Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Командир разведбатальона отправил меня на 40 км в тыл и назначил начальником тыла.
— Там четыре мужика. Я боюсь, они будут водку жрать. Вот тебе ключ от кладовой, выдавай по 100 грамм. Больше не давай.
Я выдавал по 100 грамм, а сам не пил. Они удивлялись:
— Ну ты самостоятельный.
Сначала было все спокойно. В декабре 1941 года танки противника ворвались в штаб дивизии. Был разгромлен весь узел связи. В это время я со своей радиостанцией, которая была на двуколке, был в разведбатальоне. Финны прорвали фронт в районе Медвежьегорска, двигались к Повенцу со страшной силой. Прибежал заместитель командира батальона, сказал немедленно уходить, противник скоро будет здесь. Мы помчались с двуколкой и влились в общий обоз. Какой-то грузовик опрокинул нашу двуколку, и все развалилось. Одна лошадь убежала, другая осталась. Бежит заместитель командира батальона, дает команду:
— Радиостанцию уничтожить и уходить.
Я должен был бросить гранату, но не сделал этого. Мы с Шишиным подняли двуколку на колеса, запрягли оставшуюся лошадь. Несмотря на невероятные трудности, радиостанцию мы спасли. Кругом рвутся снаряды, а мы пронесли ее. Приходим к командиру дивизии, а он без связи. Он даже не знает, где его полки. Я его связал с полками, дивизия начала воевать.
Заместитель начальника оперативного отдела сказал:
— Ну, Гюннинен, ты армию спас! Тебе самое малое орден Боевого Красного Знамени.
Но мне ничего не дали. Приказ Сталина. Если операция неудачная — никого не награждать. Вместо награды я получил повышение. Во время этой операции был убит Ильин — командир взвода. В него и его радиостанцию выстрелил танк прямой наводкой. Меня назначили вместо него, и я получил офицерское звание.
Интервью и лит. обработка — Янина Эмилия Ильяйнен
Осипов Владимир Сергеевич
22 июня во время обеда нам сообщили о нападении Германии. И уже 24-го, как только танки пришли из учебного похода, мы начали грузиться в эшелоны. Танки поставили на платформы, нас — в теплушки. Товарные вагоны, нары сколочены, на них солома. На следующий день выехали, ехали долго, была остановка в Свердловске, там сходили в баню. В пути население подкармливало, бросали в вагоны папиросы, еду, кто что мог. Приехали в Москву в середине июля, там наш стрелковый полк был придан 148-й танковой бригаде. Две недели мы располагались на Красной Пресне и видели, как немцы бомбят Москву, в том числе и Пресню. Каждую ночь над городом стоял гул немецких бомбардировщиков. Нашей авиации в воздухе не было. Люди дежурили на крышах, а в небе шарили лучи прожекторов. Наши зенитчики редко, но сбивали немецкие самолеты, это я тоже видел.
26-го июля нашу роту посадили десантом на танки, и мы выехали в направлении Смоленска. По большим дорогам старались не идти, чтобы не попадать под бомбежки. Впереди, напрямик через лес, пробивая просеку, шли тяжелые танки КВ. Идем вперед, а слева, справа, впереди — зарево. Деревни горят. Было неясно, где проходит линия фронта, поэтому, конечно, чувствовали себя неуверенно. Было впечатление, что немцы уже у нас за спиной, а нам еще километров 30 идти. Я уже потом узнал, что наши там тоже сжигали чего-то, чтобы немцам не досталось, но ощущения были неприятные.
Первый бой наша рота приняла у деревни Крапивино. Танки ушли на какой-то другой участок, а роте была поставлена задача: форсировать небольшую речушку, приток Угры, и выбить немецкое охранение с того берега. После небольшой артподготовки мы пошли в атаку в первом эшелоне. Немцы вели снайперский огонь, и одним из первых погиб наш командир, старший лейтенант Аблетифов, татарин. У офицеров петлицы с ярким кантом, и кубики блестят на солнце, вот их в первую очередь и выбивали. Погиб политрук и многие другие мои товарищи, но реку мы перешли, немцев выбили. Их было около взвода, и ни одного пленного мы не взяли. Так были возбуждены боем и огорчены гибелью товарищей, что перебили всех. Что меня удивило, немцы уютно обустроили свои окопы. Из фанерок сделаны полочки, открытки, фотографии стоят. Война идет, до Москвы всего ничего, а они устроились, как дома. Там взял трофеи: опасную бритву и фотоаппарат «Лейка», потом где-то в госпитале его потерял.
Дальше, за окопами располагалась немецкая батарея. Небольшие пушки, вроде наших «сорокапяток». Наши танки откуда-то подошли и батарею передавили. Я разочаровался в своем пулемете, в бою в него попало немного грязи, и диск стало заедать.
Ельня уже была у немцев, а нас перебрасывали с места на место в районе Дорогобуж, Юхнов, Спас-Деменск. Начальство, наверное, не могло определиться с направлением немецкого удара. Противогазы мы побросали сразу, а многие бросали даже скатки, жара была, чего их таскать.
В то время нас постоянно бомбили, господство немцев в воздухе было полным. Я заметил, что, заходя на первый круг, немцы обычно бомбы не сбрасывают, видимо, сначала определяют цели.
В октябре наша часть остановилась в одной деревне. Подошли наши кухни и встали в полукилометре от окраины. Меня послали туда узнать, когда будет готов обед. Я дошел до края деревни, когда прилетели немецкие самолеты. Метрах в 100 от домов были вырыты большие окопы с аппарелями для автомобилей, глубиной больше метра, в один из них я успел спрыгнуть. Немцы начали бомбить, меня здорово тряхнуло, и провал в памяти. Очнулся я уже в санчасти. Оказывается, одна бомба попала в ближайший дом или баню, и бревна полетели во все стороны, как щепки. Меня засыпало землей и, видимо, крепко ударило бревном. Хорошо, что наши потом пошли из деревни через это место. Увидели меня, заваленного, откопали, передали санитарам. В этой бомбежке погиб замполит полка, я видел нашу радиомашину, лежащую вверх колесами. Многие погибли. Воронки от бомб были размером с большую комнату. Все-таки, наверное, мне повезло. Наша санчасть смогла случайно выйти из окружения. Все дороги немцы пристреляли и постоянно бомбили, а мы двигались лесом и по новым просекам, проложенным нашими танками. Остальные части бригады были в основном уничтожены или попали в плен. Очень немногим удалось пробиться из окружения.
Интервью и лит. обработка — Н. Домрачев
Биренберг Иосиф Самойлович
22 июня я встретил в санчасти. Лежал с первым приступом малярии, температура зашкаливала за 41 градус. Здесь я по радио услышал речь
