэта). Фрай сидит в студии напротив своего интервьюера, Рамсея Кука, историка Канады, в строгом костюме, галстуке; он носит очки, которые отяжеляют его и без того крупное лицо, его движения скупы. Он объясняет Куку суть своей критической теории: любой литературный текст, говорит Фрай, классический или современный, можно анализировать без каких бы то ни было изначальных ценностных или методологических установок – пресуппозиций. Литература – это прежде всего поле воображения.

Если по Барту, чтение литературного текста – это главным образом личный эксперимент, по Фраю – это так или иначе коллективный опыт, точнее переживание некоего коллективного опыта, передаваемого от одного поколения писателей другому, от автора читателю. Различия очевидны, но сейчас интереснее то общее, что объединяет этих двух критиков: они оба говорят о возможности свободного выбора, свободного внутреннего выбора.

У Барта читатель выбирает удовольствие, которое он хочет получить от текста; у Фрая читатель сам выбирает способ коммуникации с автором, способ, который в конечном счете зависит от его собственной способности воображать. Напомню, что в том же 1973-ем американский литературовед Гарольд Блум выпустил книгу «Страх влияния», где он предлагает читать литературные тексты как авторский выбор влияний предшественников и современников, которые каждый новый автор (чтобы стать автором) должен преодолеть, отрефлектировать, таким образом влияя уже на своих читателей. Такая свобода выбора – чисто европейский способ мысли, который еще был возможен в 1970-е, но уже невозможен сейчас.

В сегодняшней Европе сама постановка вопроса о свободе выбора звучит как анахронизм, примерно так же, как если бы вы зашли в магазин музыкальных товаров и попросили показать граммофон. Свободы выбора нет не только потому, что ее запретили, а потому что она никому не нужна.

С момента этих двух интервью прошло каких-то сорок пять лет, за это время Европа изменилась радикально и главное, на мой взгляд, заключается в том, что она перестала мыслить себя как Европа. Дело, разумеется, не в форме. Весь этот Европейский союз, с расширением на Восток или без него, всего лишь клоунские одежды для развлечения публики. Таким же уличным театром являются выборы европейских президентов, еще больший смех вызывает их «правость» или «левость», давно пора признать, что эти категории уже безнадежно устарели. Этого не делают по той простой причине, что других способов развлекать свой народ у политиков нет.

Строго говоря, европейская культура закончилась в 1970-е, когда еще были возможны последние свободные рефлексии на темы самой этой культуры. Подошли к концу и большие мифологии: христианская, основанная на стремлении человека прорваться к высшему, трансцендентному знанию, которое и есть переживание, состояние божественного или, по-другому, спасение; языческая, или римская мифология, допускавшая обожествление правителя и последней формой которой был итальянский фашизм.

Муссолини, как и его далекие предшественники-императоры, хотел стать богом, но сумел стать лишь пародией на него. Время языческих богов безвозвратно ушло. Помните эпизод фильма «Хлеб и шоколад» (1974) Франко Брузати, когда герой (Нино Манфреди) вместе с другими итальянцами-иммигрантами прилипают к решетке курятника, где они все живут, и смотрят из него на играющих неподалеку хозяев птицефермы. Это метафора Италии, которая из современности наблюдает за своим римским прошлым. Думаю, если комментарии Мерсенна на книгу «Бытия» можно считать концом Ренессанса, то «Хлеб и шоколад» – концом Европы нашей мечты.

В те же 1970-е, почему, на мой взгляд, они и являются последним временным рубежом, происходит фундаментальный разворот против 1960-х, удивительного периода свободы по обе стороны океана, точнее – это был не разворот, а нокаут предшествующей эпохи. Как и в Советском Союзе, в США началось резкое закручивание гаек, направленное на борьбу с демократическими настроениями шестидесятников. Годы правления Никсона и Картера были годами политической и экономической атаки на свободомыслящую часть американского общества. Старт этому дал известный меморандум Льюиса Пауэлла[51] от 23 августа 1971 года, который так и назывался: «Атака на американскую систему свободного предпринимательства». Во многом этот меморандум был ответом на книгу Ральфа Нейдера, политического активиста левого толка, «Опасен на любой скорости» (1965), где он резко критикует американскую машиностроительную индустрию и ее коррупционную систему. Компания «Дженерал Моторс» даже пыталась скомпрометировать Нейдера с помощью проституток, однако безуспешно. Пауэлл, увидев в этом опасные проявления социализма, призвал в своем меморандуме покончить с критическими голосами, обуздать свободу высказывания, особенно левых интеллектуалов, а также взять под контроль учебники и просветительские медиа программы. В том же 1971-ом, по настоянию президента Никсона, Пауэлл становится членом Верховного Суда.

Отчет Трехсторонней Комиссии, появившийся тогда же, одним из авторов которого, кстати, был Сэмюэль Хантингтон – автор «шока цивилизаций», тоже был посвящен «кризису демократии». Трехсторонники утверждали, что необходимо дать отпор демократии 1960-х, крайне опасной для авторитета власти, публичной и частной. Но главное, что там было сказано, следующее: сегодня американское общество страдает от «переизбытка демократии» (excess of democracy).

Думаю, что именно с этих двух документов в США началась медленная консервативная революция, достигшая своего апогея при Буше младшем. К слову, помните, мы говорили о синхронизации истории? Разве не удивительно, американский президент Джеймс Гарфильд был убит в том же, 1881 году, что и царь Александр II…

1960-е – свободное десятилетие в СССР, в США и Европе; расцвет новой, экспериментальной литературы, искусства и проч., как бы ни относиться к этим экспериментам сегодня. 1970-е в США начинаются с меморандума Пауэлла, в СССР в те же года Андропов берет под тотальный контроль все общество, вплоть до безобидных ученых-гуманитариев и художников; в КГБ создается специальный отдел для слежки за интеллигенцией, начинается отлов диссидентов. В это же самое время в США власти ставят под запрет не только использование психоделиков, но и их научное изучение. Диссиденты в Советском Союзе и психоделики в Америке – одно и то же с точки зрения их социальной роли. Британский историк Ниал Фергюсон прав, говоря, что СССР был продуктом западной цивилизации в той же степени,