Распахнутая земля - Андрей Леонидович Никитин

И по линеечке, как по струне, положены! Ни на сантиметр отклонения нет! Ах, какие они были строители!..

Высокий, сутулый, в выгоревшей кепке с огромным козырьком, который не мог прикрыть его большой облупившийся нос, в пиджачке и полотняных брюках, с палочкой, этот пожилой человек мог часами ходить, показывать и восхищаться строительным искусством греков. Влюбленный в античность, Карасев сам был архитектором и не только знал, но как бы чувствовал замыслы своих древних коллег. В этой исключительной интуиции ему не было равных. По мнению Щеглова, Карасев «видел» любое античное здание под землей лучше, чем вся аппаратура Шилика…

Карасев считал, что, изучая даже одну только «Чайку», можно проследить последовательность освоения здешних земель херсонеситами и всю последующую историю края после походов Диофанта.

— Вот пожалуйста, — останавливался он над очередным раскопом. — Подвальные помещения. А что такое подвал? Это грандиозный элеватор! Херсонеситы хранили в этих подвалах огромные запасы зерна, собранного с равнины. Годами могли хранить зерно и ждать, когда поднимутся на него цены. Элеватор, крепость — дворец настоящий! А что потом с ним стало!..

Карасев в непритворном огорчении махнул рукой.

— Что потом, Александр Николаевич?

— «Что, что»… Скифы пришли! Вот безалаберный народ! В такое чудесное здание — и скот загонять! Ведь все эти помещения служили у них вместо скотного двора или стойл.

— А сами они где жили?

— В стенах. У них стены «жилые» были. Вот, изволите видеть: стена, скифская. Из камней сложена. Ни подтески, ни прямизны — эвон какая кривуля. Две стенки из камня, а между ними мешками с песком заложено… На нас похоже, русская смекалка: быстро, быстро, раз-раз — и укрепление готово. А за стеной — комнатушки. Вот здесь под порогом строительную жертву нашли: лепной скифский горшочек, а в нем от барашка косточки. И горшочек негодный уже, и косточки обглодали. Такие строительные жертвы в Неаполе Скифском часто находят. Барашек, козленок, иногда заяц…

— Так чем же вам такие смекалистые скифы не нравятся? — подцепил я Карасева.

— Баламуты! Ничего серьезного! Вспомните хотя бы, как Дарий их преследовал. Он — за ними, они — в степь. Наконец персы взмолились: давайте сражаться! Ну, выстроились друг против друга. Только персы хотели начать — вдруг у скифов переполох, пыль столбом, повернулись и ускакали… Что такое? А заяц перед войском пробежал! Вот скифы и забыли о персах — за зайцем погнались, видите ли! Плюнули персы с досады и ушли — разве с такими воевать можно?!

За тот день, что я провел на «Чайке», я окончательно успел плениться Карасевым. Для него не существовало различия между настоящим и тем прошлым, которое он раскапывал. С уверенностью, которая неискушенному человеку могла показаться фантастичной, Карасев рассказывал об остатках стен и зданий так, что древние камни обретали жизнь. Среди них двигались люди — строители, рабы, бегали мальчишки, слышалось мычание волов и блеяние коз. И вот тогда я узнал, что «Чайка» — только один из эпизодов в многолетней и увлеченной работе Карасева, а главное — это Ольвия, которую он начал копать еще в двадцатых годах вместе с крупнейшим археологом античности, Борисом Владимировичем Фармаковским.

Тогда же и пригласил меня Карасев на раскопки Ольвии. Это приглашение он повторял ежегодно — в письмах, при встречах в Ленинграде, «заманивая» новыми открытиями и загадками, которые задавал археологам удивительный древний город. Но с нашего первого свидания прошло почти пять лет, прежде чем я очутился в Николаеве и взял билет на Парутинский автобус.

2

В сентябре, когда с севера, из степей, начинают дуть упругие ветры, приносящие запахи трав и перезрелого хлеба, по улицам Парутина завиваются пылевые смерчи. Пыль въедается в кожу, скрипит на зубах, просачивается сквозь плотно закрытые окна, и от нее сереют ослепительно белые стены парутинских домиков. Осенью здесь выжжено и высушено все — степь, поля, маленькие сады и даже небо над лиманом, огромным, сливающимся на горизонте с морем, где только в ясный холодный день можно заметить тонкую полосу песчаной косы-пересыпи…

— Скажите, как мне найти экспедицию? — обратился я к проходившей женщине, когда с рюкзаком вылез из автобуса.

— Экспедицию? Та идите прямо на Ольвию! Зараз у калиточку выйдите. Там и шукайте их… А може, вам к Карасям трэба? Так у последней хаты сверните — тамо они живут, Караси!..

«Караси» — надо было понимать: Александр Николаевич Карасев и Елена Ивановна Леви, его жена и непременный спутник и помощник в раскопках. Невысокая, седая, всегда улыбающаяся, Елена Ивановна была фактическим начальником Ольвийской экспедиции, но знали это только немногие археологи. Для всех остальных главным начальником являлся Карасев. Причина заключалась в том, что Леви была кандидатом исторических наук, а Карасев — всего-навсего научным сотрудником. И хотя по своим знаниям и опыту Карасев давно мог бы защитить не одну кандидатскую диссертацию, а, по крайней мере, две докторских, сам он предпочитал быть просто научным сотрудником. В последнем проявлялись у него те самые «скифские» качества, о которых он столь образно говорил мне на «Чайке».

— Приехал! Собрался наконец! А то ведь вот какой занятый народ пошел теперь: недосуг все! — добродушно ворчал Александр Николаевич, встречая меня на пороге дома. — Мы уж третий день с Еленой Ивановной поглядываем: приедет или опять обманет? Ненадежный народ эти первобытники!

— Ну, зачем же так сразу, Александр Николаевич? — упрекнула его Елена Ивановна. — Приехал человек — дай отдохнуть с дороги. А у нас здесь клад нашли!

— Да ну?

— Да, двенадцать ассов ольвийских! И в прекрасной сохранности…

— Ну ладно, ассы там… Водопровод появился! Вот это, батенька, интересно!

Карасевы ничуть не изменились со времени нашего первого знакомства — такие же увлеченные открытиями, такие же радушные. Только сам Александр Николаевич выглядел неважно. Весной ему пришлось перенести тяжелую операцию, и думали, что на этот раз он в Ольвию не поедет.

— Ну да, не поеду! Старый конь еще везет! — бодрясь, восклицал он в ответ на мое беспокойство о его здоровье. — А все, батенька, стареем… Вот без клюки своей уже ходить не могу да и на солнце долго не выдерживаю. Пойдемте-ка…

— Неужели ты, Александр Николаевич, его сразу на раскоп вести хочешь? — переполошилась Елена Ивановна.

— Да что ты, Елена