Энн из Зелёных Крыш - Люси Мод Монтгомери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не будь такой тщеславной, Энн. Не хвали себя – пусть тебя учитель лучше хвалит.
– Она и хвалила, Марилла. И я совсем не загордилась. Да и как это возможно, когда я непроходимая тупица в геометрии. Хотя я понемногу начинаю кое-что понимать. Мисс Стейси очень хорошо объясняет. И все же я никогда не достигну в этом предмете высот, и сознание этого унизительно. А вот сочинения я люблю писать. В основном мисс Стейси разрешает нам писать на свободную тему, но на следующем уроке нам предложено написать о какой-нибудь выдающейся личности. Трудно выбрать кого-то одного – великих людей много. Как должно быть прекрасно быть выдающимся человеком, о котором пишут сочинения даже после его смерти? Ах, как бы мне хотелось быть знаменитой! Я решила, что, когда вырасту, стану медиком и буду ездить с Красным Крестом на поля сражений как сестра милосердия. Если только не пойду в миссионеры. Эта деятельность полна романтики, но для этого надо быть очень хорошим человеком, и это может стать камнем преткновения. Еще у нас каждый день физкультура. От нее становишься изящнее, и улучшается пищеварение.
– Глупость какая! – сказала Марилла, которая искренне верила, что такая гимнастика яйца выеденного не стоит.
Но занятия на открытом воздухе, уроки декламации и физкультура – все это меркло перед проектом, предложенным мисс Стейси в ноябре. Ученикам школы в Эйвонли предлагалось подготовить концерт и показать его на Рождество. Собранные средства решили потратить на благую цель – школьный флаг. Учеников обрадовал этот проект, и подготовка к концерту началась сразу же. Все участники были взволнованы, но Энн Ширли больше всех. Она отдавалась новому делу всем сердцем и душой, сдерживало ее только неодобрительное отношение к концерту Мариллы. Та считала это несусветной глупостью.
– Вместо того, чтобы сосредоточиться на уроках, вы забиваете свои головы этой чепухой, – ворчала она. – Я против того, чтобы дети участвовали в концертах и тратили время на репетиции. От этого они делаются излишне самоуверенными, распущенными, приучаются шататься и бить баклуши.
– Но это все для благого дела, – оправдывалась Энн. – Флаг вдохнет в нас дух патриотизма.
– Все это выдумки. Кто из вас думает о патриотизме? Для вас это – очередное развлечение.
– Но разве плохо, когда патриотическая идея совмещена с развлечением? Готовить концерт – это так увлекательно. Мы исполним несколько хоровых песен, а Диана будет солировать. Я участвую в двух сценах – «Общество по борьбе со сплетнями» и «Королева фей». Мальчики также сыграют свой отрывок. Еще я должна прочесть два стихотворения, Марилла. Как подумаю об этом, начинаю трястись от страха, но это волнение во благо. А в конце предусмотрена живая картина – Вера, Надежда и Милосердие. В ней принимают участие Диана, Руби и я, все мы задрапированы в белое, волосы распущены. Я изображаю Надежду, руки мои сжаты – вот так – глаза устремлены ввысь. Стихи я буду репетировать на чердаке. Не пугайтесь, если до вас донесутся стоны. В одном стихотворении я должна стонать душераздирающе, а так трудно добиться по-настоящему художественного эффекта, представляете, Марилла? Джози Пай надулась от обиды – ей не досталась в сценке та роль, которую она хотела. Она хотела быть королевой фей. Но это было бы смешно! Где это видано, чтобы королева фей была такой толстухой, как Джози? Все феи стройные. Королевой будет Джейн Эндрюс, а я буду одной из придворных дам. Джози сказала, что рыжая фея не лучше толстой, но я на ее слова не обращаю внимания. На голове у меня будет венок из белых роз, а Руби Джиллис даст мне туфельки, потому что у меня своих нет. Туфельки фее необходимы. Представить фею в башмаках просто невозможно. Особенно с медными заклепками на носу. Зал мы украсим хвойными гирляндами c лозунгами и вплетенными бумажными розочками. Когда зрители усядутся, мы войдем парами в зал, а Эмма Уайт в это время исполнит марш на органе. Я знаю, Марилла, что вы не в восторге от нашего мероприятия, но разве вы не надеетесь, что ваша маленькая Энн отличится на нем?
– Моя главная надежда на то, что ты будешь примерной девочкой. И я буду безмерно рада, когда вся эта суета закончится и ты сможешь заняться делом. Сейчас, когда голова у тебя занята сценками, стонами и живыми картинами, ты ни на что не годишься. А что до твоего языка – чудо, что он не стерся.
Энн вздохнула и вышла во двор, над которым поднялась молодая луна. Ее свет пробивался сквозь голые ветки тополя, он лился с нежно-зеленой западной стороны неба. Мэтью неподалеку колол дрова. Энн присела на поленницу и стала рассказывать ему о концерте, зная, что на этот раз перед ней сочувствующий и благодарный слушатель.
– Похоже, ваш концерт будет интересным. А ты, я думаю, покажешь себя во всей красе, – сказал он, глядя с улыбкой на ее нетерпеливое, живое личико. Энн улыбнулась ему в ответ. Эти двое были лучшими друзьями, и Мэтью много раз благодарил небо, что ему не надо ее воспитывать. Воспитание – удел Мариллы. Если б воспитание поручили ему, то Мэтью постоянно метался бы между сочувствием Энн и обязанностью исполнять строгий долг воспитателя. А так у него было право баловать Энн (Марилла называла это «портить»), сколько ему хотелось. Впрочем, тут складывалось неплохое равновесие: похвала бывает так же ценна, как серьезное внушение.
Глава 25
Мэтью настаивает на пышных рукавах
Мэтью пережил десять тяжелых минут. В холодный пасмурный декабрьский день в сумерках он вошел на кухню и сел рядом с ящиком для дров, чтобы снять тяжелые башмаки. Он не знал, что Энн с подругами репетируют в гостиной «Королеву фей». Вскоре девочки тесной группкой, смеясь и весело болтая, перешли из гостиной в кухню. Они не заметили Мэтью, который метнулся в темный уголок за дровяным ящиком, держа в одной руке башмак, а в другой – приспособление для снятия обуви – так называемый «денщик». Он робко наблюдал за ними в те десять минут, о которых сказано выше, пока они надевали шапочки и куртки и обсуждали сценку и самый концерт. У Энн так же горели глаза, и она была не меньше возбуждена, чем другие, но Мэтью вдруг осознал, что есть что-то такое, что отличает ее от подруг. И больше всего Мэтью встревожило то, что он понял – эта разница не должна существовать.
